Посвящения Лене

-КОМИКС-


Первое посвящение Лене
***
Проснувшись под ёлкой второго
в бесформенной луже сырого,
восстал на колени из мрака
поэт по фамилии Раков.
Затем, постояв на коленях, он вспомнил о девушке Лене, понюхал ещё раз компост и встал уже в полный рост. Тихонько вращались планеты. И Боже, которого нету, прикалывался свысока. Тут Раков качнулся слегка и понял,  что ёлка и лужа, и запах, и тремор, и хуже, и снег за окном, и вода, на кухне текущая вдаль, орущий за стенкой Задорнов, в башке негодующий  жёрнов, засохшая кровь на сопатке и девушка Лена в остатке, -  могли означать лишь одно: что Раков скатился на дно.

Попытка припомнить, а как же…
в каком таком праведном хадже…
его занесло в этот дом…
Нет, Раков не помнил. Ведом
позывом попить и пописать,
он зло прохрипел типа: «киса,
а где у вас можно… воды…»
Услышав из кухни: «Сюды!», не делая резких движений, но всё же воспрянув, (уже ли!) - поэт устремился на зов. За грудой тарелок, тазов, бокалов, фужеров и банок, судочков, кастрюлек, креманок - увидел он кухни закут. И Лену увидел. И тут наш Раков отчётливо вспомнил улыбку и взгляд её томный, и светлые лёгкие пряди, и скромную пошлость в наряде, автобус, набитый битком, и очередь за коньяком,
и первые прикосновенья,
цепочки серебряной звенья,
которые с девичьей шеи
он рвал, от коня хорошея,
пьянея, теряясь, блажа,
уже на волне куража,
почти что любя эту Лену,
вгрызаясь, кончая мгновенно,
без страха, что станет отцом.

И  Раков сблевал холодцом.



Второе посвящение Лене
***
С девушкой Леной случилась беда:
кто-то её полюбил нетуда.
Лена в растерянности и тоске
тут же – топиться к реке.
Мостик  высок и  река глубока, рядом  ни пляжа, ни островка, хмуро, тепло. Вот такой фронтиспис. Словом, спокойно топись.
Но перед тем, как скакнуть пируэт, вспомнила Лена, что некий поэт, Раков – фамилия, ей обещал песню про лодку, причал, про бесконечное счастье вдвоём, тихие  свечи и поздний подъём, отдых на Капри, слиянье флюид… Словом, как каждый пиит.
Лена немедленно слезла с моста, стёрла помаду с припухшего рта, чуть причесалась, встряхнулась слегка. Быстро найдя левака, Ладу-копейку без правой двери, девушка Лена под «чёрт побери» словно в Колхиду отважный Арго, тащится к Ракову в го…

Ой, говорит себе, а позвонить? Нет, говорит, я же чувствую нить нашей взаимной и прочной любви. Словом, водила, дави! Скажем, меня  поимели не так… и заплатили всего четвертак… но, между нами, урон небольшой… Раков-то любит душой!
Ехали долго, но деньги всё те ж. Раков снимал в Подмосковье коттедж, песни писал и вкушал самогон. Лада пошла на обгон фуры кампании Пан-Татар-Star. Визг тормозов и ужасный удар там, где двери не хватало совсем...
Лена без всяких лексем
тихо  летела, молчала, ждала
смерти  ли,  чуда ль, а, может, крыла.
Чавкнула, в лужу упав тяжело.

Это её и спасло.



Третье посвящение Лене
***
Раков любил коньяк. Раков писал стихи. И был у него свояк, вхож был свояк в верхи. Может быть, олигарх, может быть, просто вор… Известно лишь, что в верхах был свояку фавор.
Как-то напились в дуст Раков со свояком. Глядя в глаза лангуст, в горле глотая ком, Раков проникся вдруг к сонному  свояку верой и ляпнул: « Друг, слушай, тогда, в Баку, – я ж не один летал, девушку  брал с собой, веришь, стихи читал под голубой прибой. Сколько их было, Лен… Только жене – ни-ни!»... Так ли уж он растлен? – спрашивал у родни.

Правда, родня спала,
сладко уткнувшись в стол
гордым лицом орла,
знавшего свой престол.
Где пониманье, где
шутки: «ну ты с гнильцой!»,
где она, помощь в беде?!
Видело сны  лицо,
и в этих дивных снах, сдобренных коньяком, Раков был в белых штанах и не жалел ни о ком, сам же свояк – премьер, душка и доктор наук, жаждет в тени портьер Лениных губ и рук, Лена ему дерзит, он достаёт портмоне и другой реквизит, чтобы служить стране.  Весь из себя кипуч, в бой готов и на труд! Но тут совершается путч. Мёрзлых сибирских руд в ногти въедается пыль, и не добыть жратву.
Тут уж свояк завыл.
Громко и наяву.

Раков вздохнул, поднял родственника за здесь, молвил: «Балуй у меня, ишь, возбудился весь». Долго волок в кровать. После глядел во тьму, думал: твою же мать, что ж это снилось ему? Грустно  допил коньяк, скушал остатки ухи.

Был бы сейчас стояк –
сел бы писать стихи.



Четвёртое посвящение Лене
***
Ах как зрела земляника под ракитовым кустом,
ах как жаворонок плакал в необъятных небесах.
Ах как шла по чаще дикой Лена в лифчике простом,
а за ней ломился Раков в шлёпках, майке и трусах.

Раков трясся, Раков падал, причитал, что заблудились, 
что погибнут, несомненно. Раков плакал тяжело.
Был он склонен к эскападам, наш манерный амариллис,
но на девушку на Лену это не произвело.

Лена слышала сигналы, гул мотора, шорох шин.
Орентируясь легко, Лена шла на юго-запад…
Кто же знал, что озерко переходит в камыши,
и тропинка чуть видна, а по ней придётся драпать

от  поэтовой жены, этой старой негодяйки.
Бац, явилась рано утром, а звонила, что – в обед.
Потому они должны были так, в трусах и в майке,
не закончив камасутры, уходить в седой рассвет,

и в тумане потеряться, точно ёжик и лошадка.
И на Лену – вся надежда, Раков просто никакой.
Да, полюбишь тунеядца – знай, что будешь по посадкам
резво бегать без одежды и с ободранной щекой.

Вот и трасса.  Тут же Лена тормозит невзрачный форд.
Стали,  стёкла опустили. «Стольник», – так  вот, без затей.
Лена пробует мгновенно устанавливать раппорт,
мол, откуда деньги, милый! Только лифчик для грудей!

Мол, бежали через лес мы от нагрянувшей жены,
как пошла б она по следу, и –  поймала б, и –  развод.
Но из форда ржут скабрезно, типа, бабки всем нужны.
Намекают, что уедут, что уедут, что  вот-вот.

И тогда певец любви, чуткий, томный, нежный Раков,
бравший рифму на излёте, рвавший душу за  добро
наклонился к визави и сказал: «Ну нет дензнаков!
Вы натурой не возьмёте? До ближайшего метро».



Пятое посвящение. Ракову.
***
Я тебя придумала, Раков.
Ты в моих руках, словно глина.
Вот не спишь, полночи проплакав,
вот гоняешь пух тополиный,
вот бежишь от жён и подружек,
вот мусолишь рифму в цитате…
Ты  передо мной  безоружен,
потому что я – твой создатель.

Что бы ты ни делал, мой милый,
отчего б ни пил и ни злился,
с кем бы ты ни мерился силой
и куда б ни переселился – 
ты моей являешься частью.
Я – твой незатейливый Боже.
Захочу – и дам тебе счастье.
А могу совсем уничтожить.