Яблоки и орехи

                Яблоки и орехи.
Папа приходит в воскресенье. Приносит большие газетные кульки с яблоками и орехами. Он улыбается, садится на табуретку, обнимает нас с Таней. А мне сразу грустно, что он уйдёт. Таня говорит: «Папка, ты живи с нами». А я начинаю внутри реветь. Потому, что он всё - равно не останется. Я вдыхаю слёзы обратно. Но, когда начинаю грызть яблоко, и папа спрашивает: «Сладкое?», я киваю и слёзы, вдруг, начинают вытекать.
Мама кричит: « Не приходи больше! Видишь, они ревут каждый раз! Не приходи!» А мы от этих слов  начинаем реветь ещё сильнее.
Меня как будто накрывает плачем, до тошноты, до боли. Папа уходит.
Лицо горячее, мокрое. Мама, вдруг, обрызгивает меня холодной водой, тащит к форточке, кричит: «Дыши глубоко!» Я стараюсь, дышу. Потом мама выставляет меня на крыльцо, я замерзаю. Дрожжу и не реву уже.

                Не успеваю.
Я всегда не успеваю! Прихожу из художки, а Таня говорит: «Папка был, ушёл». И так всегда! Всегда я в художке!
И перед 8 Марта мы не виделись. А папа принёс тюльпаны. Такой пучок зелёных листьев и бутончиков. Не особенно красиво. Но, каждый день они росли и изменялись. Бутоны розовели, становились ярче и, вот, расцвели большими красными цветами! И очень пахли!
В мамин день рождения 10 апреля, мы ездили к бабе Дусе. А вечером вернулись, на крылечке приткнуты розы и духи.
А летом, однажды, нашли под нашей скамейкой, во дворе 10 банок сгущёнки.

                До свидания.
Папа пришёл в своём сером пальто и старой шапке. Стоит в дверях. Он такой большой, в дверь не помещается. Смотрит на меня. А я не могу смотреть на него и говорить не могу. У меня, как будто линейка в голове, в горле, в груди. Я боюсь заплакать. Хочу сказать: «Ты приходишь, когда меня нет!» Но не говорю.
Папа говорит: « Я тебе бумагу принёс. Покажи, что рисуешь». Я принесла рисунки. На одном Мурка с котятами. Котята новорожденные. Мурка прикрывает их лапой и внимательно смотрит на нас, боится, что мы возьмём их. А на другом, кошка Настя со своим сыном Барсиком. Настя серая, пёстрая, а Барсик - рыжий. Я их с натуры рисовала, гуашью.
Мы говорили про художку, про рисунки, а про то, что я хотела не говорили. А то бы я заревела. Когда папа уходил, он обнял нас с Таней. И я его крепко обняла. Так крепко, что линейка сломалась и проткнула мне горло. Очень больно.
Мне было 12 лет, а Тане -9. Больше мы папу не видели никогда.