Мама

Когда-нибудь я захочу извиниться
за все слова, что были шипами,
за все вранье
и “потом, я занят”
за все твои сны страшные,
когда сердце болело в предчувствии,
что сын твой нечесаный, грязный
по глупости собственной мучается.

Синяки и колени разбитые,
двойки,
может печень пропитая,
жена злая и дочь мертвая,
на работе выговор или просто боль лютая.
Не все поймешь, но точно послушаешь,
приласкаешь к груди, убаюкаешь.

Получая взамен пощечины!
Из дома побег и двери хлопнувшие,
крики столбом, терпенье лопнувшее.
Желания мои – первостепенное,
а все твое - готовить омлет с утра.

Матери сердце
обманывается только в одном:
течет время,
не мил нам родительский дом,
забыв попрощаться – уйдем,
а ему не понять:
куда и зачем,
встревоженно бьется в груди,
пытаясь найти ответ -
игрался под боком,
через миг его нет.

На столе чай остывший,
как знак, что недавно тут был.
Ты не скучай,
я уже убежал,
улетел,
уплыл.

“Отстань, все нормально” –
классический случай
развития разговора.
Ты за меня не тоскуй,
хоть я и не дома,
ведь я забочусь, только по-своему,
не хочу тебя утруждать.

Ты не знаешь все те моменты,
когда могло меня в миг и не стать.
Швыряли когда о землю,
и не было сил привстать.
Я промолчу, а ты спи спокойно.
Тебе этого лучше не знать.

Когда-то я захотел родиться,
ты выносила меня.
Благодарностей не просила,
знала, что все не зря.
Зверенышем диким кричал,
ты
молча люльку качала.
Я выпрыгнул из пеленок,
оставив одну тебя.
Пусто одной и холодно,
жить ожиданием мига,
когда прошмыгнет дитя мимо,
к холодильнику и поспать.
парой фраз отмахнется и снова
бежать.

Греться надеждой на разговоры,
на близость,
которой давно уж нет.
С опаской спросить:
сынок, хочешь еще котлет?
Невнятным бурчанием утешишься..

Ранним утром расчешешься,
седой обнаружив волос.
До середины сгорела жизни свеча,
а кровь твоя, плоть родимая
не знает вины и скорби,
и нету рядом плеча.

Глазам становится горячо.
Дни рождения все позабытые,
слезы тайком пролитые,
под пули бросается мать,
лишь бы спасти дитя.
У больничной койки ночи бессонные,
молитвы горячие
губы от страха холодные,
все терпимо,
надежда безумная,
сила бешеная, в слабеньком женском теле.
А платит в ответ малыш
открывая рот еле-еле,
лишь бы скорей отвалили.

Когда-нибудь я захочу взмолиться,
пожалуйста, рядом будь.
Когда некому будет накормить меня и обуть.
Когда-нибудь когда все отвернутся,
кому нужен был по своим причинам.
Я пойму: любила только одна.
Вспомню ласку ее,
в уголках глаз морщины.
Как был единственным для нее мужчиной,
таким маленьким и беззащитным,
как жил и не знал горя -
ведь мама всегда укроет.

И как запершит в горле,
и как со всех сил взвою:
пожалуйста, мама, прости!
Пожалей,
обними,
перед сном поцелуй
и перекрести.
Не сердись на блудного сына,
я знаю, не держишь зла.
Ты
все такая же красивая,
а я был похож на осла.
Давай с тобой поболтаем,
знаешь, я так скучал.
Но тихим эхом плиты могильные
убийственно промолчат.