От Волги до Майна Немецкая сага Главы I - V

I.  До эпохи исторического материализма

1. Мой прадед

Мой прадед – обрусевший немец.
Он был приказчик у господ.
Детишек делать был умелец,
И кучу наплодил сирот.

Один из них и был мой дед,
Доживший до преклонных лет.
А как он жизнь свою прожил –
О том поэму я сложил.

От прадеда веду отсчёт.
Что было раньше, то не в счёт.
***
Парнишка Генрих из деревни,
Где б мог всю жизнь пасти коров,
Попал в Саратов, город древний,
В лавчонку маминых сватов.
И там премного преуспел
В гешефтах тех мануфактурных
И русским языком владел
Уже тогда совсем недурно.
Вот так наш парень стал приказчик
И вёл торговые дела.
Доволен был всегда заказчик
И фирма барина росла.
Потом немецкий господин,
Когда юнец решил жениться,
Один свой малый магазин
Им отписал, велев плодиться.
Так юный Генрих и Кристина
Зажили дружною семьёй
И дети – дочка и два сына,
По дому бегали гурьбой.
Ну, а потом.....
***
Рожать решила вновь Кристина.
Но, не увидив даже сына,
- в последних родах умерла.
Пред смерью Витей назвала.

Младенец, хоть остался жить,
Не захотел ни есть ни пить.

Вот так мужик, с детьми оставшись
Наедине с своей судьбой,
Малого сына потерявший,
Стал думать о жене другой.

Ведь без хозяйки дом не дом,
С тремя детишками притом.
К тому же не был он кривой,
И вот привёл жену домой.

Она ж красавицей слыла,
Что из Камышина села.

Был у красавицы ребёнок –
От брака первого приплод.
Его лелеяла с пелёнок.
Чужой же, вроде – как урод.

И не заладилось потом,
И стал чужим, как будто, дом.
Жена детей не приняла
И так сошёл мужик с ума.

Попал в палату номер шесть,
Да там и помер, вышел весь.
***
Там воет ветер за окном
И тусклой лампы жёлтый свет,
Не лезет в горло там обед,
Больной бормочет о своём:
Ach meine Kinder, meine Kinder! (о, мои дети, мои дети!
Was soll mit euch und mir geschehen?         Что будет с вами и со мною?
Wenn euer Vater ist Behindert – Коль инвалидом стал отец,)
Осталось лишь петлю на шею.
****
Детям оставил он наследство,
Учился каждый там, где жил.
И, проведя в сиротстве детство,
Образованье получил.

2. Дед

А дед мой – Вова с бабкой рос.
Но не ходил на сенокос.
Он в семинарии тогда
Учился где-то на попа.

В семнадцатом ушёл на фронт,
Потом домой! И – голый понт.

У революции законы:
Крушите банки, телеграф!
А вместо денег  – лишь погоны.
Кто был силён, тот был и прав.

Досталась деду лишь шинель,
Да революции похмель.
Вот так бывает иногда.
Всем – хрен, а нам, конечно, - два.

В деревню, к бабке –  там сытней.
И жёнушку, что побойчей.
***
Свадьбу празднует народ!
Льётся самогон рекой.
Замуж девушку берёт
Наш солдатик молодой.
Девки весело поют,
Бабки пряники жуют.
Угощает всех подряд
Дочкин папа - пимокат.
Выдал старшую он дочь.
С глаз долой, из сердца прочь.
***
А что в деревне можно выбрать?
Должна быть крепкая семья.
С приданым чтобы, да не выдра,
И хата чтоб была своя.

Мужик в России был гусар
И продавался, как товар.
Амалья – бабушка моя
Таким вот деда приняла.

И всё ворчала, уж потом:
«Пришёл в одной шинели в дом.»

II. Светлое будущее

1. Колхозы

Но, это после, а в начале –
Любовь и страсти под луной,
И «Горько!» за столом кричали.
И был зачат папаша мой.

Он был из тех, кто долго жил.
Всего же дед их наплодил,
Как удалось нам сосчитать,
Числом, так эдак, два по пять.

Был Витя тоже среди них.
Не вырос из корней своих.

Всё это было при колхозах.
Крестьянин не ведёт тетрадь.
Но, отчитаться всё же должен.
А дед по-русски мог писать.

Вот и нашёл работу дед.
Тем и питался много лет.
Для всех бухгалтером он был.
Тем занимался, тем и жил.

Но кто-то что-то настучал.
Червонец и, –  лесоповал.

2. Аресты

Стук перестук по всей стране.
Стучат в колхозах на селе
И пишут в городах доносы,
НКВД ведёт допросы.
Вот  так однажды и мой дед
Пришёл с отчётом в сельсовет,
И незнакомец там один
Ему сказал: «Вы, гражданин,
Нам о вредительстве своём
Сейчас подробно расскажите.
Всю вашу банду мы возьмём
И протокол Вы подпишите.»
Но дед, конечно, отпирался
И сразу правду рассказал,
Ничем таким не занимался
И даже никого не сдал.
Видать не дотянуло дело
До высшей меры, до расстрела.
А докозательств коли нет,
То получил лишь десять лет.
Но звание врага народа
Со сроком вместе получил.
Стояла тёплая погода
И на дворе май месяц был.
***
То было в год восьмой тридцатых.
Ребёнка бабка родила.
А деда красные солдаты
Вели куда-то в кандалах.

Её не стали обвинять.
Ведь не умела и читать.
Сказала: „Lecken mich am Arsch!“ (поцелуйте мою задницу)
Тем, кто разграбил весь фураж.

Осталась, без кола, двора.
Спасибо, летняя пора.

Беда не ходит в одиночку.
И деда старшую сестру
Забрали тоже как-то ночью,
А может быть, и поутру.

Умела Берта ведь читать,
Могла Калинину писать,
О том, что её младший брат
Совсем ни в чём не виноват.

И из редакции тогда
Она пропала навсегда.

Но детки были чуть хитрее,
И подписал бумагу Глеб,
Что дядю Вову не жалеет
И что к нему он – глух и слеп.

А свою вражескую мать,
Теперь мы не хотим и знать.
Так с младшим братом своим Толей
Остался Глеб тогда на воле.

Не к маме был, конечно, строг.
А просто, не хотел в острог.

3. Нищета

А бабка, только после родов,
Как посоветовала власть,
Сложив пожитки на подводу,
С детьми в деревню подалась.

А коли муж – народа враг,
Не помогал никто никак.
Врагов боялись все тогда
Никто сам не хотел туда.

Вот так и были не у дел.
А тут и Гитлер подоспел.

III.  ВОЙНА

1. Дранг нах остен

Война пришла на нашу землю,
И смерть открыла свою пасть.
А немец русский – тоже немец,
Так  порешила наша власть.

Победу треба одержать!
Хоть где-то немца заломать!
И что с того, что немец свой!
По репе! Да и с глаз долой.

Забрали с фрона, с кораблей.
Всех посчитали, как курей.

Чем смерть, так лучше неизвестность,
Решили немцы и в тот раз,
И проплывал на всю окрестность
Копчёный запах от колбас.

А бабке было проще всех,
И все пожитки без помех,
Она в котомку собрала
И с ребятнёй в вагон пошла.

Ей Гитлер, Сталин – всё одно.
Изгоя жизнь – везде дерьмо.

И начались тогда вагоны,
И списки подал сельсовет,
И потянулись эшелоны,
А там, - кого там только нет.

И мент там бывший без погон,
И скотник, бросивший загон,
И даже бывший секретарь
На нарах, как простая тварь.

Не стало больше стороны,
Где немцы жили до войны.

2. Широка страна моя родная...

И ждут их Казахстана степи
И лютый северный мороз.
Никто их там, увы, не встретит
И не прольёт над ними слёз.
***
http://stihi.ru//www.youtube.com/watch?v=Jp0mp19AE24
Шапка с ушами, лопата и кнут,
тачка с рабами - всё перетрут.
В мёрзлых вагонах, запаяный рот,
везут в эшелонах целый народ.
Без приговора - они не ЗеКа,
всех за заборы, как братьев врага.
Степь в Казахстане да мёрзлый песок.
Только охране выдан паёк.
Вот теперь место, где будет ваш сад
- начальники местные им говорят.
Нету землянок и нету домов,
нету вам санок и нету вам дров.
Жмых перетёртый, желудок свело.
А кто уже мёртвый - тому повезло.
Из рыбьего меха не греет картуз.
Живым не доехал грудной карапуз.
Его закопают, как первый росток.
Теперь отбывает в раю он свой срок.
А те, кто не сдохли, подпишут листок.
Ослепни! Оглохни! Иначе - всем срок.
Вышел секретный для всех вас указ.
Родины нет и не будет у вас.
Немецкое рыло прикрой как-нибудь.
А всё то что было - навеки забудь!
***
Война идёт! Идёт Война.
Фашисты давят как стена.
И немец русский под ногой
У тех и этих – перегной.

Так стала Родина – не мать.
И мачехой нельзя назвать.

Тех, кто мужчин в семье имели,
Колхозы брали на постой.
Там и работали и ели.
Без мужика – хоть волком вой.

У бабки шесть голодных ртов.
Из них работать был готов
Отец мой, тощий как скелет,
Шестнадцати неполных лет.

Кому нужна сия семья?
У каждого беда своя.

И гнал их голод по Сибири,
К Нарымским дальним деревням.
С котомкой парами ходили
И побирались по домам.

А как просить, коль ты немой?
По-русски все – ни в зуб ногой.
Мычали каждый кто как мог,
Переступив чужой порог.

Конечно, кто-то подавал,
А кто-то и собак спускал.

3. Гитлер – капут!

И как-то у одной древни,
Лихие парни на конях
Антона с Вовой до деревьев,
До речки гнали на бичах.
«Эй вы, фашисты! Вот вам Волга!»
- Кричали хором пацаны:
«И жить осталось вам недолго!»
И стали в речке их топить.
Спасибо бабе сердобольной,
Что пацанов отогнала.
Спросила: Парни, вам не больно?
И в дом к себе их привела.
Помыла, жрать дала, одела
И с Богом вышла провожать.
«Одним бродить вам здесь – не дело.
Ищите-ка вы свою мать.»
А мать, с сестрёнками малыми,
Шагает кде-то по дворам.
И с Волги песнями своими
Рвёт душу с горем пополам.
***
И чаще больше подавали,
Солдаты первой мировой,
Которые в плену бывали
И возвратилися домой.

Порою скажет тот мужик,
Припомня что-то в этот миг:
Пусти их Маша в сеновал.
Нас немец ведь не обижал.

И даже кто-то, не совру,
Скатал им валенки к утру.

4. Обрусение

Но помаленьку набирались
Простых и нужных русских слов,
И с матом бойко управлялись.
Помочь тут каждый был готов.

Учила бабка: Коль дают,
Съедай всё сразу, а коль бъют,
Тогда беги уж со всех ног,
Так, чтоб не чувствовал сапог.

Was spart  der Mund,                Всё, что не съест сегодня рот,
frisst die Katze und der Hund.                собака завтра подберёт.

Вот так бродили всей гурьбою.
А чаще, по двое и врозь.
С сибирской встретились зимою,
Но не замёрзнуть удалось.

Случалось даже воровать,
И в банях мокрых ночевать,
От бешенных скрываться псов,
И попадали под засов.

Но выжить каждый как-то смог.
Видать, Господь их всех сберёг.
***
А деда в зоне, в Соликамске,
Тогда ещё водил конвой.
Но, обращались не по-хамски.
Ведь он – бухгалтер неплохой.

Хозяйством был тогда ГУЛАГ.
Без счетоводов там – никак.
Быть на посту таком блатном
Всё лучше, чем махать кайлом.

Так жил Владимир наш Андреич
На зоне, вольного сытнее.
***
Что значит воля без кормёшки?
Куда свободу ту девать?
И за кусок сырой лепёшки
Готов ты ближнего порвать.

Но всё ж тайга – не Ленинград.
Не голодали все подряд.
И сердобольный крестьянин
Давал кусок, и не один.

С котомкою вперёд, вперёд!
Голодный сытого найдёт.

5. Трудармия

Но, в январе сорок второго
Указ – всех немцем в лагеря
Бойцов для фронта трудового.
Мол, пусть не пропадают зря.

И немец пусть долги отдаст
За тех, кто вдруг напал на нас.
И пусть подохнет он, как волк,
Но хоть какой-то будет толк.

И вот теперь уж раз второй
Пришли за немцами домой.

И начались тогда облавы,
И зашныряли мусора
По всем углам большой державы,
И брали немцев со двора.

Но наших не нашёл никто.
Без документов и пальто,
Голодной бабе с шестернёй
Не нужно ведь идти домой.

Да в общем, не было и дома.
Её ночлег – там, где солома.

И лишь весною в сорок третьем,
Как отстояли Сталинград,
Решила бабка, мол, поедем
Домой на Волгу все –  назад.

Не знала баба, что «домой» -
Не будет больше, хоть завой.
А будут нары и барак,
Затон и лагерьный бардак.

Так и поплыли по Оби
На корабле в Новосибирск.

6. Лагерь

Там поджидает их охрана,
Собак конвойных злобный лай
И, как пастух среди баранов –
На вышке зоркий вертухай.

Колючей проволки стена,
На небе тусклая луна,
В бараке злобный комендант
И в кобуре его – наган.

Вот так приехали теперь.
Захлопнулась за ними дверь.

И всех, конечно, разделили.
Двух  пацанов – в мужской отряд.
Малых девчонок отселили
В барак, что звался детский сад.

Но детям сад тот – не палас.
Там на полу лежит матрас,
Их строем водят в туалет
И не всегда дают обед.

А мамы к детям – ни ногой,
И стережёт их всех конвой.
***
Отплакали дети все свои слёзы.
Высохли слёзы, как сок на берёзе.
Вшивый матрас и барак деревянный,
Голодные рты повторяют упрямо:
Тётеньки дяди – пустите нас к мамам.
Тётеньки, дяденьки в красных погонах
Не слышат наверное детские стоны.
Неведома жалость тётенькам этим.
Отнимут баланду и скажут при этом:
«Чтоб вы подохли, фашистские дети!»
А рядом барак за колючей оградой.
Детям туда непременно всем надо.
Там папы и мамы, бабы и деды,
Больные, голодные, полураздеты,
Куют своей Родине знамя победы.
Отчизну свою они не выбирали
И в чём виноваты – им не сказали.
И молча глотали они свои слёзы,
Когда их детей, как  увядшие розы,
Везли по больницам с туберкулёзом.
***
И заболел тогда мой батя.
Ведь он и так почти не рос.
Теперь не может встать с кровати
И у него туберкулёз.

Волчицей воет его мать,
Боится сына потерять.
А как туберкулёз лечить?
Врач подсказал, мол – сало пить.

Вот так мог не родиться я,
Кагда б не дружная семья.

И  всею нищею семьёю,
Украв, продав всё, что могли,
Тоскали жир тот под полою,
Чтоб брата Вову напоить.

И каждый делал всё, что мог.
С худой овцы хоть шерсти клок.
Так на поправку, наконец,
Пошёл мой будущий отец.

Загнуться не пришлось ему.
Решил Господь: «Быть по сему!»

7. Тюрьма

А в женском лагерном бараке
Лютует злобный комендант
И плёткой машет, словно в драке,
И тычет в рожу свой наган.

Но бабка дерзская была
И за себя стоять могла.
«Ты мне не Бог и ты не царь,
а просто – лагерная тварь!»

- Ему могла она сказать.
И – надерзила лет на пять.

Всё на суде он ей припомнил.
Ещё и немка помогла,
Что бабку знала ещё с Волги
И показания дала:

Мол бабка, как пришла война,
Из всех не плакала одна.
Сказала: «Гитлер – немцам друг».
И то слыхали все вокруг.

И муж её – народа враг.
А это – вовсе не пустяк.

Свой срок в тюрме Новосибирской
Она мотала все пять лет,
И детям, слава Богу близко,
Передавала свой обед.

Ведь даже зеки на тюрьме
Не голодали так как те,
Кто в трудовых был лагерях,
Работал не за хлеб – за страх.

И сроков не было у них,
А вместо жрачки – тёртый жмых.

Мой батя, с младшим братом Отто
Сигали часто за забор
И воровали где-то что-то.
Себя кормили и сестёр.

Антон драчлывый был пацан.
За словом он не лез в карман.
Того, кто преграждает путь,
Мог головой всегда боднуть.

И даром, что одна рука
Была подсохшая слегка.

8. Победа!

Ну, а потом была победа.
От счастья плакала страна.
И немцы думали – поедем!
Нас ждёт родная сторона.

Ведь мы ж работали как все
И отдавали всё войне.
И каждый пятый был патрон
От наших рук произведён.

Другое думают вожди.
От них пощады ты не жди.
***
Девятое мая! На небе ни тучки.
Солнце светило, как на заказ.
П  О  Б  Е  Д  А!
Кричал всюду голос могучий
Из репродукторов громко не раз.
И все были рады, и радости слёзы
Смешались с надежною где-то в душе.
Забудутся беды и кончатся грозы,
Все по домам! Ведь довольно уже.
Вернувшись с гулянья, где все были рады,
Папа с Антоном шагали домой.
Но, злой комендант встретил их у ограды
И крикнул: Эй, фрицы! А ну-ка, постой!
А вы чем довольны? Не ваша победа!
Здесь Родина наша и только для нас!
И пусть пожалеют в гробу ваши деды,
Что выбрали русскую землю для вас.
Конечно, болтал что попало придурок,
И был он, конечно, до чёртиков пьян.
Но правду сермяжную чуял ублюдок,
И был в кобуре его чёрный наган.
***
Хоть нет для немцев приговора
И не сказали, в чём вина,
Они остались за забором.
Для них не кончилась война.

И продолжал им быть Затон,
Как для скота большой загон.
Их стережёт опять конвой,
И нет дороги им домой.

И Волга – немцев колыбель,
Не приготовит им постель.

Теперь для них в краю Сибирском
Совсем другие берега.
И от Перьми до Минусинска
Расселят бывшего врага.

А часть отправят в Казахстан
Там, где на севере буран
И степь замёрзшая кругом.
Там свой построят они дом.

Так расселили их тогда
По деревням, - кого куда.

IV. КОМЕНДАТУРА

1. Барак

А наши жили все в бараке,
Что при заводе Сибсельмаш.
Отец на зоне, мать – в тюряге.
Что с них возьмёшь и что им дашь.

Два парня босых доходных,
Сестрёнка старшая при них.
Пдросток младшая сестра
И две малые – детвора.

И всем, конечно, нужно есть.
Да так, чтобы в тюрьму не сесть.
***
Их не стерёг уже конвой.
В бараке комната одна.
И в ней ютились всей семьёй.
А жрать – лапух и лебеда.
А тут ещё одна морока –
За хату нечем заплатить.
Хоть не корячилось тут срока,
Но, где-то надо дальше жить.
Когда сидели за колючкой,
Хотя бы даром был ночлег.
Но, ЖКО здесь – как липучка.
Квартплату дай, мил человек!
И вот повестка прямо в суд.
От страха дети все помрут.
А кто пойдёт? Оцец мой трус.
«Я не пойду. Ментов боюсь.»
За восемь бед – один ответ,
И грязный, тощий как скелет,
Пошёл Антон тогда на суд.
Мол, что дадут – то пусть дадут.
Спросил ментов тогда судья:
«Кого судить? Что за статья?»
«Да вот, живут все и  не платят,
Да ещё нашу воду пьют.
Пора, наверно, выселять их...»
«А где же, мальчик, ваша мать?
- судья спросил тогда Антона.
«Их мать в тюрьме, отец – на зоне»
- успел лишь секретарь сказать.
Но, нет закона выселять.
Судья решил: «Долги – списать!»

2. Конец сиротству

А дед из зоны в Соликамске
Повсюду письма рассылал.
И ждал ответы от инстанций.
Он так семью свою искал.

И вот однажды по утру
Начальник пригласил сестру
И ей, испуганной вконец,
Сказал, что ищет их отец.

Что в лагерях он выжить смог,
И что выходит его срок.

Конца и края не восторгам.
Отец нашёлся! Будем жить!
Собрав всё до последней корки,
Решили Вову снарядить.

Пусть поезжает старший брат,
С отцом вернётся он назад.
Тогда увидит наконец
Своих детишек наш отец.

Вот так поехал папа мой
На зону, как к себе домой.

3. Зона

Поехал Вова автостопом
И зайцем на товарняках.
А кое где, и просто топал
В худых кирзовых сапогах.
Добрался он до Соликамска.
А там, на станции, конвой
Для зеков свой готовил транспорт,
И взяли пацана с собой.
Один солдат, что побойчее,
Сказал другому: «Посмотри!
Малец лицом, как наш Андреич.
А ну-ка, ты его спроси.»
«Эй ты, чумазый доходяга!
Ты что здесь делаешь, юнец?
Ведь мы на зону, там тюряга...»
А тот сказал: «Там мой отец»
***
А дед едва узнал в нём сына.
Должно быть двадцать уж ему.
И взрослый должен быть детина.
А этот – деду по плечу.

Полураздет, почти что бос.
Лицо – одни глаза и нос.
С собой в кармане ни гроша.
И в чём тут теплится душа?

Вот так и встретились они.
Голодный с воли, сыт с тюрьмы.

Потом трудились зеки ночью.
Точали Вове сапоги,
И добровольно, между прочим,
Хотели деду угодить.

Отмыт от грязи и от вшей,
Одетый с пяток до ушей,
Наелся Вова, наконец.
О нём заботился отец.

Ведь дед уж отмотал свой срок.
Домой свободно ехать мог.

4. Свободен!?

Да только не было уж дома.
И снова лагерный барак,
Где всё до боли так знакомо,
Но прописаться в нём – никак.

Он, хоть свободный человек,
Да только, всё же –  бывший зек.
А дети прятали отца
И снова страхам нет конца.

Их сдал, конечно, кто-то свой,
И комендант привёл конвой.
***
Но был Господь там, видно, близко.
И сделал он, наверно, так,
Что с разрешеньем на прописку
Вернулся утром дед в барак.
Большой начальник так сказал:
«Он всю войну детей искал.
И что же, мы его теперь
Обратно в зону? Я ж не зверь.
К тому же, он не беглый вор.
Его не ищет прокурор.»
Он выдал деду пропуск в руки
И сам сказал ему: «Иди!»
А дед всё думал, что он шутит
И даст команду застрелить.
Так в зоне делали солдаты,
Чтобы награду заслужить,
Стреляли в спину с автомата.
Мол, далеко не убежит.
И, выйдя уж за проходную,
Никак мой дед не мог понять,
Что он свободен подчистую.
Его не будут больше брать.
***
Судьба не показала фигу,
И дед свободен в этот раз.
Он вписан в домовую книгу
И комендант им не указ.

И только бабка на тюрьме
Сказала: Легче будет мне.
Коль к ними пришёл теперь отец,
Хоть отдохну я наконец.

Возилась я с детьми всю жизнь.
Теперь ты с ними повозись.

5. Жизнь продолжается

Всё потихоньку рассосалось,
А жизнь всегда берёт своё.
И дед, не ведая усталость,
Наладил им житьё-бытьё.
До зоны был ведь он бухгалтер
И мог работать лишь пером.
И даже гвоздь в какую палку
Забить не мог он молотком.
Ну а теперь он дел всех мастер.
И шить и валенки катать.
И жизнь детей своих украсил.
Он был им за отца и мать.
А после парни повзрослели
И стали с девками гулять,
Ходить на танцы, на кочели.
Так появилась моя мать.

6. Елизавета

Lisbeth, в миру Елизавета.
Она в Соцгороде жила.
С отцом и братом, и тем летом,
Расконвоирована была.

Как с Волги немцы, они все
Когда-то жили на селе.
Отец её был кладовщик
И голодать он не привык.

Врагом народа он не стал.
Толь не успел, толь опоздал.

Он вместе со своей семьёю
(жена и четверо детей)
Был смыт репрессии струёю
И вырван из своих корней.

Попал на севере в колхоз.
Да только тоже там не врос.
Уже весной в сорок втором
Опять пришли за ними в дом.

Так дед Филипп, Андрей, Лизбет
Попали в лагерь на пять лет.

А лагерь был в Новосибирске.
Тот самый лагерь трудовой.
В тайге осталися сибирской
Малые с мамою больной.

У каждого судьба своя.
Когда репрессии струя
Гнала по жизни их вперед,
Не каждый думал, что умрёт.

Да только выжили не все
В том адском красном колесе.

7. Метель им пела песенку

Мальчик и девочка ждут у окошка,
Когда же придёт их любимая мать,
И им принесёт она кушать немножко.
Тогда не придётся голодными спать.

Только напрасно мечтают ребята.
Их мама сегодня совсем не придёт.
Свернувшись клубочком, они как котята,
Коленками греют голодный живот.

А утром расскажет хозяйка квартиры,
Как сам председатель ей говорил,
Что маму в райцентр вели конвоиры,
И кто-то случайно её застрелил.

А после заплакала добрая тётя:
Как же вам сиротам жить-то теперь!
Куда же вы в холод такой-то пойдёте?
А после за ними захлопнула дверь.

Может поможет им кто-то в округе.
Наверное мир не без добрых людей.
Но немцы в деревне боятся друг друга,
А русским не нужно немецких детей.

Братик с сестрёнкой идут по посёлку.
Зовут свою маму, им хочется есть.
А холод втыкает в их тельца иголки
И им предлагает, уставши присесть.

Снег их укроет серебряным пологом,
Метель колыбельную песню споёт.
Появится ангел из белого облака
И деточек к маме с собой уведёт.
***
Вина её была простая.
Хотела деток покормить.
И на току, там где-то, скраю,
Зерна щепотку утаить.

У стен глаза и уши есть,
И каждый тоже хочет есть.
Но друг за другом все следят.
Сдают друг друга все подряд.

А конвоиру в этот день
Идти в райцентр было лень.

Вот так осталась Лизавета
Без мамы, братика, сестры.
И ненавидела за это
Жену отца после войны.

А брат Андрюша был шофёр
И получил свой приговор
За то, что грузовик разбил,
Но никого не пришибил.

Вот так осталась моя мама
С отцом и мачехой незваной.

8. Дело молодое

Но познакомилась с Володей.
Мой папа был уж не босяк.
Да и понравился ей, вроде.
Любовь, сваты и – равный брак.

Никто из них не знал тогда,
Что снова ждёт семью беда.
И как с тюрьмы вернётся мать,
Опять всех будут выселять.

Опять враги народа все,
И место им лишь на селе.

9. Снова в «поход»

Сорок восемь часов
Им на всё и про всё.
И приказ уж готов:
Всем оставить жильё!
Собирайте монатки
И пожитки свои.
Кто играть будет в прятки,
Не уйдёт от тюрьмы.
Едут бабка и дед,
И всех дочек с собой,
И Володю с Лизбет
И Антона с женой.
А у Любы есть братья
-  и их заодно.
Все должны выметаться,
Но Андрею свезло.
Был как раз он на зоне
И закрыт на замок.
Но его не погонят,
Отбывал он свой срок.
Говорят ведь не зря,
Что кому-то тюрьма,
А кому – мать родна.
***
И всем кагалом в Коченёво,
За километров пятьдесят.
А там жильё им не готово,
Но нет дороги им назад.

Тогда свезли их всех на Майск,
Где жил знакомый их, Датай.
Свободных были пара хат.
Всех разместили там пока.

Тогда и поняли они,
Что много есть в стране земли.
***
Широка страна моя родная.
Много в ней лесов, полей и рек.
Но для немцев нет родного края,
И они чужие здесь навек.
Всюду им житьё – одна морока,
И следит за ними комендант.
Нет для немцев никакого срока,
Пока жив и здравствует тиран.
Ведь врагами будут даже дети,
Что родятся и после войны,
И нигде учиться им не светит.
Их работа – скотные дворы.
И никто ни разу им не скажет,
Что такого сделали они.
Но молчать навеки им прикажут,
А иначе – двадцать лет тюрьмы.
Даже немец, тот который пленный,
Будет возвращён домой назад.
Свой же немец будет на коленях.
Никогда его уж не простят.

10. И «этот» помер!

Никто не вечен в этом свете.
Ведь смертна каждая здесь тварь.
И помер Сталин, наконец-то,
Наш генеральный секретать.

Ой сколько крика! Сколько слёз!
И даже плакали всерьёз,
Те, кого с Волги он согнал.
Да только плакать дед не стал.

„Sie alle sind die dumme Sau“           (они все – тупые свиньи)
И к чёрту Сталина послал он.

Так говорил с своей семьёю.
Знал, что его не продадут.
А комендант за всей толпою
Следил. Мол, как себя ведут.

И заходил он к немцам в дом.
Смотрел, как плачут, и притом,
Подозревал, что немец всяк,
Как будто рад был втихоря.

Сказать по правде, был он прав.
Всем надоел уж тот удав.
 
Но это было чуть попозже.
В пятьдесят первом же году
Родили папа с мамой всё же
Мою уж старшую сестру.

В те годы был простой закон.
Здоровы коль она и он,
Тогда чуть меньше, чем за год
От свадьбы, появлялся плод.

Ведь жизнь не так уж и хитра,
И повалила детвора.

11. А вот и я...

Я был в семье ребёнок третий,
Родился в шесть часов утра,
И Витей назван был при этом.
Бог любит троицу. Пора!

В двух поколениях подряд,
Как только Витю народят,
Не проживает он и год
И от чего-нибудь помрёт.

Но выжил Витя в этот раз.
Видать, закончился тот сглаз.
***
Моя память, видать, однобока.
Час зачатья не помню совсем.
Да и не было б в этом мне прока.
В час зачатья был глух я и нем.
Зато помню в деревне соседку.
Сумасшедшая бабака была.
И ругалась она очень крепко,
Когда лазали к ней на чердак.

И с братом моим Вовкою,
Что на два года старше был,
Карабкалися ловко мы
По лестнице пожарной той.
Мы крали колокольчики,
Какие-то там бантики,
Питарды и пистончики
Меняли мы на фантики.

Мы конфет тех почти не видали.
Шоколада не нюхол никто.
И отца не искали медали,
И одно было с братом пальто.
И я помню ещё, как я ползал
Из-за правой ноги, что не шла.
Ковылял от бараков я поздно.
Там играла в песке детвора.

И за акцент немецкий наш
Дразнили нас фашистами.
И брали нас на абордаж.
Но были тоже шустры мы.
Мой братец побойчее был
И дрался всегда до крови.
И матом русским уже крыл
Тогда кого ни попадя.

12. Я – немец...

В деревне жил Витюшенька,
и с другом детства Толиком,
он был как будто братиком.
Тогда им было шесть.
А вечерком у Толика
смотрели телевизор,
И Толика мамашенька
на прялке пряла шерсть.

Там бой шёл в телевизоре,
и наши партизаны
в деревне штаб немецкий
конечно подожгли.
Витюша вместе Толиком,
за партизан то радучись,
фашистов не жалеючи,
кричали: «Наши - жги!»

Тут маменька по-доброму,
без задней-то мыслинушки,
возьми, да ляпни Витеньке:
«Дак вот они ж твои!
Те, что в одних подштанниках,
из штаба выбигаючи,
кричат, вопят проклятые.
Вот черт их побери!"

Витюша, не заплакавши,
но как-то весь скукожившись,
про мамку свою строгую
чего-то пробурчал.
Схватил польтишко с вешалки,
- корова мол не пояна,
Обул пимы с калошами
и быстренько умчал.

И это чувство горечи,
когда в любой компании
тебе напомнить могут,
как плюнуть: ты другой,
в своей душе подраненной,
не будучи калекою,
он, как недуг врожденный,
как горб, носил с собой.

Но знал, что власть советская,
здесь немцев в грязь втоптавшая,
с "большим немецким ворогом"
уж мирится давно.
Берлином зацелована
и Боном избалована,
простить же немца русского
не может всё равно.

"Припомним окаянным им
и деток убиенных,
и города спаленные.
А ну-ка им поддай!"
Как будто, то не ведомо,
что немцы те советские
от Фюрера деяниев,
как от Москвы Китай.

V. ТЕПЕРЬ – КАК ВСЕ...

1. Солдат я...

Проходит всё всегда когда-то.
Обиды детские - как дым.
Я вырос и пошёл в солдаты.
Ракетных войск был рядовым.

На службе все были равны.
И русский, немец для войны,
Которой не было ещё,
Был словно мясо для харчо.

Никто не спрашивал там нас,
Какого цвета у нас глаз.

Ну, а потом.....

Уже не мальчик, но мужчина
Пришёл из армии домой.
А чем утешится детина?
Гулянки, драки и запой.

И местных драк не обходя,
Я дрался с кем ни попадя.
Но сели мне на хвост менты,
И я подумал: Ну, кранты!

Подался в город я тогда.
Как оказалось – навсегда.

2. Первый брак

Ах силушка, сила природная,
Совместно с башкою дурною,
Житуха в общаге голодная
Зовёт обручиться с женою.
И кто-то, конечно, находится.
Какая-нибудь не строптивая.
И секс и любовь, всё как водится.
А после живёшь ты с немилою.
Но дети, конечно, рождаются,
И дурость назад не воротится.
А жизнь, как всегда, продолжается,
И мир посмотреть, ох как хочется.
***
Шпионом  я стать не сподобился.
Не вышел, как видно, я мордою.
Ведь путь за границу, как водится,
Закрыт для немецкой народности.
Ведь знали партийные сволочи,
Что немец, хотя и безропотный,
Сбежит босиком или в онучах.
Только пусти – и потопает.

3. Чужой среди своих

Ведь, сколько волка не корми,
Не станет он твоей собакой.
И ты за ним всегда смотри,
Коль ввяжешься в большую драку.
А лучше – просто отпусти,
Забудь ошейник и цепочку,
И благодарности не жди.
Прикрой ворота лучше ночью.
Ведь волк тебя и не просил
Кормить его, сажая в клетку,
И бить его, когда он выл,
Съедая тухлые объедки.

Тогда поехал по Союзу
Машин наладчик для литья.
В работе был я необуздан.
Но, развалилася семья.

И всё, что я не пропивал,
Я тёще, детям отдавал.
А оставалось очень много.
Но жизнь моя, увы – дорога.

С детьми я виделся тогда
Раз в месяц, да и не всегда.

Но вот однажды, на заводе,
Каширском, где-то под Москвой,
Жильё мне предложили, вроде.
Мол, Витя – спец наш дорогой!

Переходи к нам на завод,
И как по маслу всё пойдёт.
Прописка, ордер, паспорт, штамп.
Квартиру сразу тебе дам.

Сказал директор мне при всех,
Когда отлаживал я цех.

И вот уже в отделе кадров
Я паспорт свой преподношу.
Начальник вздрогнул тогда сразу,
Увидев пятую графу.

Мол, Витя! Что ж ты не сказал
О том, что немец? Вот скандал!
Ведь проживать нельзя тебе
В Московской области, в Москве.

А что я мог сказать в ответ?
Послал всех в задницу. Привет!

4. Москвичи

Отметил я командировку,
Уехал на другой обьект.
А вот московских прошмондовок
С тех пор совсем не мог терпеть.

И их протяжное а....а....
За каждой фразою всегда.
Как будто пред тобой дебил,
Что к логопеду не ходил.

Но в самомнении высок.
А в сущности – дерьма кусок.

Продолжение: http://stihi.ru/2012/07/04/890