Нет никаких рецептов...

Нет никаких рецептов, есть просто мгла, сияющая бездна над темнотой долин, бескрайнее море, потопившее все слова похвальбы, веры, так придающей сил, отчаяния, умиления, гнева, зла, жизни, праха, забвения или славы, все останется лишь песней ветра, листком бумаги, засохшей лавой, бестолковым преданием, рассыпчатым, как зола. Устрицы плачут жемчугом, а человек слезами, а мгла смеется пригоршнями Леонид, хвостами комет, не думает, не грустит, лишь лениво взирает на пыль под ее ногами. Нет никаких рецептов, ни лекарствами, ни словами не утолить жажды солнечного тепла, цепляясь безумно за отражения в лужах и витражах, за цветы и мягкость собачьей шерсти, за тепло костра, догорающего дотла, за жаворонков в межах, за ступени лестниц, мамины песни, за ладошку, прижимаемую к губам, за дом лесника, палатку и Нотр-Дам, за пыль чердаков и стоптанные сандалии, за раков в пиве и омаров из "El Bulli", за Вирджинию Вульф, Набокова и стихи, случайно написанные чьей-то дочерью на вокзале. Нет никаких рецептов, разбросаны на земле пятна желтого солнца и перья беспечной птицы, апрель устает и тень от листвы ложится на белую скатерть темным кружевом поутру, и уличный мальчишка себя гладит по животу, он знает, что с ним еще сотню лет ничего не случится. И молодая мама вяжет тысячные носки из собачьей шерсти, и бабушка режет булочку за столом, точно зная, что ты убежишь потом, и, видимо, до вечера не наешься, и папа пахнет бензином, а дедушка им пропах, тетя под пионами ест черешню, читает книгу, а ты уложив кошку в коляску спать так безумно рад, что с тобой отпускают гулять столь родную псину, при виде которой почему-то все своих болонок ведут домой, и солнечный свет сквозь сиреневые шторы течет рекой, и по радио говорят, что кто-то приехал в Ригу...