Война

По другим стрелять не страшно,
Это - только в первый раз,
А потом в зверином раже
Лупишь, как заправский ас.

Пуля-дура ищет тело,
Знать, не так уж и глупа...
Не ко мне она летела,
А к сержанту, что упал.

Завтра снова в наступленье:
Я решил, что буду жить!
Во спасенье не о плене –
Мне подумалось о лжи.

Нет, не в схватке рукопашной –
В медсанбате я, ребят...
По другим стрелять не страшно –
Страшно выстрелить в себя.



Убить бидоном молока в голодный год,
Бесценное добро пролив в скирду,
Когда почти что кровью доят тощий скот
И обдирают люди лебеду.

Он лез насильничать, в нём колобродил спирт.
Что ж, честь твоя не тронута пока.
Был муж с неделю как под Сталинградом сбит...
Болезный сын угас без молока...



Дед Стограммов, с рыжими усами вислыми,
Первый балагур и затейник своего полка,
Помнишь ли тот утренний туман над Вислою,
Когда выдохнул – словно выстрелил в лицо врага?

Сколько же спас - горла солдатского баловень -
Вместе с товарищем, сержантом Махоркой, ребят…
Так чего же ругаться с дурами-бабами
За этот, дававший нам силу, живительный яд?



Огневая орда
Белоснежных папах
Принималась за дело.

Ледяная вода,
В перекрестье попав,
По теченью зардела.

Только грому и сметь
Над уральской рекой
Заколачивать ящик.

Погружение в смерть
Совершал нелегко
Чебоксарский ныряльщик.



Жар, устремившись выше,
Метрах наверно в ста,
Майское небо выжег,
Чтоб умереть в кустах.

…В сорок втором, безусый,
В гари безумных вёрст,
Рухнул солдат на кустья
И долетел до звёзд.



И колокол высох в запёкшийся звон –
Малиновый, стёк по затылку.
Траву по приказу расстрелянный взвод
Бросал сам себе на подстилку.

И равенство лиц на ребячий испуг:
Одни у могилы, другие
На цель направляют в безумии рук
Винтовок пудовые гири.