Памяти прадеда

Моих дедушек и бабушек я не видела никогда.
А прадеда помню.
Его не стало, когда мне было четыре года.
Помню, сильно сказано. Эпизоды помню, с  «участием» прадеда Киркора.
Запомнила его тихий, почти полушепотом говор,  худощавый, невысокий стан, и… каким он был ласковым. Со всеми! Я, мои старшие братья, двоюродные братья и сестры постоянно «крутились» возле  прадеда. Мы его называли «бабуг»(дедок), а он всех нас –охул(дитя).
Запомнила  низкий, круглый столик, сколоченный его руками, вокруг которого «бабуг» усаживал нас  на коврики, сотканные руками его жены, нашей прабабушки.
Мы за этим столиком обедали. Не помню, что мы ели, наверное, в основном скромную, но  вкусную  деревенскую пищу. А запомнила я очень хорошо  кукурузный хлеб,  только что испеченный прабабушкой, который обламывал «бабуг» и по кусочку раздавал каждому ребенку.
При этом тихим голосом что-то наговаривал, словно молился.
Потом просил.
- Охул, прошу вас, ни крошки хлеба не разбросайте, не уроните. Это большой грех.
Потом, спустя годы, когда я рассказала маме о том, что я помнила и высказала своё удивление по поводу того, что  наставления не уронить, не разбросать…  касались только хлеба,  мама мне ответила.
- Это было  так.  «Бабуг, добрый, тихий и спокойный человек, многое повидавший на своем веку, (а он прожил сто семь лет), свирепел и повышал голос только тогда, когда видел, что с хлебом «плохо» обращаются: кидают,  не поднимают с  земли, топчут…
К сожалению, я мало, что знаю о жизни «бабуг» до того, как он стал жить в  высокогорных районах  Абхазии. Знаю только, что он   ЕДИНСТВЕННАЯ выжившая ветвь   носителей фамилии Хастян  от геноцида армян  в  Турецкой Османской Империи.


Но,  я – не об этом. Я  - о своих воспоминаниях…
… Хлеб, как я уже говорила, в ту пору у нас у всех, (живущих в той деревне  в пятидесятых годах прошлого века – О, КАКИЕ МЫ ДРЕВНИЕ!), был кукурузный.
Кукурузу  хранили в отдельном месте. Это было интересное построение, которое называлось «гороб».  И я его запомнила во всех деталях. 
Строение это было большое, с величиной дом, но оно стояло на «курьих ножках», т.е.,  на деревянных  сваях  на высоте от земли, примерно, в два метра.    И у этого строения  была съемная лестница.
То, что на высоте и на «курьих ножках» я, как-то объяснить себе смогла: чтобы не отсырела кукуруза,  и чтобы  грызунам  не было доступа («курьи ножки»  обрабатывались каким-то составом, запах которого отпугивал грызунов), а вот почему лестница была съемной, остается догадываться.
Думаю, потому, чтобы, каждому, кому взбрело в голову,  не лезли в «гороб».  Тем самым охранялась кукуруза, ценой  «весом золота».
Лестница же (деревянная)  была на видном месте, но никто просто так не мог взять её, прадед зорко следил за этим. Он, и только он «отпускал» кукурузу для помола.
…Однажды я увидела, как  «бабуг» залезал за кукурузой.  Чертенок во мне проснулся. Хотела убрать лестницу, очень старалась, но у меня ничего не вышло.  Но «бабуг» заметил мои «потуги» и сверху вниз  засмеялся.
- Чачи муг (мышонок шелушиный), ты хочешь, чтобы я здесь остался?  Кому будет хуже? Я – с хлебом. Вы –  без…
- Я не люблю кукурузный хлеб, - ответила  я бесстрашно. И это было правдой. Я до сих пор его не люблю.
- Уууу! Языкатая, какая растешь!  Замуж никто не возьмет!
- Возьмут!  Я за папу выйду замуж! От меня любит больше всех на свете! Сам говорил! – не отступала я…
- Вай, вай, вай! – сам себе сказал «бабуг». -  Сам виноват. О чем это я с несмышленышем  говорю!

… Прошло полвека…
По «яндексу»  ищу  слово «hамшен» и глазами впиваюсь на экран компьютера…
«hамшены» - это армяне с особым древним диалектом, на котором говорю  я, и говорил «бабуг».
Пытаюсь  больше узнать о своих корнях.
… Музыка льется знакомая до боли…
Люди говорят на моем диалекте… где-то далеко, далеко, за морем, которое когда-то называлось Понтийским,  ныне – Черным…
Поэтому, «hамшенские» армяне еще называются понтийскими…
Знакомые с детства наряды, утварь, домА в стиле дОма  моего «бабуг» и…
О, чудо! «Гороб». Наш «гороб». Один в один! Без лестницы…
Где-то здесь - мои, наши! Они продолжают жить! Как раньше! Как жили!  У них остались «горобы»!
Не знаю, радоваться этому, или грустить…
Ведь, какой век «во дворе»? А кому-то хлебом  «служит еще»… кукуруза…
Я начинаю плакать…
От тоски… по своим, по  «бабугу», по детству, по растерзанному и разбросанному по свету  моему  народу…
«Бабуг» спи спокойно. Твой род продолжается…
И здесь. И – там…