ч б

как легко замечаемо в озере из стекла,
что на дне у него валяется ржавый таз,
также просто фиксировать черные нитки зла,
пробирающиеся в самый хрустальный глаз,
если, вынырнув из стерильно благих частот,
попадаешь в топь, насквозь пропахшую тлением,
и глядишь: до чего ж страшенный вон тот, А ТОТ!!
будто ад разверзся ввиду перенаселения.

и стоишь, понимая, конечно, что се ля ви,
и в душе у испитых даже в ничто бродяг
обязательно может светлое что-то свить
и раскрыться, пока их мысли доброродят.

я шагаю в подземке, толпа обтекает плоть.
от зудящих шумов, сотворенных людскими телами,
так и хочется вычистить воздух и прополоть.
но - улыбка шире лишь, ярче грудное пламя.

этот город странен: он вязкий, как пластилин
и податливый вроде такой: разбирай-лепи.
город-торжество, город-кладезь мудрости, город-сплин.
я люблю Москву, но огонь ее не слепИт.

я люблю ее искренне, полностью, честно, но
все отчетливей перед глазами корабль титаник:
несгибаемейший атлант, но ушедший в дно.
я люблю. но сюда меня реже и реже тянет-

тесновато духу. и счастье мое в другом:
посреди предгорья по тропам мраморно-пыльным,
глядя в синеву небесью, шагать легко
рядом с подарившим мне белую пару крыльев.