Скитания кита...

Иду за хлебом, рот мой сух,
но влажен слух и чутко ухо;
цокочет между стёкол муха,
играет вторник на басу.

Батон руками принесу,
в окне напротив смерть старуха
на грани зрения и слуха
заносит острую косу.

Но день прозрачен как сосуд
присутствием уды и духа,
как душно в облаке из пуха,
а пчёлы пестики сосут

и венчики, воздушны нимфы,
простор настоен, вязок град,
не знаю, рад или не рад,
сменив манок фонемы рифмы.

Почти что вечер на носу,
на стогнах ветрено и сухо,
сороконожка чешет брюхо
восьмою ножкой на весу. 

Истощена скупая суть,
стихом изложенная глухо,
висит на вешалке косуха
и рассыпает сорок су.

Не торопись меня читать,
но медленно и постепенно,
так из груди взмывает вена,
когда её сминает тать.

Одной фонемой напитать
все восемь строф под южным сложно;
Ахаву дож клевещет ложно
на оробелого кита.

*

Стряпуха не выносит стряпчих
на дух в преддверье голодух;
весь день имею я в виду
схватить стиха пугливый рябчик.

Стоит алхимик, сед и сух,
в сединах, проседью изъеден;
обед не следствие обеден,
лишь для кухарок и простух.

                Ух...


Soumdtrack: John Corigliano, Pope’s Betrayal.