Я буду завидовать её чистоте и совершенству

Горечь отсутствия любимого человека, его нелюбовь ко мне надо смягчить покорностью Тебе.

Только не думать о будущем.

Мне снился отец Александр Мень – очень живой, общительный, добродушный, простой. Быстро стал обращаться ко мне на “ты”. Мы шли куда-то вместе.

По письмам Пушкина он представляется мне человеком, не открывающим свои тайны даже своим друзьям. Пушкин и его друзья дороги мне. Хочу быть с ними.

В сестре я вижу глубоко зарытого Маленького принца. Когда он овладевает её существом, когда всё темное удалится от неё, я буду завидовать её чистоте и совершенству.

Валаам:

На моторной лодке незнакомый человек отвез нас в посёлок, где живут инвалиды. Их около 1000 человек. Они производят тяжелейшее впечатление. Я бы задохнулась среди этих несчастий, в этой тюрьме, среди одних и тех же лиц. Их привезли сюда умирать. Им нечего видеть, кроме друг друга и окрестностей на малом пространстве. В слезах шла я по поселку.

Гуляли на Скалистом берегу. У берега камни, вывороченные с корнем деревья, яркие дикие фиалки, очень тонкий слой почвы, как держатся деревья – непонятно.
Обратно плыли в белой мгле. Круг солнца сиял и его отражение, золотилось на волнах.

Мне надо было родиться мужчиной, во мне мало женского, женственного. Душа болит от моего несовершенства. Сердце спит. Вкус? Ему негде развернуться.

В городе я надменней, самолюбивей, больше позирую. Мне надо быть проще, проще.
Не найдёт меня Толя Салымов. Не потянусь к нему, не буду жалеть об этом. В клетчатом костюме и белых гольфах, из какого я детского сада?

Ночью писала письмо Толе. Хочу его разбудить. Я это делаю из тщеславия или чтобы ему было лучше?

У Толи широта душевная, любовь к дружбе, щедрость, непосредственность, обаяние. Его ум мне неясен. Он редко его показывает. Вечером он читал вслух “Гамлета” – низким, глухим, несвойственным ему голосом.

Греческая певица в документальном фильме – само пламя, буря, страсть. Мужчины прижимали к губам её руки. Она не молода, но темперамент огненный. Быть может, её приемы грубы, но на публику и на меня они действовали исключительно. Я испытала потрясение.

Где мои страсти? – Рисование, наблюдения, печаль, музыка, дневник? Но какова гречанка? Что делать мне безличной после её песен?

Секундами я влюбляюсь в Сашу Михановского. Сегодня у него было лицо святого, прекрасные золотые глаза, взгляд добрый, строгий, серьёзный.

Вечером мы с ним гуляли в промышленном районе, прикрепляли друг к другу репейник. Саша Михановский знает польский язык. Он говорит глухим однообразным голосом, повторяет последние слова того, с кем он говорит, в виде вопроса.

В деревне Орехова Грива:

Я шла мимо лошади, она потянулась ко мне, я погладила ей морду возле глаз, в сердце была нежность к ней.

Качались с детьми на качелях, я читала ребятам Есенина и Стивенсона “Балладу о вересковом меде”. Я играла на гармошке, подбирала знакомые мелодии.

Ушла гулять, бродила туда и обратно по дороге, думала о родителях, о Толе, о Саше, о Лине, о работе. Одиночества не было.

Небо сумрачное, вокруг лес и в нём отражающийся дождь, шелест травы под стопой. Домой идти не хотелось. Чужими все казались. Хотелось стать землёй, дорогой – сразу, в один миг. Я опять отказывалась от всего земного.

Появился Толя, мы стояли друг против друга, лицо его в поздних сумерках было красивым и юным. Он взял обе мои руки и прижал к губам. Стал рассказывать о своих знакомых. Мне всё казалось странным. Я спросила его, когда мне всё перестанет казаться странным. Он спросил: “Что тебя удивляет?” Я: “Всё. Ты земное существо?” Толя: “Да”. Я: “Зачем ты живёшь?” Толя: “Чтобы есть. Чтобы целовать. Мы живём на земле, нас создала природа”.

Моя комната. В центре картина пастелью моего друга художника и архитектора Бориса Талесника, рядом мои картинки.