Судак

Там, где Юрский период
сменяется Викторианской эпохой,
там становится...
всё безразлично,
безрадостно,
холоден взгляд.
Там становятся по
сторонам
указатели новой дороги.
Я борюсь с искушеньем
влепить, как пощёчину,
хлёсткую рифму на «взгляд».

Там становятся все безрассудны
и смело проходят сквозь стены,
там рисуют на стенах,
танцуют над полом и на потолках.
Та река, что течёт через нас, называется Сеной,
но не той, что в Париже,
где сено желтеет у Ван-Гога в стогах.

Я отрежу себе оба уха,
ты выколи мне оба глаза –
всё равно я продолжу
тебя на стене рисовать.
Всё равно, не слабО,
не Верлен, не Рембо,
но такая зараза,
что опять искушаем
влепить это слово на «Ять».

Это Юрский период
периода полураспада
переходит в какой-то другой –
пешеходами на светофор.
Взгляд в упор, исподлобья -
престарелый еврей вопрошает:
«и Вам оно надо?!»
Но опять и опять,
всё быстрей:
паровоз, семафор,
семафор, симулянт, вензеля,
стимуляторы, стимул,
мотивация, мандала,
Моня-скрипач,
семантический ряд.
Это тайный обряд
погружения
в мутную тину,
где лежит золотой.
нет, не ключик,
и не саркофаг, говорят.

Там, где Юрский от имени Бендера-бей Ибрагима
философствует в ванне,
хохочет и плещет водой,
я иду лебедой.
и полынью иду, и…
трясина
раскрывается с хлюпаньем,
ключ поглотив золотой.
И огромный состав,
монструозным влеком паровозом
заезжает в тоннель –
этот образ до боли избит!
Это локомотив,
это старый мотив, это Логос,
это Моня-скрипач,
это жид – не даб-степ, не биг-бит…

Мы становимся всё безрассудней,
охотно теряя рассудок.
И какой-то ... судак зазывает зевак
прямо в крымский Судак,
мол, сюда, все сюда!
Но при этом ни звука, ни звука.
И из жабер уже битый час
не сочится вода.


Ростов-на-Дону
6 июня