Исповедь Чайковского

1
Метель протяжно завывала,
И причитала, и звала,
Она кого-то отпевала
И утешенья не ждала.
Мотив печальный, похоронный,
Брал сердце в жесткие тиски,
Как будто мир потусторонний
Слал первые свои звонки.
И, стоя у окна, Чайковский
Вдруг ощутил, как в глубине
Рождается в аккордах жестких
То сожаление, то гнев.

Как быстро жизнь его промчалась,
Хоть, муки творчества полна,
Она и славой увенчалась.
Но почему дана одна?
Ведь столько планов, столько силы
В нем лишь теперь – садись, играй!
И сотни жизней не хватило б!
А тут одна, и близок край…
К роялю птицей он метнулся –
И лился долгий разговор
С тем, подписать кто замахнулся
Неоспоримый приговор.

2
Но вскоре сердце чуть остыло
И, примирения полно,
Уже с роялем говорило
О детстве, бывшем так давно.
Он вспомнил руки милой мамы,
Ее тепло, ее любовь –
И счастьем светлым самым-самым
Как будто бы напился вновь.
Природа тоже ликовала,
Любому радуясь лучу,
Свои красоты открывала
И красоте учила чувств.

Пастушьего рожка на зорьке
Он помнит простенький мотив,
И шелест рощи на пригорке,
И песню русскую в пути.
Две – три недели добираться
От Воткинска им до столиц,
Но тем приятней возвращаться
К родным лесам и пенью птиц!
Что мир волшебных полон звуков,
Тогда он только открывал,
Но творчества святые муки
Манили, как 9-тый вал.
Рояль по вечерам светился,
И клавиши наперебой
Ловили тот поток, что лился
И уносил его с собой.

И Петербург, холодный, грозный,
Минуты радости дарил:
Консерватория и пробы
Пока что неокрепших крыл…
Москва немного подобрее,
Здесь признан был его талант.
Но чувствовал он все острее.
Что быт забьет колокола.
Каким же раем каждым летом
Казалась Каменка ему!
В кругу родных, теплом согретый,
Писал, освободясь от мук.

3
Звучал рояль то просветленно,
То отголоском прежних бурь.
Он то молился иступленно,
То жаловался на судьбу.
И от обид душа порю
Рыдала скрипкой, не таясь,
Лишь музыке своей откроет
Он все, что жалит, как змея.
Непрост был путь его к вершине,
Но только, волю сжав в кулак,
Сквозь беды малые, большие
Он шел – и слава вдруг сдалась.

О грезах зимнею дорогой
На ставший дорогим Урал
Народным музыкальным слогом
Оркестр лишь только заиграл –
И утонул в сугробах поздних,
Как в шубе, в миг притихший зал.
Лишь бубенцы, и скрип полозьев,
Луна, и грезы, и слеза…
Начало! Первое признанье,
Что он великий симфонист!
Навечно сохранит сознанье
Тот миг как главный в жизни приз.

Потом триумфов много было
В России и за рубежом,
Гастроли даже утомили,
Хоть вспоминаются свежо.
Но где бы, как бы ни встречали,
Все по России тосковал,
И в радости здесь, и в печали
Все лучшее он создавал.
Известен стал он всей планете,
К труду и Музу приучив.
Романсы, оперы, балеты –
Не все, что и теперь звучит.
В сокровищницу непростую
Он внес свой золотой запас.
И вот симфонию Шестую
Уж пишет, не смыкая глаз.

4
И лишь любви святых мечтаний
Не знал, а только стыд и боль:
Не Лариной была Татьяной
Его жена, и не любовь
Ей диктовала те признанья,
Что он от жалости читал.
Но сколько истинных страданий
Он, обвенчавшись, испытал!
Всю жизнь одной отдал он Музе,
Всю жизнь с начала до конца!
И счастье в этом лишь союзе
Обрел, и свет ее венца.


5
Да, были и минуты счастья,
Спасибо Богу и за то!
Бессмертьем наделить не властен
Он род людской, род не святой.
Ошибки, гордость, самомненье…
Но как без них, коль светлый дар
Он сам дает нам во спасенье,
Чтоб мы горели, как звезда….
Звезда! Она во тьме сияет
Призывно, будто бы зовет.
Сил для борьбы уж не хватает.
Что ж за собою пусть ведет!
В смятенье звуки заметались,
Но уж теперь в последний раз,
Как будто и они устали,
И в них как будто свет погас.

Он не заметил, как весною
Сменилась белая зима,
Как порыжел весь лес от зноя,
Как август слезы проливал.
Сурово, широко, печально,
Как реквием, несла волна
Всему привет его прощальный:
Березкам, росшим у окна,
Ближайшей речке, и долинам,
Лугам, полям, холмам, лесам.
Как журавлиный клин, над Клином
Аккорды плыли в небеса.