О Bella, ciao...

                “Ах, Ахмадулина дуальности и духа…”
                В листве прошелестело. 


                I.

Дождь мерно шёл и звуки приглушал,
прильнув щекой к пропащим на ходу,
ты выдувала праведное “ду”
и не спеша вышаркивала “ша”;
неслось буквально по дуге
от Новолипок до сверхновой
прощанье Дельвига с Кановой,
не знавшим призмы СНГ;
синагогальных служек речь
служила разуму темницей,
ты протыкала палец спицей,
чтоб от решёток уберечь
кого куда, в какую тьму
нас увлекает говор мерный,
рокочущий кимвал не медный,
но всё же медный, хохлому
не раз ещё на щит поднимут
и снова сбросят со щита,
она тщета и нищета,
мой мим, кому сминаешь мнимо
своё трико меня помимо;
и острупима пуще та
из протопопицевой шкуры
возопиявшая: “Доколь
вся эта мерзлостность и боль,
и в душу гадящие куры?”,
из ямы чуявшая голой 
у Никона в гортани яд,
но риторический заряд
подарен Аввакуму школой
пресирой глубины лесов
на риске листьев и лисичек,
мой крот, мой отрок, нет ли спичек,
чтоб выгнать патриарших псов
прудов и ризниц патриарших,
паршой изъеденных и павших
часов колодцем; на засов
защёлкнуто, о шкворень цокнув,
судьбы дверное полотно;
господь мой пастырь, вижу дно,
оно стозевно яко окна
в распахнутость осенних снов
не осиянных, но осинных,
из переливов клавесинных
и сталью скованных основ
мостов, собой связавших фермы
не ферм молочных, но металл
из недр доивших; как метал
Метелл огонь в тартар и термы
Мутулы, йогуртов не знал
Югурта; войнам Квинт Цецилий
преподносил не стебли лилий,
но ось "казна – головизна";
дороговизна как Гознак:
чем нос чувствительней, тем пуще
курс бездны, сам себя орущий
и сам себе рычащий: “На!”

                II.      

Привержен жёрнов, плотен в сотах мёд,
суфле воздушно, но наклонно сплину;
от масла к темпере, гуаши, анилину
атаксия по таксе приведёт.

Смерть бровью поведёт, воспрянут черви,
она зевнёт и, прислонив косу
у изголовья, выпряжет осу
из Персефоной выплетенных вервий.

Слюною пенной сонно каплет слон
сиамский, вол лениво вялит спину
под небом полдня, спиннинг вертит спину 
три иннинга; послом торчит весло

уключины, воде не вверишь грамот,
но выверишь гребком полудугу
на глади, не галдите же врагу
путей хромца, хор хрома мерен храму.

Фонем апофатический момент
вращенья в постояльцах у Дирака
не квант, но при попячиваньи рака
dum spiro оцианенный цемент.

                III.

Смерть избегает обрученья речи
и извлеченья звука из глубин
гортани, некрокозней господин
разъест костяк, торчащий из руин,
в чьей угловатости печаль, пчела и плечи.

Наощупь слепоглухонемота,
впиваясь в шею, разлагает связки,
урча херню сквозь грубый холст повязки;
полубессвязны хрипы, всхлипы, лязги,
бесобоязнен омут хомута.

Не децибела отцедила Белла
бряцание и гром в погроме гамм;
камлание от Кум не оробело,
сибиллы лоб обобрала Кибела
со лбов, взболтавших кровь и хлеб врагам. 

                IV.

Норма не избегает интриги, но не постигает её. То, что норма
полагает интригой, зачастую не более нежели незначительные
отклонения от нормы. Девиация притягательна сама по себе своими
внятными и рельефными отличиями, не подверженными тиражированию
и вдавливанию в прокрустово ложе изложницы, матрицы и клише. А Вы
как думали? Откреститесь и закайтесь…


Soundtrack: Monteverdi Choir, English Baroque Soloists. John Elliot Gardner,
Mozart, “Great” Mass in C minor – Qui tollis.