Сказки белой голубки - подарок первоклашкам

               
   
   


Однажды, ранней весной, ко мне на подоконник прилетела белая голубка. Важно выпятив грудь, она прошла мимо цветочных горшков и вдруг спросила:
– Хочешь полетать?
– Хочу! – с радостью согласилась я.
– Тогда, летим! – кивнула она в сторону парка.
Я разбежалась по комнате, вытянула шею и, дрыгнув от усердия тапочками, вылетела во двор.  Мы покружили над спортплощадкой и сели на перекладину турника.
– Вот здорово! Я птичка! И крылышки… И лапки… И даже клювик! – скосила я глаза к носу, – только от мамы влетит: тапочки потеряла… Кем бы ещё стать?.. Кошкой? Мяу…» – хрипло завопила я и тут же почувствовала лёгкий шлепок по ногам. – А-яй-яй – да это же полосатый хвост! А, может, лучше – собакой?! – быстро передумала я и, звонко тявкнув, спрыгнула с турника, слегка отбив лапы.
– Вот это да! – ужаснулась голубка, – по-моему, ты сама не знаешь, чего хочешь!
– Угу… – растерялась я.
– Тогда в этой сказке тебе придётся туго. Ведь, ни с того, ни с сего, ты можешь стать в ней чем угодно! Яблоком, например, которое могут съесть, или ещё хуже – мусорным ведром!
– Уж лучше мусорным ведром, – съехидничала я, – его-то есть никто не станет.
– Ну, что ты злишься? – огорчилась голубка. – Тебя пригласили в сказку, а ты недовольна!
Мне стало так стыдно, что я тут же превратилась в крота и зарылась в землю. Но там было темно и страшно, и я немедля проросла к солнышку острой зелёной травинкой. Здесь-то меня и встретила голубка:
– Видишь, что с тобой творится?.. Скорее учись управлять своими желаниями!
– А как?
– Да очень просто! Возьми тетрадку и выпиши все свои желания. Потом, подумав, вычеркни те, без которых можешь обойтись, потом те, что могут доставить неприятности твоим близким. Тогда у тебя останется лишь два-три желания, из которых легко выбрать главное.
Мне подумалось, что в такую игру я ещё не играла и, совсем позабыв о голубке, я быстренько превратилась в девочку и отправилась домой. На улице уже темнело.
– Скоро мои с работы придут… Соскучилась уже, – вздохнула я, – да и кушатьхочется…
На ступеньках парадного в голову опять пришли стишки. Ступенька – строчка, ступенька – ещё строчка. Они всегда почему-то на ступеньках приходят:

На небе тучи валяются,
На небе звёзды валяются,
На небе месяц валяется,
Потому, что – вечер!

Из ящика письменного стола, купленного мне к школе, я достала тетрадку и простой карандаш. Писала я ещё плохо, поэтому стала рисовать. Чего я только не желала: и фломастеры, и мобильник, и целую коробку вкладышей от жвачек, как у Катьки из первого подъезда, и даже большого цветного попугая! Потом я честно стала вычёркивать всё, без чего можно обойтись. Когда закончила, оказалось, что вычеркнула всё… Тут я вспомнила о голубке и вернулась к окну.
Моя птичка гуляла на старом месте, изредка сбрасывая с подоконника кусочки облупившейся побелки.
– Видишь, что получилось?.. – показала я тетрадку.
– Вижу, – кивнула она, – замечательно получилось! Теперь хорошо подумай и рисуй снова.
Я думала очень долго и, наконец, нарисовала три стаканчика мороженого и сердце.
– Это ещё что?.. – вгляделась голубка.
– Мороженое – папе, маме и мне, и ещё – чтобы все мы друг друга любили!
Потом я ещё немного подумала и добавила:
– И чтобы никто не умирал.
И тут в сердце у меня сладко кольнуло, и я вдруг почувствовала, как сильно люблю и папу, и ма-му, и свой дом, и двор, и весь город…
– Хочу, чтобы все мы жили долго и всегда были вместе, – наконец, закончила я.
– Ну, вот и – ладушки, хватит для первого урока, – похвалила меня голубка и, взмахнув крыльями, растворилась в сияющем квадрате окна.

На следующий день, только я выбежала погулять, меня окликнула соседка тётя Клава и попросила докормить её четырёхлетнего Ванечку. Тётя Клава – хирург, и её даже в выходные вызывают на срочные операции.
– Уговори его доесть хотя бы манную кашу с вареньем, видишь, суп не стал. Не отходи, пожа-луйста, пока я кого-нибудь не пришлю тебя подменить!
– Хорошо! – обрадовалась я. Ведь у меня появилось дело. Поправив малышу салфетку, я зачерп-нула полную ложку каши. Каша была вкусной, я попробовала, но Ванечка плевался и отмахивался ру-ками и ногами.
– Ты, почему не ешь?.. Не вырастешь совсем! – сердилась я.
– Конечно, не вырастет… – Обернувшись, я увидела голубку. – Может, ему сказку рассказать? – спросила она.
Ванечку так удивила птичка, говорившая человечьим голосом, что он широко открыл рот, и я быстренько сунула туда ложку каши.
– А расскажу-ка я ему историю про птицу-маму, – решила голубка и сразу же начала:

В одном городе жила-была несчастная женщина, несчастная потому, что её единственная дочка, Любочка, ничего не ела и потому совсем не росла. Что ни принесёт ей мама: суп, кашу, котлету или кисель, она и глядеть не хочет. Все Любочкины подружки выросли, в школу пошли, а наша капризница не только не растёт, а ещё и уменьшается с каждым днём – совсем маленькой стала – просто Дюй-мовочка! Мама плачет, горюет, боится, как бы на такую маленькую девочку кто-нибудь случайно не наступил. Поселила её на подоконнике. Поставила там игрушечную кроватку, столик, стульчик, дала дочке цветных лоскутков – поиграть, а сама пошла в магазин за самыми вкусными сладостями, только их, да и то совсем чуть-чуть, Любочка и кушала.

А тем временем мимо их дома пролетала Птица-мама, увидела на подоконнике махонькую де-вочку в красном платьице и подумала:
– Вот хорошая живая игрушка моим птенчикам – не будут скучать, когда меня дома не бывает.
 Схватила она девочку за платье и утащила в соседний лес, опустила в своё гнездо и полетела за новой добычей.

Несколько раз птица-мама приносила птенчикам то жучков, то червяков, то гусениц... Но ведь дети этого не едят, и Любочка оставалась голодной. И на второй день, и на третий. Да ещё птенчики клевались и царапались… Того и гляди, из гнезда вытолкнут!

Видит птица-мама – совсем ослабела её живая игрушка:
– Ещё умрёт! – подумала она и отнесла девочку обратно, на тот же подоконник.

Очень обрадовалась мама чудесному возвращению дочки, ведь все глаза выплакала, и ну – кор-мить свою Любочку! Что ни приготовит, та всё скушает и ещё добавки просит. Всего за полгода Лю-бочка догнала своих ровесников и в школу пошла.

– Ей, наверное, подружки помогали?.. – догадалась я.
– Конечно. Без хороших друзей она бы точно на второй год осталась. Они ещё и подкармливали её потихоньку, кто яблоко в портфель сунет, кто пирожное на парте забудет...
Вот и ты кушай, маленький, большим, здоровым вырастешь – пощекотала голубка Ванечке за ушком кончиком крыла. А тот уже всё до капельки съел и даже ложку облизал.
 Тут из больницы и нянечка на смену пришла, в дверь позвонила. 

– Ну, что? Приятно добрые дела делать? – спросила голубка, когда мы вернулись домой.
– Приятно.
– А, если приятно, то сядь вон туда и подумай, что ещё доброго и полезного ты можешь сделать для своих родных, они-то вон сколько для тебя делают… – указала она на новый письменный стол и большой красно-жёлтый ранец.
– А и правда… – подумала я, – и туфельки новые, и школьная форма, и цветные карандаши, и пластилин… Вон сколько всего! Даже не сосчитать… – и тут же принялась за новые добрые дела.
Перемыла оставшиеся после завтрака чашки, достала из кухонного стола пакет, и отправилась в магазин за кефиром и хлебом, а на обратном пути вынула из ящика почту.
Мне всё нестерпимей хотелось делать одно доброе дело за другим! Достав из-под раковины му-сорное ведро, я вприпрыжку отправилась с ним во двор.
Та-та-та, та-та-та… – опять застучали каблучки по ступенькам, и в голове сразу же зазвучало:

Папу я очень люблю,
Маму я очень люблю,
Всех я очень люблю!
И все они любят меня!

А тут и вечер подошёл. И вдруг я почувствовала, что очень устала, прилегла на кухонный диван-чик и стала с нетерпением ждать прихода родителей.
– Вот они обрадуются, что у них такая помощница растёт!

И тут за хлебницей вдруг что-то зашуршало. Оказалось, что моя голубка всё время за мной при-глядывала, вот хитренькая…
– Знаешь, а ты у меня самая лучшая ученица! – подлетев, она поудобней устроилась у меня на плече и даже глаза прикрыла от удовольствия. Она так долго их не открывала, что я подумала:
– А вдруг моя голубка уснула? Намаялась, бедная, со мной… Ещё полетит домой – спя! И разо-бьётся… А, может, она от удовольствия глаза закрыла, от удовольствия ведь тоже обо всём забывают...
– Эй, очнись… – тихонько растормошила я её. Голубка, наконец, вздрогнула, открыла глаза и, даже не попрощавшись, улетела. Наверное – всё-таки… спя.

А потом… Потом со мной случилось несчастье! Я без спросу ушла с большими девочками со двора и заблудилась. А чужие мальчишки, отняв у меня денежки, которые мама дала на мороженое, ещё и столкнули меня в канаву с грязной холодной водой. Домой меня привёл дядя милиционер уже почти ночью. Мама плакала и ругала меня. А у папы даже сердце заболело.

Моя голубка тоже очень рассердилась на меня, но потом сжалилась и даже рассказала на ночь сказку. Хорошо, что мама оставила форточку открытой, а то, как бы она прилетела?..
– Глупенькая ты, глупенькая… Ты же могла погибнуть! Попасть к плохим людям! Тебя могла сбить машина! Твои родители умерли бы от горя! – долго ворчала она. – Придётся тебе рассказать одну очень страшную историю о маленьком непослушном оленёнке и о том, как ужасно он был наказан за своё непослушание. Ведь, случается, натворишь что-нибудь по глупости или из пустого упрямства, а поправить уже и нельзя!
– Ничегошеньки… – Тяжело выдохнула я. – Папу-то в больницу положили, с сердцем…
– То-то же! Ну, слушай…

Помнится, были на Земле только две страны – «День» и «Ночь».
В одной жил олень Золотые рога и его маленький сын, розовый оленёнок – Зорик, а в другой – злая Чёрная волчица. У волчицы не было детей, потому, что она никого не любила, и её, конечно, тоже никто не любил.
Папа олень и маленький Зорик целыми днями присматривали за своей прекрасной солнечной страной «День», где порхали бабочки, зрели ягоды, и чистые звонкие ручьи текли меж садов и тени-стых рощ прямо к тёплому морю. А в стране «Ночь» было пасмурно, сыро, и росли там меж папорот-ников и мхов только волчьи ягоды и ядовитые поганки.
Олень Золотые рога не разрешал своему сыночку ходить в страну «Ночь»:
– Смотри, злая волчица тебя поймает и загрызёт!
Но Зорик был любопытным и непослушным, и однажды, когда папа олень крепко уснул, он – прыг-скок, прыг-скок и… – оказался в стране «Ночь».
Всё там было по-другому, и потому ужасно интересно, но столь же и опасно! Злая волчица тут же заметила глупого оленёнка. Ведь он был такой яркий, такой розовый, что просто светился в темноте! Огромными прыжками через пни и болотные коряги она погналась за непослушным малышом.
Когда папа олень проснулся, он сразу догадался, что его сынок попал в беду и поспешил ему на помощь! Обогнав волчицу, он спрятал оленёнка на крутом уступе скалы, а сам, нагнувшись, уставил волчице в грудь свои мощные острые рога. Но задние копыта оленя заскользили по мелким камушкам и провалились в узкую, прикрытую мхом расщелину. Ведь это была страна «Ночь», а ночью всегда плохо видно. Волчица, страшно зарычав, присела. Прыжок! Но храбрый мудрый олень заскользил вместе с оползнем на дно глубокого преглубокого ущелья. Когда-то мама Зорика, потянувшись за вкусной зелёной веткой, сорвалась туда же, но не упала, а с выступа на выступ поскакала вниз и уже не вернулась. Наверное, выбраться наверх труднее, чем спуститься вниз.

Горько сожалел маленький оленёнок, что не послушал отца, хотелось бы ему вернуть время вспять, но часы идут только вперёд… И всем, кто когда-нибудь оступился, рано или поздно приходит-ся отвечать за свои неразумные поступки.

– Ой-ой-ой! – Спряталась я под одеялом. – Это уж слишком страшно!
–Да, очень… – согласилась голубка. Но ещё и не такое случается, когда дети не слушают своих родителей. Бывает, что и сами малыши погибают от своего озорства.
– Когда со спичками балуются?..
– И со спичками тоже!
Но продолжим нашу сказку. Так вот…

Долго плакал малыш там, наверху, совсем один. А волчица уже учуяла его. Прыжок, ещё один… С каждым разом она подбиралась всё ближе, и вот, зацепившись когтями за острый выступ скалы, оказалась уже совсем рядом.
Оленёнок застучал копытцами, заметался на месте, но, видимо, потому, что был смелым, и серд-це у него было чистое, изо всех сил оттолкнулся задними ножками и взлетел прямо на ближайшее об-лако. И, о радость! На лбу теперь уже не Зорика, а молодого сильного оленя, выросли мощные золотые рога, а пятнышки на его розовых боках стали тёплыми солнечными бликами. 
Но самое главное, бывший оленёнок стал теперь сильным, очень сильным! Вся нерастраченная мамина любовь, вся папина мудрость и доброта влились в молодого оленя, сделав его воистину непо-бедимым.
Но волчица ещё не знала об этом и в азарте прыгнула за ним следом. Пробежали они по небу круг, потом другой, потом десятый, двадцатый, тысячный...

Век проходит за веком, а в небесах над нашими головами так ничего и не меняется. Когда, мерцая разливами света на своих боках, над крышами и верхушками деревьев медленно проходит гордый красавец-олень Золотые рога, на земле наступает день. И папа и мама олени с любовью следят за сво-им сыном со дна глубокого зелёного ущелья. А когда след в след за оленем крадётся злая Чёрная вол-чица, на леса, поля и селения опускается ночь, и маленьким детям лучше ложиться спать, чтобы с ними не случилось чего-нибудь нехорошего.
– Бедный оленёнок, так никогда и не увидит своих папу и маму…  – захлюпала носом я.
– Ну, теперь ты поняла, чем может обернуться твоё непослушание?
– Поняла…
– А если поняла, то до свидания.



Наутро у меня сильно заболело горло – видно моя прогулка без спроса не обошлась даром – под-нялась высокая температура, ноги и руки стали ватными.
– Ангина! – огорчилась мама, напоила меня горьким лекарством, велела поспать и пошла в боль-ницу к папе. Мне было очень плохо. Всё вокруг сделалось серым и душным, даже горячим, и мне по-казалось…

 Будто сижу я, как всегда, на своём подоконнике. Небо за окном серое, деревья серые, и всё-всё – как сквозь мутное стёкло. И вдруг приходит ко мне по карнизу соседская кошка Муська, почему-то очень на мою голубку похожая, даже носик – клювиком, и говорит:
– Что-то он сегодня долго не появляется…
– Кто? – спрашиваю.
– Не кто, а что! – поправила она, – да… солнечный луч! Может, его уже и не будет? Три года назад он появился на пять минут, два года назад – на две… А в прошлом году – лишь на одну мину-точку!
– Нет, – возмутилась я, – такого не может быть! Мы его, наверное, просто проспали… Ты слы-шала будильник?
– Нет.
– И я – нет. Значит, точно проспали!

В окне вдруг что-то вспыхнуло и осветило всё вокруг.
– Вот он! Вот! Ты видишь, какого цвета вон то дерево на углу?.. – восхищённо завопила я.
– И жёлтое, и красное, и зелёное! – ахнула Муська.
– А небо?..
– И голубое, и сиреневое, и фиолетовое!
– И река, и купола на соборе, и дальний лес – всё цветное-прецветное! – аж задохнулась я от вос-торга.
– Говорят, что взрослые этого уже не видят, – поскребла в затылке кошка, – у них восприятие притупилось.
– Да ничего у них не притупилось! Они просто будильник ставят на два часа позже, чтобы успеть выспаться. Встают как роботы, идут по серым улицам на работу, потом возвращаются, кормят нас, ложатся в постели и засыпают.
– А интересно… – сладко зевнула Муська, – хотя бы цветные сны они видят?..
– Не знаю. Наверное, видят, но не запоминают. Они ведь очень устают.
– Конечно. От бесконечной серости страшно устаёшь.
– А знаешь?.. – отметила я, – наклон солнечного луча тоже изменился…
– Осень… – вздохнула кошка, – сегодня луч пришёлся прямо на наш подоконник. Мяу… Я чуть не ослепла! Пришлось сильно-сильно прищуриться, чтобы хоть что-то разглядеть.
– А я в тени стояла и знаешь, что увидела?..
– Что?
– Ты оказывается – четырёхцветная!
– Мур… Ну, и какие у меня цвета?
– Рыжий, коричневый, чёрный и белый!
– И ни капельки серого?
– Ни капельки, ни единой!
– Я так и думала…
– Почему?
– В знак протеста! – вздыбила шерсть Муська, – если мы все не будем протестовать против серо-сти, солнце не вернётся никогда! За него надо бороться!
– А как?
– Кто как умеет.  Я, например, буду искры высекать! Представляешь, если все начнут высекать искры?..
– То станет светло как раньше?
– Ну, не как раньше… – несколько смутилась кошка, – но значительно светлее.
– А мне что делать?
– Помнишь, тебе бабушка подарила стеклянную призму? Если ты поймаешь в неё луч, он отра-зится во всех гранях, и таких лучей станет много.
– Но ведь это всё равно только на одну секундочку?!
– Ну, если все так будут рассуждать… – Обиделась кошка.
– То сразу станут взрослыми?.. – почему-то зевнула я.
– Пожалуй… – хмыкнула Муська и, не попрощавшись, направилась к окну.

 И тут я проснулась. Слава Богу, мир в нашем окне был ещё цветным, и вовсю светило солнышко.
– Приснится же такое… Бррр… – зябко поёжилась я.
Мне всё ещё было очень плохо. И, видно, моя голубка почувствовала это.
За шторами раздался шорох, и меж них выглянула любопытная головка с внимательным чёрным глазом.
– Болеем?.. Это нехорошо. Это даже очень плохо. Придётся тебя лечить!
– А чем? – почти просипела я.
– Как чем?.. – удивилась голубка, – сказкой! Детей всегда лечат сказками. Они от них быстро по-правляются. У меня есть одна такая, как раз для тебя!
– Лечебная?.. – спросила я.
– Конечно. Сказка про Зеленука.
– Это мальчик такой?
– Сейчас узнаешь…

Далеко-далеко, так далеко, что не увидишь даже с нашей телевышки, жил больной мальчик. Он болел уже два года, и никто не мог ему помочь. И вот однажды ему приснилось, что он может видеть сквозь стены.
– Мне тоже сегодня – такое приснилось! Просто ух! – перебила я голубку.
– Потом расскажешь, а то я собьюсь! – остановила она меня.

Ну так вот… И увидел мальчик сквозь стену, рядом со своей кроватью, раскидистое зелёное де-рево с большими глянцевыми листьями. И по этому дереву, прямо по веткам, бегал туда-сюда кро-шечный старичок в зелёном кафтане и манил его ручкой:
–  Иди ко мне! Здесь хорошо, славно, весело… И ты тут непременно поправишься.
       
Проснувшись, мальчик пересказал свой сон родителям, те посчитали сон вещим и решили подве-сить под деревом, которое и в самом деле оказалось за стеной их дома, гамак. Перенесли туда сына, укрыли тёплым одеялом, а сами, как всегда, ушли работать в поле.
Стояло прекрасное тёплое лето. Светило солнышко…

– А, знаешь, что мне приснилось?… – опять перебила я голубку.
– Старших не перебивают, это неприлично. Но… – вдруг смущённо улыбнулась она, – я совсем забыла, ведь ты у нас болеешь! А больных детей не воспитывают. Их жалеют…  Ну, так что же тебе приснилось?
   Я тут же рассказала голубке свой сон. И он ей очень понравился.
– Да… Надо очень беречь, всё, что любишь. Бороться за него изо всех сил! И тогда будешь непременно счастлива, – сказала она и продолжила свой рассказ.

И так… Светило солнышко. Лепетали на ветру зелёные листочки… И вдруг из густой кроны де-рева прямо на мальчика спрыгнул шустрый зелёный старичок – тот самый, из его сна, – в зелёной ша-почке, похожей на гороховый стручок.
– Ты кто? – удивился мальчик.
– Я – Зеленук, всех болящих друг! – ответил старичок весёлой скороговоркой и начал бегать по груди мальчика, по животу, по ногам, размахивая в воздухе ручонками и довольно больно притопывая крепкими ножками в желудёвых сапожках:
– Иди вверх! Иди в бок! Уходи болезнь из ног! Топ-топ, тук-тук, уходи болезнь из рук! – потря-хивал он зелёной бородкой, точь-в-точь, как у незрелого кукурузного початка.
Мальчику стало щекотно и смешно. Он улыбнулся и почувствовал, что может шевелить руками и ногами. Вот радость-то! И он легко спрыгнул с гамака в высокую густую траву.
– Ах… Как она пахнет… Я, кажется, совсем здоров! Здоров! Мама… Папа! – Хотел он побежать в поле, чтобы обрадовать родителей, но тут же вспомнил о маленьком Зеленуке.
Старичок сидел на краю гамака, свесив ножки, и устало вытирал пот со лба.
–  Спасибо тебе дедушка, спасибо, дорогой, – поблагодарил мальчик Зеленука. – Может, и я тебе чем-нибудь помогу?..
– Отвяжи от моего дома-дерева свой гамак, а то, знаешь, как старым веткам тяжело? И подсади меня обратно. Что-то все силы кончились… Уж больно твоя болезнь упрямой была, еле справился!
Мальчик выполнил просьбу Зеленука, а когда отнёс свою постель в дом и вернулся, то старичка с зелёной бородой уже не было.

– Наверное, другим детям помогать пошёл?.. – расплылась я в довольной улыбке.
– Наверное…
И тут в прихожей щёлкнул замок. Это пришла мама. Пернатая сказочница тут же – боком-боком и исчезла за оконной занавеской, но я в этот раз не так сильно огорчилась, потому что мама сказала, что папе стало лучше!

Прошёл долгий-предолгий месяц. И я выздоровела. И папу выписали из больницы.  И мы с Катей Нефёдовой успели даже сочинить песенку для праздничного утренника. У Катьки был выпускной в детском саду. Она, как и я, тоже собиралась в школу.
По выходным мы качались с ней на качелях и пели нашу песенку, всё время что-то поправляя или добавляя… Нам даже Катькина мама помогала! Ведь сразу – редко что-то получается. Может, только у гениев, а их – мало! А если ты пока не гений, то надо много-много трудиться, чтобы что-нибудь хорошее получилось. Больше потрудишься – лучше получится! А что у нас вышло, сейчас спою. Назвали мы нашу песенку «Вот такие пирожки…»

По лесу: «Угу...», «Ага...» –
ходит Бабушка Яга.
Стук-стук-стук – в любую норку:
– Вот вам ягодка, вот корка,
вот сухарик, вот орех, –
подарите детский смех!
Хоть кричи, хоть слёзы лей,
плохо в доме без детей!

У бабушки Яги –
ни внучика, ни внучки...
Спекла, вот, пироги
и делит их на кучки:
«Эта – киске, эта – мыши,
эта – филину под крышей,
эта – бабушке Яге...
А начинкой в пироге –
спелая малина,
в сахаре калина,
щавелёк, опёнки,
и творог для котёнка!

По лесу: «Угу...», «Ага...» –
Бродит Бабушка Яга.
«Стук-стук-стук», да мало толку:
         спрятали волчонка волки,
крот – кротёнка...
                Ведь для всех,
ох, и дорог детский смех!
Хоть кричи, хоть слёзы лей,
воротилась без детей!

У бабушки Яги –
ни внучика, ни внучки...
Спекла вот пироги
и делит их на кучки:
«Эта – киске, эта – мыши,
эта – филину под крышей,
эта – бабушке Яге...
А начинкой в пироге –
спелая малина,
в сахаре калина,
щавелёк, опёнки,
да творог для котёнка!

Это мы: «Эгей...», «Ага...»!
Здравствуй, Бабушка Яга.
Доставай варенье с полки!
Мы не зайчики, не волки...
Детский сад к тебе пришёл,
мам и пап с собой привёл!
Слышишь песни, слышишь смех,
ты – одна у нас на всех!

Мы бабушки Яги
все – внучики и внучки!
Спеки нам пироги
и подели на кучки:
эту – папам, эту – мамам,
эту –  Машам, эту – Ваням,
эту – бабушке Яге!
А начинкой в пироге –
спелая малина,
в сахаре калина,
щавелёк, опёнки -
каждому ребёнку!

Правда, смешная песенка получилась? А потом Катьке в детском саду дали за эту песенку боль-шого плюшевого зайца и шоколадку. Шоколадку она отдала мне. Я ведь тоже заслужила. Почему-то эта шоколадка показалась мне вкуснее всех других! Вы не знаете, почему?..
А потом Катьку увезли в Москву, покупать всё школьное. И я опять осталась одна-одинёшенька.

И тут, наконец-то, прилетела моя голубка. Но я уже успела обидеться, слишком долго её не было.
– Что ты делаешь? – спросила она, почему-то забыв поздороваться.
– А «здрасти»? Ещё других воспитывает… – буркнула я, уткнувшись носом в диванную подушку, – ничего не делаю. Видишь, ленюсь!
– Ленишься? – Возмутилась голубка. – Детям - нельзя! Ведь они растут. У них увеличиваются руки, ноги и всё остальное. А мышцы, которые двигают этими руками, ногами и всем остальным, если лениться, расти не будут! Да и ожирение на тебя нападёт!
– А оно страшное?
– Конечно. Если будешь подолгу валяться на диване да ещё и объедаться сладким, то скоро не сможешь ни сидеть, ни ходить, ни прыгать через скакалку, а будешь кататься по комнате как колобок.
– А ты знаешь хоть одну сказку про ожирение?
– Да сколько хочешь! Например, вот эту, про хитрозадую сову…
– Как смешно…
 
– Ну, так вот… В густом-прегустом ельнике на краю пшеничного поля жила-была хитрозадая со-ва.
А почему – хитрозадая? – вы спросите. Да потому, что, стоило ей повернуться спиной и сделать несколько шагов, как сразу же было видно, какая она – хитрозадая.
Сначала она питалась полевыми вредителями и чем попало, а когда вредителей не стало – от плохой экологии, наверное, – то уже только чем попало. Но настал день, когда даже этого не осталось, и сова подалась в город.
Она долго скиталась по городским паркам и площадям, заметно обтрепалась и похудела, а потом обосновалась на чердаке одного частного дома по соседству с маленькой одноэтажной булочной. Здесь нашей сове, наконец, повезло. Ей удалось выследить трёх очень толстых обжор-первоклассников…
– Больных ожирением?..
– Ну, да, которые по утрам, по дороге в школу, покупали себе по огромной, величиной с большую пиццу, тёплой ватрушке с творогом. А ведь толстыми быть некрасиво да и вредно для здоровья.
Сова, прячась на крыше то за тарелкой спутниковой антенны, то за прокопчённой трубой котель-ной, щурясь, высматривала свою добычу. Но охотиться ей мешал утренний свет, и она часто промахи-валась. Ведь совы охотятся только ночью. Но хотя бы одну ватрушку из трёх ей всё-таки удавалось вырвать из рук оторопевшего толстячка и утащить к себе на чердак. Там она с удовольствием её рас-клёвывала в мелкие крошки и с наслаждением поедала. Но сытой она бывала только пару часов, и надо было опять выходить на охоту. Ночью к несчастью булочная была закрыта. Да и сытые толстячки крепко спали в своих постельках.
Хитрозадая сова стала заметно поправляться… Но толстые первоклассники нажаловались своим папам, и те, купив в детском мире большие прочные сачки, решили во что бы то ни стало изловить во-ровку.
А ведь зря! Может быть, их мальчишки хоть немножко похудели бы. Но все мужчины в первую очередь прирождённые охотники, а уже потом папы.
И вот как-то в субботу, когда дети ещё учатся в школе, а папы уже не работают, три больших взрослых мужчины напали на нашу сову, изловили её и сдали в зоопарк.
Сначала хитрозадая сова заскучала в клетке, куда её посадили, но, успев стать всеобщей знаме-нитостью, вскоре чуть не лопнула, бедолага, от всяких вкусностей. Потому что и взрослые, и дети ста-ли каждый вечер носить ей всякие плюшки и ватрушки.
– А толстячки?
– И они тоже. И от этого заметно похудели.
– Как здорово!
– А сова?..
А сова стала расти прямо на глазах и, чтобы хоть как-то спастись от ожирения, начала заниматься боди-билдингом: целыми днями делала всяческие силовые упражнения. Она стала такой огромной, что её пришлось переселить в запасную клетку для льва.
Однажды утром она так сладко потянулась, что прутья решетки посыпались, как лёгкие бамбуко-вые палочки, и клетка, не выдержав, развалилась.
Выбравшись из-под обломков, сова несколько огорчённо посмотрела на своё разрушенное жи-лище и, вздохнув, поплелась в соседний лес, летать она уже не могла.

–  Худеть пошла? – улыбнулась я.   
– Нечего насмехаться… Лучше вставай, и пойдём на улицу. Гулять очень полезно да и весело, – слегка подтолкнула меня голубка.

Обида моя сразу прошла. Тем более, что мы уже давно не гуляли с ней вместе, после тех моих птичье-кошачье-собачьих превращений в школьном дворе.
       
– А можно, я сегодня стану голубкой? – вдруг спросила я.
– Можно, если ты уверена в том, чего хочешь.
– Уверена! – подпрыгнула я и, раскинув руки, вылетела во двор.

Голубка устремилась за мной. С нашей первой встречи прошло целое лето. В парке, куда мы прилетели, было много вкусных семян и ягод, пестрели разноцветные листья, на сырых скамейках, подложив под себя газеты, грелись на тёплом осеннем солнышке пожилые люди.
Одна бабушка в зимнем пальто и домашних тапочках, улыбаясь, зачем-то разлаживала на коленях надорванный помятый конверт.
–  А можно узнать, о чём она думает или хотя бы, что написано в этом письме? – Спросила я го-лубку.
– Чтобы понять, о чём думает другой человек, надо мысленно, хотя бы на минутку, сделаться им. Старушка видимо очень дорожит этим письмом. Ведь о стариках часто забывают и пишут им редко.
–  Жалко её… – вздохнула я и тут же вспомнила о своих дедушках и бабушках, маминых и папи-ных родителях, – сегодня же напишу им письма, пусть порадуются!
 
Возле старушкиной скамейки остановился прохожий с толстым портфелем и начал что-то чертить на земле подобранным сухим прутиком.
– А этот что делает? – сразу же заинтересовалась я.
– Наверное, ему, наконец, пришло в голову то, над чем он долго и напряжённо работал. Мужчи-ны всегда думают о работе. Это у нас, женщин, голова пухнет от кучи семейных и бытовых проблем!
И тут она ахнула и даже крылья вскинула к макушке:
– Ну, конечно, я совсем забыла, что обещала своим детям прогулку в дальнюю берёзовую рощу. Они у меня, хоть и большие, а всё равно ещё нуждаются в материнской заботе. До свидания! – хрипло пискнула она, взлетела и растаяла в кроне ближайшего дерева.

А я вернулась домой, вынула из ящика стола нашу с ней учебную тетрадку и записала: «Попро-бовать ставить себя на место других».
Это было похоже на новую интересную игру.
Когда мама пришла с работы и, сняв сапожки, принялась растирать усталые ноги, я представила себе, что я – мама.
– Надо же, сколько всего… – прочла я на кухне список её дел на сегодня. Она всегда составляла список, чтобы ничего не забыть. Надо было готовить ужин, стирать на завтра мелкие вещи, прокипя-тить полотенца, почистить подгоревшую кастрюлю, протереть пол в прихожей и перегладить остав-шееся с прошлого вечера бельё. Бедная мама! Я вычеркнула красным карандашом три последние строчки списка и сказала:
– Мам, иди готовить ужин, а протирать пол, чистить кастрюлю и гладить буду я!
Мама удивлённо посмотрела на меня и вдруг так жалобно улыбнулась, что у меня даже в носу защипало.
– Лапушка моя, – сказала она, – ты ещё маленькая, я и без тебя справлюсь.
Но я всё равно погладила себе две маечки и вычистила кастрюлю, почти до блеска.

Пока мама готовила ужин, пришёл папа, и у меня появилась возможность поставить себя на его место.
–  Ну, вот, я – папа…  Так чего же мне хочется? А… пройтись по рыболовным магазинам, а потом зайти к дяде Коле и договориться о субботней рыбалке. Но разве так запросто уйдёшь из дома? У папы ведь тоже есть дела по хозяйству, и мама, конечно же, будет недовольна! Но ведь без радостей жить нельзя! У мамы они одни, а у папы другие. Что бы такое придумать?.. И я придумала:
– Папа, пока мама готовит, пойдём, погуляем в парк. Я так хочу набрать красивых листьев для осеннего букета. А ещё там – аттракционы работают. Мам, дай папе немножечко денег!
Папа хотел, было, как всегда, отказаться, но, заметив мои гримасы и приставленный к губам па-лец, сразу согласился.
– А, давай зайдём за дядей Колей! – уже на лестнице предложила я и почувствовала, как папа благодарно сжал мою ладонь. От радости у меня даже стихи получились… И, подпрыгивая на каждой ступеньке, я тут же их пропела:

Мама на одном снеге,
папа на другом снеге,
я на третьем снеге, –
все на разных снегах…

А почему – на снегах, да ещё разных, я и сама не знала, просто так получилось.

Когда мы вернулись из парка, весёлые, и принесли маме мороженое, мне уже расхотелось ставить себя на чьё-то место, я, наверное, устала, и мне захотелось просто побыть собой. Ведь это как-то привычнее, не так ли?..

Прошло ещё немного времени, и до первого сентября осталась лишь одна неделька. Мальчишки и девчонки, вернувшиеся из пионерских лагерей, ватагами носились по дворам.
– Последние вольные денёчки перед школой!
Я пулей вылетела из подъезда и сразу же попала в лапы Антипыча. Это наш заслуженный пенси-онер, блюститель тишины и порядка, смертельный враг дворовой детворы.
– Куда несёшься, как бешеная? Чуть с ног не сбила! Вот я – тебя… – Достал Антипыч блокнот, куда записывал провинившихся, и, усевшись на давно облюбованную им лавочку, начал перочинным ножом чинить сломанный карандаш.
– Вот зануда! – подумала я, – мало ему мальчишки гадостей делали, хотели, чтобы он куда-нибудь переехал с нашего двора: и чернила на скамейку лили, и кота к его дверной ручке привязывали, и под коврик пистоны подкладывали, а ему хоть бы хны.
Настроение у меня заметно упало. И, усевшись от Антипыча подальше, я продолжала бурчать себе под нос:
– Мужчина, а такая зануда…
– Это кто же, по-твоему, зануда? – услышала я совсем рядом знакомый голосок и обернулась.
Ну, конечно, это была она! Я так соскучилась по голубке за эти две недели, что, если бы смогла, бросилась бы ей на шею.
– Да, вот Антипыч опять пристаёт! – пожаловалась я.
– Это ещё надо разобраться, кто к кому пристаёт! – покачала головой голубка. Хочешь, расскажу сказку про деда-Бородеда?
– Давай! – подвинулась я, освобождая ей место, и прямо заёрзала от нетерпения.
– Тогда слушай…

В одном небольшом городе жил дед по прозванью Бородед. У него была длинная-предлинная бо-рода, и когда он шёл по городу, она смешно торчала сзади из разреза его старой шинели, совсем как облезлый волчий хвост. Бегущим следом мальчишкам так и хотелось наступить на неё или привязать к ней пустую жестяную банку вместо погремушки.
Бородед всегда ходил очень быстро, втянув голову в плечи и надвинув шляпу на самые глаза. Че-рез каждые десять шагов он резко оборачивался, чтобы поймать очередного шалуна или шалунью и наказать своей тонкой бамбуковой тростью. Почти все мальчишки и даже некоторые девочки, жившие по соседству, ходили с мелкими синяками на руках и ногах…               
Дед Бородед жил на самой окраине в старом низеньком домике с единственным зарешеченным окошком. На двери у него было двенадцать замков. Шесть снаружи и шесть внутри. Вот как он боялся плохих людей!
Деду Бородеду казалось, что хороших людей вообще не бывает, ведь взрослые вырастают из ма-лышей, а малышей дед терпеть не мог.

И вот однажды случилось непредвиденное. Карман шинели деда Бородеда прохудился, и из него выпала связка ключей от всех двенадцати замков. Её нашла маленькая девочка, Маечка, которую во дворе все звали Фуфаечкой, потому, что она постоянно мёрзла и всегда ходила в тёплых жилетках. Так вот, эта Маечка спрятала, вернее, закопала дедовы ключи под большой красный цветок на клумбе и пошла сообщать «радостную новость» ребятам.
Целый день дед бродил по городу в поисках своей пропажи. «Волчий хвост» его бороды намок и почернел от грязи, колени у Бородеда подгибались от усталости, а спина его совсем согнулась.
А сзади, прячась за домами, его преследовали дети. Они кривлялись и гримасничали, визжали и хохотали, пока сами не устали ещё больше, чем дед Бородед, ведь они были ещё совсем маленькими.
На улице поднялся ветер, по небу пронеслась чёрная туча, похожая на огромный, грозящий всем кулак! Над крышами полыхнула молния, и хлынул дождь.    

Ребята попрятались в соседних подъездах, а у деда даже не было сил, чтобы сойти с места. Он сел на ступеньки у своей двери, поджал ноги, чтобы на них не капало с полей его широкой шляпы, и затих. Долго он смотрел в пространство своими круглыми, почти бесцветными глазами, и вдруг у него по щекам покатились крупные слёзы. Сначала они были ледяными градинами и стучали о порог, но потом вдруг оттаяли. Дед давно не плакал, чуть ли не с самого детства. А тут вдруг…
Сначала дети думали, что это не слёзы, а дождь. Но скоро ливень кончился, а слёзы по щекам Бородеда всё текли и текли и никак не могли остановиться. И тут кто-то из ребят всхлипнул, потом ещё кто-то, потом ещё. И всем вдруг стало жалко бедного деда Бородеда, похожего теперь на мокрого бездомного ребёнка.
             
Маечка-фуфаечка сбегала за ключами и отдала их деду все в липкой чёрной грязи от клумбы. Дед не сразу перестал плакать, он долго не мог понять, что произошло. А, когда понял, улыбнулся сначала неуверенно, а потом так светло и широко, что тотчас выглянуло солнышко. Дед поцеловал Маечке грязную руку и открыл перед ней все двенадцать замков своего домика. Вслед за Маечкой в домик потянулись и ребята. Ведь они никогда не были у деда Бородеда. А через оконную решётку мало что разглядишь.
Чего только тут не было: и птички, и рыбки, и хомячки, и ёжик, и белочка в клетке, бегающая во вращающемся барабане. Дед усадил всех за чай с вареньем и угостил ребят маленькими баранками с изюмом. Всем так понравилось у него в гостях, что до позднего вечера ребятня не хотела расходиться. А некоторых, уже спящих, разнесли по домам родители.
С тех пор дом деда Бородеда был открыт для всех. А Маечка даже подарила ему свою самую красивую капроновую ленту, бороду подвязывать.
И все полюбили деда Бородеда с такой же силой, с какой прежде ненавидели.
– Хорошо, когда всё так кончается, – сказала голубка, – я бы на твоём месте пошла и попросила у Антипыча прощенья. Ведь ты его чуть не сбила, а у него ноги больные, и так ведь еле ходит. Видишь, как тяжело опирается на палку?
Я послушалась, хоть мне и не хотелось. И, пусть Антипыч сделал вид, что меня не слышит, я-то видела, что он был доволен. Опущенные книзу усы его приподнялись и растянулись на лице весёлыми кривыми червячками.

– Вот, видишь? Всё у тебя получилось. Но если честно, не всегда получается, – вздохнула голубка.
– А что тогда делать?
– Не падать духом и надеяться, как одна моя знакомая стрекоза.
–  Это что, ещё одна сказка?
–  Да, моя самая любимая!
И голубка рассказала мне ещё одну сказку, как потом оказалось, последнюю. 

Жила-была стрекоза. Порхала она над весенним лугом, как лёгкий вертолётик, и не переставала удивляться:
– Ах, какой цветочек! Ах, какая росинка! Ах, ах…
Больше всего она любила солнце:
– Какой восхитительный огненный шар, как от него тепло и радостно!
Но смотреть на солнце долго нельзя, и у стрекозы начали болеть глаза. Она видела всё хуже и хуже... И, наконец, ей пришлось надеть светозащитные очки. Так как во время полёта очки могли упасть и разбиться, стрекоза носила их на резинке, а в кармане держала вторую пару, про запас, акку-ратно застёгивая карман на молнию.
Однажды, изрядно притомившись на полуденной жаре, она присела на холм свежеразрытой зем-ли:
– Не мешало бы вздремнуть…
Но не успела она зевнуть, как что-то зашуршало, посыпалось, и совсем рядом детский голос про-пищал:
– Хочу солнце! Хочу солнце! Хочу...
Стрекоза вздрогнула от неожиданности.
– Пусти меня, пусти! – вопил маленький кротёнок, выбираясь из норы. – Хочу цветы, хочу птиц, кузнечиков... Всё хочу!
– Глупый… – послышался голос мамы кротихи. – Ты всё равно ничего не увидишь. Ведь мы, кроты, слепнем от солнца!
– А я увижу, увижу! Я – маленький, я привыкну!
– Пока привыкнешь, тебя лисы да собаки заедят, лоси затопчут, или ты нечаянно упадёшь в воду и утонешь! – запричитала кротиха, ухватив сына за хвостик.

– Не огорчайся, малыш,  – сама, не зная почему, включилась в разговор стрекоза. – Я одолжу тебе свои чудесные очки! Нельзя прожить жизнь и не увидеть солнце! Оно так прекрасно...               
Кротёнок с радостью нацепил очки стрекозы.
– Что ты наделала! – задохнулась от возмущения кротиха. – Разве можно малыша  отпускать од-ного в такое опасное путешествие! Сразу видно, что у тебя никогда не было своих детей!
Ужасно смутившись, стрекоза достала из кармана запасные очки и отдала их кротихе.
 Почувствовав себя совершенно слепой, она сначала испугалась, но, закрыв глаза, успокоилась и удовлетворённо улыбнулась.
– Скорей, скорей! – заторопился наверх кротёнок.
– Не так быстро! Я не поспеваю, – умоляла его мать.

– Даже спасибо не сказали... – удивилась стрекоза.
Проходили, то ли, часы, то ли, дни... Окончательно замёрзнув, она, наконец, на ощупь забралась в нору кротов.
Под землёй что-то ухало и перемещалось, капало и журчало или проползало мимо, задевая её скользким мокрым боком.
–  Мне сейчас холодно и страшно, но я сделала доброе дело, – старалась успокоить себя стрекоза. Но почему-то ей хотелось плакать. – А вдруг кроты вообще никогда не вернутся? Ведь там, на лугу, так чудесно! От удовольствия они могут вовсе забыть обо мне, или, ещё хуже, – заблудятся и не найдут обратной дороги.
В конце концов, бедная стрекоза так устала от темноты, голода и тоски, что в первый раз в жизни ей захотелось умереть. Она легла на спину и сложила лапки на груди.

Но тут земля с краёв норы обрушилась, почти засыпав несчастную. Запахло луговыми цветами, потянуло ветерком с реки. Это возвращались кроты.
–  Какой ужасный – этот наземный мир! Как там опасно, шумно и жарко. Я вспотела в шубе и ис-колола себе все лапы, – ворчала мать кротиха.
–  А я хочу есть и спать, – хныкал кротёнок.
Проходя мимо стрекозы, они чуть не наступили на неё.    
– Где-то здесь была эта глупая стрекоза... Вот бы ею и перекусить! – вслух подумала кротиха.

–  Какие плохие…  – не выдержала я, обернувшись к голубке.
– Нет, они не плохие, они просто – другие. Ведь все не могут быть одинаковыми.
– И они никогда не изменятся?
– Может быть… Когда выйдут на свет.
– Но ведь тогда они перестанут быть кротами! – не отставала я.
– А ведь, пожалуй, ты права. Видишь, как всё сложно.
Но слушай дальше…

–  Наконец-то мы дома! – шумно радовался кротёнок. – Как сыро и темно! Как вкусно пахнет ко-реньями и личинками!
– Дома-то – всегда лучше! – заворковала успокоенная мать.
Они сбросили стрекозиные очки, старательно протёрли свои кротовьи глазки и, громко сопя, удалились.
Когда топот кротов затих, стрекоза долго шарила в темноте, пока не нашла и не надела свои за-мечательные очки. Запасную пару кроты, к сожалению, раздавили своими тяжёлыми лапами.
– Уф… – наконец, вымолвила она и на локтях выбралась наружу.

Мир был, как всегда, прекрасен и удивителен. Травинки клонились под тяжестью алмазной росы. Прозрачный туман вуалью стелился над рекой. Где-то куковала кукушка. А над дремлющим лесом ве-личественно поднималось ещё малиновое со сна солнце.
 
– Ну, конечно, это был только сон, тяжёлый послеобеденный сон, – попыталась убедить себя стрекоза. – Приснится же такое... Бррр… Этого не было. Не было, потому, что просто не могло быть!
И, затрепетав подсохшими крылышками, она полетела прямо к солнцу, широко распахнув ему навстречу ликующие влюблённые глаза.

– Правда, хорошая сказка? – вытерла почему-то повлажневшие глаза голубка.
– Очень хорошая, – согласилась я. Но ведь кроты никогда не поймут стрекозу…
– А ей этого и не надо, – улыбнулась голубка. Она просто любит солнце и пытается дарить его всем.
– И никогда не перестанет?…
– Никогда.

И вот, наконец, подошло первое сентября. Родители купили мне ранец, школьную форму, боль-шой букет георгинов и отвели в школу. Учиться мне было легко, ведь я уже умела читать и писать. Правда, учительница нам попалась слишком строгая. Я даже боялась у неё что-нибудь спросить. А во-просов у меня возникало с каждым днём всё больше. Ведь чем больше узнаёшь, тем больше и вопросов. А моя голубушка-голубка совсем перестала прилетать, наверное, потому, что я теперь была очень занята, и она не хотела мне мешать.
Так прошёл первый месяц, и вдруг нам почему-то сменили классного руководителя. Мы с ребя-тами с нетерпением ждали, кто же войдёт в класс следом за завучем.
И тут я даже привстала… Да-да, это была она, конечно же – она! Тот же вихорок на макушке, та же вытянутая шейка, носик, похожий на клювик, и внимательные чёрные глазки за круглой оправой очков.
– Здравствуйте, дети. Я ваш новый классный руководитель. Зовут меня Надежда Викторовна Го-лубка. А ещё я буду вести у вас русский язык и литературу.
– Она! – Ещё раз с восторгом выдохнула я и сразу почувствовала, что мне уже никогда-никогда не разонравится учиться.