Венок сонетов

          
                I

Дыша свободой диких берегов,
В неведомое путь держали смело,
И, обгоняя нас, молва летела,
Нарушив сон языческих богов.

Здесь нас не ждал гостеприимный кров,
Но, осенясь крестом, взялись за дело
И «зарубили»* град на совесть и умело:
В округе ширился стук топоров.

Зимой суровою из года в год
Бедовый голодал и мерз народ,
Но вместе с солнцем приходило лето.

Как от чахотки таяла зима,
И лицемерно плакала весна,
В приливах нежась воздуха и света.

                2

В приливах нежась воздуха и света,
Для жизни пробудившись ото сна,
Пернатых криками оглушена,
Уже по-летнему земля одета.

Без ледяного жуткого корсета
Как задышала, в рост пошла она!
И сединою мхов не смущена,
Переживая краткий миг расцвета.

Темнеют реки, в звёздах небосвод,
Пусты гнездовья, все вокруг созрело,
А из кокетки юной в свой черед

Земля явилась женщиною зрелой.
И верила в свое бессмертье слепо,
Когда на диво выпадало лето.

                3

Когда на диво выпадало лето
И расцветало дикой красотой,
Горела ночь зарею золотой,
Маня бродяг, романтиков, поэтов.

Но многие, обманутые светом,
Не выдержав крещенья темнотой,
Признав свой путь ошибкой роковой,
Ушли назад, не пожалев об этом.

Но в ком не тлел, горел мятежный дух,
Тот испытал восторг, а не испуг
И бросить миру вызов был готов.

И на краю земли один затерян
(Пусть Север крут, обманчив и неверен)
Он не робел и холода снегов.

                4
Он не робел и холода снегов,
Когда в безмолвии ночей, в морозы
Шел, как на колокольный звон в торосы,
Покинув твердь надежных берегов,

Чтоб полюса достичь иль островов,
Стерев на картах белых пятен россыпь.
И, подтверждая смелые прогнозы,
Русанов, Нансен, Нобиле, Седов

Вдохнуть успев победы аромат,
Со смертью пили там на брудершафт.
И Север хрупкий с нервом обнаженным

Признать чужих своими был готов,
Но оставался им непокорённым:
К случайным людям был всегда суров.

                5

К случайным людям был всегда суров:
Не выносил край гордый панибратства,
Надежно прятал он свои богатства,
Ловя глупцов на свет, как мотыльков.

Немало повидал он подлецов,
Чинивших мерзости и святотатства;
Воочью видел и мужское братство,
И заповеди чтивших мудрецов.

Кто в неизвестность шел, не зная страха,
Кто край открыл, – да будет мир их праху,
И кто потом на Север западал;

Их подвиги потомками воспеты,
Им Север сам объятья раскрывал…
Но строго принимал и тех при этом.

                6

Но строго принимал и тех при этом,
Когда, бог весть, в какие времена,
Менявшие друг друга племена,
Приют искали под безлюдным небом,

Где жизни не могло быть по приметам.
Но древние исчезли письмена,
В веках не сохранились имена
Тех, кто потом пришел за ними следом…

Как вьюга тундру топит в снежной пене,
Так носит вихрь времен прах поколений,
Поднятый с потревоженных могил, –

Останки тех, кто звался человеком…
И это звание всегда носил,
Покоя кто не знал на свете этом.

                7

Покоя кто не знал на свете этом,
С рожденья призванный светить – не греть,
Лишь, как маяк, мог для людей гореть,
Заманенный и сам таким же светом.

И неподвластен был ничьим запретам,
Но божью волю он не мог презреть:
«Memento mori!»* – караулит смерть
И благо бы: на рубеже заветном.

Купцы, оленеводы, зверобои,
Преступники, геологи, плейбои –
Все те, в чьих жилах бунтовала кровь,

Свободный люд – невольники свободы
Издревле шли в высокие широты,
Разжав объятья душных городов.

                8

Разжав объятья душных городов,
Где человек был серый и безликий,
Но жаждал жить с приставкою «великий»,
Башку сломя, рванул без тормозов

На смутный гул неясных голосов,
Не слушая рассудка голос тихий;
За пение сирен он чаек крики
Принял и шел уверенно на зов.

Двадцатый век на чудеса был боек:
Поднял ракету с человеком он,
Плотины, БАМ и сотни новостроек…

И впереди всегда был – комсомол
С горячим сердцем, хваткою железной,
И чуждый с колыбели жизни пресной.

                9

И чуждый с колыбели жизни пресной,
Он не во сне, а наяву летал,
Новь поднимал, спасал и открывал…
Пока земля ему не стала тесной.

Небесной и морской затянут бездной,
Он дрейфовал и космос покорял,
На щит страну делами поднимал…
Для жизни жил во времени чудесном.

Мне поколенье нынешнее жаль:
Не видели, как закалялась сталь,
Весны и молодости сплав чудесный.

Я б эту быль, как сказку, рассказал
Ребенку на ночь, пусть бы полетал
Еще младенцем под восторг небесный.

                10

Еще младенцем под восторг небесный
На избранных сходила благодать, –
Тяжелый труд: воспеть и рассказать,
Чтоб время оживить потомкам нежным.

Судьба свела когда-то в круг их тесный,
Была им тундра как родная мать:
Ее не уставали воспевать
Талант и ум усилием совместным.

Покинув дом, родное побережье
(Потом им места лучше не найти,
Но молодость не знает слов: «Прости»!)

Никто забыть не сможет жизни прежней,
Но раньше, чем вернуться на поклон,
Печоры водами он был крещён.

                11

Печоры водами он был крещён, –
Так скажет о себе здесь каждый житель,
И Север нам, добавит, всем креститель,
Кто сам себя искал здесь испокон.

Кто «на земле» на чем-то обожжен,
Покинув отчий край, свою обитель
Был исцелен чудесно и, глядите,
Он весел вновь и к жизни возвращен.

Но огненной водой судьбина злая
Ввергала души в алкогольный ад,
И скольких старость обошла седая!..

Не много их, кто в череде оград
От призраков ночных спасён денницей
И осенённый божией десницей.

                12

«И осененный божией десницей…» –
Я песнь о городе бы начал так,
Но лестью неумеренной в стихах
Сердца не тронул бы я очевидцев.

Им в жизни воздавалось все сторицей,
Но до черты последней, до креста
О Белощелье* - Золушке мечта
Жила в народе сказкой - небылицей.

Приезжие и те, кто мало жили,
Не знают дат, но помнят старожилы:
В двадцатом веке 35-й март

Для округа стал золотой страницей,
Из окружного центра Нарьян-Мар
Был сделан заполярною столицей.

                13

Был сделан заполярною столицей
Поселок, где не трудно перечесть
Людей, дома, а тут – такая честь!
И вызов городам уже таится.

За кораблями вслед летела птицей
О новом городе шальная весть,
Но недр богатая взрывная смесь
Всем жажду отобьет над ним глумиться.

Так много в мире городов красивых,
Богатых, древних, молодых, спесивых
И все – в волшебной пестроте имен.

И Нарьян-Мар, отмеченный судьбою,
В короткий срок построен был с любовью,
И Красным городом навеки наречён.

                14

И Красным городом навеки наречён.
Когда о нем вдруг все заговорили,
А жители бессмертие дарили, –
Все выше к небу поднимался он.

Руками тех к вершинам вознесён,
Кто здесь, подобно птицам, гнёзда вили,
И не было где места для рептилий,
А каждый с крыльями на свет рождён.

Растет и строится приют наш милый!
Разносит песни ветер говорливый
Любимые про Нарьян-Мар без слов,

А он глядится, от любви крылатый,
В красивые холодные закаты,
Дыша свободой диких берегов.

                15

Дыша свободой диких берегов,
В приливах нежась воздуха и света,
Когда на диво выпадало лето,
Он не робел и холода снегов.

К случайным людям был всегда суров,
Но строго принимал и тех при этом,
Покоя кто не знал на свете этом,
Разжав объятья душных городов.

И чуждый с колыбели жизни пресной,
Еще младенцем под восторг небесный
Печоры водами он был крещен,

И, осененный божией десницей,
Был сделан заполярною столицей
И Красным городом навеки наречен.

*"Зарубили град" – построили Пустозерск
Memento mori (лат.) – помни о смерти
*Белощелье - первоначальное название Н-Мара