Мыслимые конвульсии...

Худое изобилие в Ирине
видней, как на духу, в дезабилье;
как гастроном, портной и соммелье,
её балык, лобок и соль в белье
храню в кладовке, погребе, витрине.

Покат клубок и пряжей в сорок лье
вывязывает в прошлое дорожку;
она лишь мне свою вручала ножку
и, увлекаясь в тихую сторожку,
противилась слиянью на столе.

Помилуйте, удобен инвентарь
отнюдь не для галантного занятья,
опять за грабли зацепилось платье
и пеленались вскрики и объятья
неровной лентой свежего бинта.

Закончен труд, но аппетит как с грядки,
спина, колени, лона влажный мох,
изгиб бедра, помыслить я не мог
любви, подобной потному сумо
и скачке на взбесившейся лошадке.

Положим, мог, но на шестом десятке,
вступая в мир очков и костылей,
предчувствия кладбищенских полей,
шептать меж ног: “В пупок вина налей!”,
нет, с нами точно что-то не в порядке.

Природа, впрочем, не играет в прятки,
но требует своё как кредитор,
как ритор, что под занавес востёр
и подливает ворвани в костёр,
когда пора взбираться на запятки.

К чему нам ктитор, в титрах, кроме нас,
нет мест свободных даже для натуры,
играем мы с листа, без партитуры,
резвятся в поле дураки и дуры,
пусть их и завлекает в лес она-с.


Soundtrack: Can Gox, Wake.