Творческий листок 27 б

«ПРОЗАИЧЕСКАЯ ГОСТИНАЯ»
Сегодня в нашей творческой гостиной встреча с двумя гостями – 1 наш любимый автор Иван Павлович Назаров с чудесными зимними рассказами о жизни нас окружающего живого и чудесного мира.
2 гостья с красивым именем и потрясающим рассказом о жизни – Надежда  Михалина. Встречаем 


ВИЗИТ К ДЕДУ МОРОЗУ
Фееричный снегопад
Долгая и утомительная ходьба на лыжах по рыхлому снегу заставляла всё чаще делать привалы. Приходилось останавливаться и восстанавливать силы, чтобы преодолеть оставшуюся часть пути к старенькой избушке, затерявшейся в глухомани. Большая часть дороги была пройдена, но уже близился вечер, и мы торопились добраться до пункта назначения засветло. От спешной ходьбы колотилось сердце, стучало в висках, и было видно, как в морозном воздухе от разгорячённого дыхания шёл сизоватый парок. Мы стояли молча, облокотившись на ствол увязнувшей в сугробе сосны и, несмотря на усталость, наслаждались фееричным представлением падающих хлопьев снега. Зрелище так впечатляло, что смотреть на это диво природы можно было бесконечно. Мохнатые снежинки не просто опускались с небес, а зависали в морозном воздухе с озорной игривостью, пританцовывая и приплясывая, будто прибывали на какое-то торжество. Это завораживало. Засыпать оставленные на снегу следы зверей и занесённую недавней метелью, но ещё угадываемую на дороге машинную колею, они не торопились, а подолгу кружились в воздухе, кувыркались, водили затейливые хороводы, и только вдоволь навеселившись, смиренно приземлялись, укутывая в пухлые белые одежды примолкший лес. Казалось даже, что эти призрачные танцовщицы были рады двум уставшим путникам – мне и моему другу, стоявшим под сосной с вытаращенными от удивления глазами. Небесные посланницы опускались на нашу одежду тоже по-особенному: со слышимым шуршанием. Они толпились на плечах, на наших шапках, меховом вороте моей походной куртки, щекотали лицо, цеплялись за ресницы, погружая нас в тихую радость зимней сказки...
Накануне стужи
С наступлением сумерек снегопад прекратился. Закутанные в толстые шубы деревья похорошели, приосанились, казалось, что они даже помолодели. В лесу стало чище, светлее, но кругом по-прежнему царило гнетущее безмолвие, и всё выглядело как будто окаменевшим, словно на картинке.
Вскоре с севера потянул студёный ветерок, и сразу отовсюду повеяло нестерпимым холодом. Он стал обжигать лицо, прихватывать уши, щипать за нос. Шедший впереди Юрий Аркадьевич остановился и с беспокойством посмотрел на очистившийся горизонт, там сквозь белые шатры елей проглянул багровый диск солнца. Диск уже касался окоёма леса и на прощание окрасил макушки заснеженных деревьев в тревожно-красный цвет. Это предвещало жуткий ночной мороз. Опасения усилились, когда мы добрались до кордона и увидели, как в открытую нами сенную дверь стали одна за другой залетать синицы. Их набилось с десяток. Присутствия людей желтогрудые птички не страшились, а спокойно устроились на брёвнышке под потолком. В предчувствии морозной ночи несколько пташек уселись рядком, прижавшись друг к дружке, остальные держались обособленно, нахохлившись и спрятав под крылышком клюв. Хорошее место – сухое, тут они в безопасности и от ветра в затишье.
Подивившись смелости пташек, мы вошли в избу и… опешили: тут было морозно как на улице, отовсюду сквозило ледяным дыханием зимы и, казалось, что в этой заброшенной избушке она не просто гостит, а живёт на правах хозяйки, и что вряд ли её можно отсюда выкурить.   
Пока ночь не накрыла нас своим чёрным пологом, мы с другом бросились заготавливать дрова для печки, перегораживающей собой избу на две части – небольшую кухоньку и  жилую комнату. Печь частично развалена, но всё ещё подавала надежды, что с её помощью мы сможем обогреться и дотянуть до утра. Благо, дров на кордоне хватало — рядом с избой белела заваленная снегом горка двухметровых чурбаков, похоже привезённых сюда ещё в бытность лесника, проживавшего тут три года назад. Хозяином он слыл никудышным: дом всегда был неухожен, кругом царил ужасный беспорядок, печь топилась редко, поэтому готовить дрова впрок не стремился – так и пролежали чурбаки под окном нетронутыми. Ему было проще принести из леса хворост, нежели браться за пилу и топор. Ещё этот горе-лесник любил наведываться к рабочим на делянки, рассчитывая на угощение с выпивкой. Наделав кучу долгов, он с работы поспешно уволился и сбежал, а куда, никто не знает. Сейчас о его проживании тут напоминают лишь «красноречивая» надпись на входной двери, намалёванная масляной краской обманутыми благодетелями, да всё тот же специфический запах от хаоса в избе.
Резиденция дедушки Мороза
Но вот печь затоплена. На тёмных бревенчатых стенах заплясали красные отблески огня, а вскоре на разогретой плите деловитозафырчал чайник, и в дом, пусть и ненадолго, но вернулась житейская атмосфера. Вот только печь не давала покоя. Она вызывала у нас самые серьёзные опасения. Её глиняная поверхность от старости потрескалась и потому изрядно чадила. Но что того хуже, на затопке кто-то постарался выломать чугунную дверцу, порушив при этом изрядно саму печь. Нам приходилось осторожничать и быть начеку, иначе эту убогую и прокопчённую до черноты избёнку можно ненароком спалить. Дыму полна изба, надо бы открыть дверь и проветрить, но вспомнили о ночующих в сенях синицах – для милых пташек эта ночёвка стала бы последней в их жизни. А избавиться от дыма нам помогла сама зима. Её ледяное дыхание, сквозившее из перекошенной двери и дырявых окошек, сделало своё дело. Как только прогорели дрова, от дыма и следа не осталось.
Однако в доме теплей не стало. Стоило на дымоходе закрыть задвижку и померкнуть углям, как печь быстро остыла, и изо всех щелей вновь потянуло холодом. О комфортном ночлеге нечего было и думать. И хотя тут стояли по углам две старенькие железные кровати с пружинными днищами, нам всё же больше приглянулся примыкающий к печке настил из досок. Это экзотическое украшение избы, опирающееся на сосновые столбики, когда-то служило леснику кроватью. Настил просторен, места хватило бы на троих, а, главное, тут тепло, как нигде. Зная о преимуществе своего сооружения, хозяин, когда у него бывали гости, из уважения предлагал им для ночлега именно эту необычную кровать. Правда, теперь постели тут заменяет картон от упаковочных коробок, да и дом, оставаясь долгое время без присмотра, покосился и обветшал, тепло в нём уже не держится. Впечатление такое, что этот ледник облюбовал для своей резиденции сам дедушка Мороз. Несмотря на все наши старания добиться его расположения и воскресить здесь тепло, он не желалстановиться гостеприимным, продолжая удерживать в избе продирающий до костей холод. А с улицы то и дело доносилась громкая «пальба». Это от жгучего холода трескались деревья. В дождливую оттепель в дупла попадает влага, которая с наступлением морозов, конечно же, замерзает. Чем сильнее мороз, тем больше этот лёд увеличивается в объёме, он-то и рвёт древесину, делая на стволах глубокие морозобоины.
Спать мы легли не раздеваясь. Но это всё равно не спасало нас от холода. Стужа по-прежнему донимала. Даже укрывшись сверху куртками, оставленными сбежавшим лесником, мы безнадежно мёрзли. Поэтому наш сон больше походил на пытку, нежели на комфортный отдых. 
В царстве белого безмолвия
Утро было чудесным. Над лесом поднялся нарумяненный стужей диск солнца. Озарённые розовым светом сугробы отразили в окошко удивительно нежный, словно волшебный, свет. Он окрасил в розовый цвет подоконник и оставленные на нём выцветшие фотокарточки лесника, пришпиленный в углу старенький календарь и потрёпанный дырявый плащ на гвоздике у окна. Даже прокопчённые стены в этом чародейном сиянии выглядели не такими мрачными, как прежде – они тоже подрумянились. Столь дивное утро приободрило нас и улучшило настроение. И хотя вода в кружке, оставленной на столе, за ночь промёрзла до дна, нам казалось, что в избе будто бы потеплело.
Синиц в сенях уже не было. Они проснулись раньше нас и, воспользовавшись брешью внизу двери, служившей когда-то лазом для собаки лесника, выпорхнули наружу поискать в лесу корм. Сжалившись над пташками, Юрий Аркадьевич соорудил из картона коробку, нащипал туда хлебные крошки, наломал кусочками сыр и оставил угощение на столике перед домом.
К услугам дырявой печи мы решили больше не прибегать, а развели костерок на улице, вскипятили чай и чудесно позавтракали на лоне природы.
Когда солнце поднялось над макушками елей, и скупыми лучами озарило лесные покои, мы уже поскрипывали лыжами по чистой скатерти снега – уходили в низину, чтобы по набродам зверей узнать, кто там обитает. Стращавший с вечера зябкий ветерок, на наше счастье стих, и мороз казался не таким уж и страшным. В белом безмолвии зимы, казалось, что жизни в лесу нет никакой. Но это не так. Вот впереди засинела строчка следов. Это ранним утром куда-то по неотложному делу спешил лось, издырявив снег длинными ногами. А вот следы поменьше. Тут бегал и скусывал тонкие ивовые прутики заяц. Следы этого грызуна особенные. Он, как и белка, заносит задние ноги далеко вперёд. От них остаются на снегу ямки большего размера, а отпечатки передних лап – поменьше, и ложатся они за следом задних. А ещё тут, в ивняке, шныряла ласка, набрасывая на снег лёгкие строчки следов. Эта проворная хищница надеялась поживиться полёвкой, следы её жертвы тоже пестрели на пухлом сугробе.
Дойдя до белеющей среди леса луговины, мы увидели на снегу несколько лунок. Они принадлежали тетеревам. Снега в лесу теперь достаточно, чтобы им ночевать под снегом, где мороз не страшен. На дальней стороне луговины мы заметили стайку чёрных птиц, кормившихся на берёзе, возможно, тех самых, которые сделали лунки. Тетерева, похоже, нас не замечали, а продолжали поглощать серёжки с гибких веточек. До них было метров триста. Глянув через объектив фотоаппарата, я убедился: снимать далековато, нужно подойти ближе. Но как это сделать? Скрадывать по открытому месту не годится, а огибать луговину лесом нет смысла – потребуется полчаса, чтобы подойти по кривой на нужное расстояние по рыхлому снегу, едоки вряд ли станут нас дожидаться. Помог случай. В той стороне пролегает дорога, и в этот момент проезжавшие по ней какие-то машины, возможно лесовозы, своим надсадным гудением потревожили тетеревов. Снявшись с берёзы, они прямиком направились… в нашу сторону. И вот стайка угольно-чёрных птиц, не догадываясь о схоронившихся за деревьями людях, пронеслась совсем недалеко от нас. Я успел нацелить оптику на одного из летунов, нажать на «курок» и не промахнуться. И ещё одна яркая встреча в царстве деда Мороза. На краю очередной луговины, мы услышали тихие посвисты, а когда вышли на открытое место, увидали и самих свистунов. То были снегири. Они кормились крылатками ясеня. Их красные грудки в окружении снежной белизны так ярко «горели», что напоминали сказочные фонарики. Вот такими гостинцами одарил нас на прощание дедушка Мороз.

РЯБИНОВОЕ ЗАСТОЛЬЕ
Утром, идя на работу, я всякий раз смотрю на рябину, растущую во дворе: висят ли на ней алые гроздья плодов? Висят! Значит, гости ещё не прилетали. А сегодня глянул и удивился: голая! Внизу – красный ковёр из оброненных едоками ягод. Похоже, здесь пировали свиристели – большие любители рябины.
Летом мы их не видим. Они держатся в северных малонаселённых и труднодоступных окраинах нашей страны, близ Полярного круга. Там, уединившись в старых мшистых и заболоченных еловых лесах, свиристели гнездятся. Несмотря на то, что селятся они колониями, увидеть их в пору размножения непросто – очень скрытные. Достаточно сказать, что гнёзда свиристелей впервые были найдены и описаны лишь в 1857 году английским орнитологом Уолли (в Лапландии).
Свиристели незаурядные охотники. Они схватывают не только сидящих насекомых, но и ловят их на лету, как это делают мухоловки. Осенью, когда есть уже нечего, северяне свою родину покидают и переходят на растительные корма.
Объединившись в стаи по 50-300 птиц (реже – 1000 и более), свиристели появляются в средней полосе нашей страны в октябре-ноябре и на какое-то время остаются погостить. В лесах стаи кочевников привлекают плоды боярышника, черёмухи, бузины, калины, жимолости, можжевельника и многие другие. Но основная причина задержки – ягоды рябины, предпочитают её любой другой закуске.
В местах поселения человека, где рябина не редкость, стаи появляются внезапно, буквально ошеломляя своим присутствием: вчера их не было, а сегодня буквально с неба свалились – летают, нисколько не боясь людей и бесцеремонно опустошая рябину во дворах и на улицах. «Свир-р-р-ь, свир-р-р-ь…» – извещают они о своём появлении мягкими трелями, звенящими подобно серебру. Отсюда название – свиристель. Кстати, это слово (не путать!) мужского рода, как, к примеру, скворец, дятел или журавль.
Заприметив где-нибудь красные гроздья плодов, северяне дружно описывают полукруг. Затем присядут на верхушку соседнего дерева, откуда немного понаблюдают: нет ли опасности. Убедившись, что вокруг «столовой» всё спокойно, птицы одна за другой, лёгким парящим полётом спускаются к ягодам. В городах наблюдательными пунктами им также служат карнизы домов и даже подоконники, телевизионные антенны и различные провода. Усаживаются птицы кучно, бок о бок, уподобляясь снизкам красочных ожерелий, будто развешенных к какому-то празднику. Известные орнитологи А. Мальчевский и Ю. Пукинский в своё время отмечали, как в окрестностях Ленинграда от сидения стай свиристелей, насчитывающих по 300-400 особей, провисали и даже лопались телеграфные провода.
Прожорливость свиристелей поразительна. Плоды они глотают целиком, съедая за день много больше своего веса. Их желудок даже не успевает полностью переваривать пищу. Трапеза проходит в быстром темпе, суете и толкотне, как будто бы налетевшие на рябину птицы дорвались до еды после длительной голодовки и не столько едят, сколько роняют ягоды наземь. Казалось бы, еды много, её хватит на всех. К чему такая спешка? Ан нет, торопятся. И зачем свиристели объединяются в поражающие многочисленностью стаи? Дело в том, что сплочённость птиц позволяет выживать в кочевой жизни и, в первую очередь, спасаться от нападения хищников. Стратегия выживания у них заложена в генах. Тактика обороны необычна и в то же время на удивление проста. От ястреба, идущего на таран, свиристели бросаются врассыпную, ставя своего врага в затруднительное положение: за кем лететь? Погоняется бедолага, да и плюнет на это бесперспективное дело. А коль на суетливых едоков позарится кошка или какие-нибудь другие четвероногие хищники, то и они останутся с носом. В этом случае птицы возвращаются на наблюдательный пункт, где будут сидеть до тех пор, пока у притаившегося под рябиной охотника лопнет терпение и он убежит. Пересидеть бдительных птиц ещё никому не удавалось.
Живость свиристелей во время трапезы настолько велика, что привлекает внимание людей. Если не делать резких движений, можно подойти к едокам близко и легко рассмотреть окраску оперения. Она у них очень красивая. Первое, что бросается в глаза – рыжеватый остроконечный хохолок. Он словно зеркало, отражающее настроение птицы: если чем-то встревожена или удивлена – стоит  торчком, спокойна и равнодушна – опущен в виде косички на затылке. Сама птица дымчато-серая с красноватой подпалиной, на груди и брюшке светлее, хвост и крылья чёрные. На конце хвоста – узкая жёлтая каёмка. На горле имеется «бородка» в виде ясно обозначенного чёрного пятна. Ещё можно заметить маленькие красные крапинки на белых пятнышках маховых перьев. Орнитологи по одному такому пёрышку легко определяют его владельца. В морозный день свиристели превращаются в пушистые шарики, не теряя своей красоты. Они даже выглядят ещё краше, как будто облачились в нарядное праздничное платье.
Увидев северных гостей, люди теряются в догадках: что за птицы, откуда взялись и почему их так много?
Долго на одном месте свиристели не задерживаются, помаячат денёк-другой во дворе и дальше – искать другую «столовую». Чем крупнее стая, тем чаще она перелетает с места на место. Интересно: собирая урожай, свиристели посещают далеко не все улицы и дворы, хотя им наверняка известно, что рядом есть и другие кормные места. Они как бы специально обходят их стороной. Даже в одном дворе к иным деревьям едоки не притрагиваются вовсе. Почему? Оказывается, путешественники придерживаются правила, заложенного природой с рожденья: не есть всё подчистую, а оставлять какую-то часть на обратную дорогу. Дело в том, что в наших местах свиристели появляются дважды в году. В октябре-ноябре они напоминают о себе, мигрируя к югу, а в марте-апреле – возвращаясь на родину в северные районы страны. Весной эти птицы утоляют голод благодаря запасам, оставленным осенью.
Однако свиристели – не единственные потребители рябины. Большие охотники до алых плодов и снегири. Они прилетают чуточку позже свиристелей, что называется, по пятам, набрасываясь на то, к чему не притрагивались первопроходцы. В отличие от свиристелей, глотающих ягоды целиком, снегири мякоть не едят, они её выбрасывают, поедая только семена. После этих едоков под деревом остаются накрошенные остатки семян и рваная мякоть ягод – вещественное доказательство недавнего пиршества.
Как и свиристели, снегири – коренные северяне, у них даже общие места гнездования. Но начиная с шестидесятых годов прошлого столетия снегирей почему-то потянуло на гнездование в среднюю полосу России. На первых порах освоение «Нового света» было неспешным и робким – орнитологи отмечали лишь единичные случаи гнездования. Это даже было большой сенсацией. Те, кто находил кладки снегирей вдали от их родины, не верили своим глазам: не может быть! На первых порах находки отмечались лишь в Псковской, Новгородской и Ярославской областях. А в 70-х годах сообщения о красногрудых новосёлах стали поступать из Московской области. Причём в подмосковных лесах они стали гнездиться, как и на родном севере, небольшими колониями. В настоящее время снегирь на гнездовании в средней полосе России – не такая уж и редкость. Немало покорителей «Нового света» встречается в летнее время и в лесах рязанской Мещёры. Они находят приют даже под Рязанью, устраиваясь на вырубках, зарастающих берёзняком вперемежку с ёлочками.
Но всё же, как показывает кольцевание, «наши» снегири у нас не зимуют. Они откочёвывают южнее, а у нас появляются особи, прилетевшие с севера. Видно инстинкты кочевой жизни, заложенные эволюцией, столь сильны, что снегири не могут им противостоять.
Говоря о любителях рябины, было бы не справедливо обойти вниманием дроздов-рябинников. Уже само название говорит об их «специализации». И действительно, жизнь этих птиц тесно связана с рябиной. Причём дрозды включают её в свой рацион раньше других потребителей красных плодов. Семейные стайки, кочуя по лесам, начинают «пастись» на рябине уже в августе. Сняв урожай в лесу, отправляются в «вояж» по городам и весям. Очень часто дроздов можно увидеть за одним «столом» со свиристелями. И хотя смешанных стай они не образуют (каждый держится своей компании), интерес у них общий – рябина. Дрозд крупнее свиристеля, у него пятнистое брюшко и выправка, как у заправского казака. Нетрудно заметить, что в кругу свиристелей дрозды – персоны уважаемые. Никто и в мыслях не держит покуситься на степенных сотрапезников – не та весовая категория. К тому же дрозд не такой уж и тихоня, как кажется. Стоит кому-нибудь из легковесов выйти за рамки приличия, и он немедленно будет поставлен на место пятнистым «казаком».
Как и все другие любители ягод, дрозды-рябинники долго на одном месте не задерживаются. Они тоже оставляют часть корма на обратный путь. В неурожайные на рябину годы большинство стай летят транзитом на юг, а возвращаясь обратно, довольствуются тем, что имеется. Стоит только удивляться расчётливости и предусмотрительности Природы, которая обязывает всех любителей рябинового застолья вести себя сообразно эволюционной «установке»: съедать не всё, кое-что надо оставлять про запас.

Встречи с природой
СЮРПРИЗЫ ЗИМЫ
Чудеса в избе
После Новогодних праздников мне довелось ночевать в небольшой мещёрской деревушке у знакомого лесника. Ночь тёмная, лес объят мёртвой тишиной, небо в плотной облачности, – всё сулило скучный серенький денёк. Однако мой прогноз на безрадостную погоду не оправдался. У зимы много сюрпризов.   
Утром, когда я проснулся, то поразился тому, что изба была озарена каким-то непонятным голубоватым свечением, исходившим от посветлевшего окошка. Свечение, скорее, походило на дымку, чем на льющийся из окошка рассвет. Оно было даже робким, но его присутствие обозначилось везде и даже было заметным в отдалении от окна. Словно в редеющем тумане постепенно проявлялись очертания стола, стали угадываться оставленные на нём чайник и сахарница. У входной двери обрисовалась вешалка с одеждой, табуретка и дремлющий на ней кот. Из синевы угла выглянули прислоненные к печи хозяйские валенки. В робком свечении зимнего утра стали заметны и старенькие ходики, что мерно тикали на бревенчатой стене, я даже разглядел на циферблате тоненькие с ажурными завитушками стрелки. Они показывали без четверти девять. День уже заметно прибавился, совсем недавно в этот час ещё господствовала ночь. Откуда же взялся этот чарующий свет? Я подошёл к окошку и поразился. Все стёкла были в затейливых узорах. Ледяные изваяния появились за ночь, словно по волшебству и теперь в густой синеве зимних сумерек отливали серебром, искрились, блестели и мигали словно звёздочки, излучая при этом завораживающее холодноватое свечение. Но самое удивительное в этом волшебном произведении было то, что каждый вытканный на окошке узор на что-нибудь походил. На ледяном холсте я разглядел диковинные цветы, ажурные листья, поразительной красоты снежинки, перья сказочных птиц. Ощущение – будто в ледяной сад попал.
Какой же материал использует мороз для создания своих произведений? Всем нам со школьной скамьи известно, что таким материалом является вода, точнее – водяной пар, который всегда присутствует в окружающем воздухе. Он всюду! Есть и в нашем жилье, и даже между двойными рамами окон. Этот нагретый в помещении водяной пар, соприкасаясь с холодными стёклами окон, кристаллизуется на их поверхности. Льдинки группируются на образуемых неровностях и царапинах на стёклах, где постепенно эта «куча мала» расползается по поверхности и таким образом создаёт на окне диковинную картину из необычайных узоров, зачаровывающих в синих сумерках утра и сверкающих лучах низкого зимнего солнца.
Пока я размышлял о технологии этого искусного творения природы, проснулся лесник. Он слез с печи, надвинул на босу ногу валенки и, увидав меня у окошка, подошёл полюбопытствовать: чем я тут заинтересовался? К моему удивлению, ледяная картина лесного жителя не впечатлила, никакого восторга с его стороны не последовало. Вместо этого он сладко потянулся и прильнул к заиндевевшему стеклу, гулко подышал на него, затем проковырял ногтём щелку и выглянул наружу. 
– Сегодня на улице перемена! – с надменным спокойствием заметил лесник.
Я тоже посмотрел в проковырянную щель. Но то, что увидел, обратило меня внеописуемый восторг. Иней на деревьях! Он был таким густым и таким роскошным, что невозможно оторвать взгляд. Казалось, вся природа соткана из серебра. А принарядившийся в палисаднике куст сирени стал таким сияющим, что создавалось впечатление, будто кто-то его подсвечивал. Стало понятно, отчего в избе появилась завораживающая синева. Серебряный отсвет от наряда сирени, проникая сквозь обледенелые стёкла, создавал иллюзию дымки. Я с сожалением посмотрел на служителя леса: всё же удивительно, что у человека, живущего в окружении таких красот, почему-то отсутствует поэтическое мировоззрение. Как можно такими творениями природы не восторгаться?
– Эка невидаль! – возразил он на упрёк. – Это тебе, городскому жителю, всё в диковинку. А я тут, в лесу всякого насмотрелся. Иней для меня – обыденная вещь. Как, к примеру, листва на деревьях. А что до узоров на окне, то это всего-навсего ледяшки.
Конечно, эти явления в природе для лесных жителей не в диковинку, они самые что ни на есть рядовые для них. Однако не все лесные люди остаются равнодушными к окружающим красотам природы. Помнится, своим откровением поделился со мной житель мещёрской деревеньки Лопухи Николай Герасимович Горбачёв. Он, кстати, тоже работал лесником. Я был удивлён, что простой с виду человек может обладать философским воззрением на жизнь. Проживая много лет в лесной глуши, он воспринимал окружающий мир, как нечто прекрасное, совершенное, даже самые обыденные вещи вызывали у него восторг. «А знаешь, Иван Палыч, – говорил он, мечтательно посматривая на небо, – рассветы у нас тут не такие, как везде – они звеняще-розового цвета и имеют необычайную прозрачность, будто акварельные. Как-то вышел утром во двор и не сдержал нахлынувшие на меня чувства – прослезился. От благодарности за то, что живу в окружении такой красоты».
Вот и у хозяйского кота на этот счёт своё восприятие окружающего мира. К необычной наледи на стекле он не остался равнодушным. Запрыгнув на подоконник, кот это творение мороза принялся обнюхивать. От льющейся из окна синевы его «трёхшёрстный» окрас стал чудесно-дымчатым, а белые вкрапления на мордочке, лапках и спине приобрели голубоватый отлив. И кот, похоже, это оценил. Поводив носом по ледяным узорам, он вдруг приосанился и принялся о них тереться, наверное, счёл нужным в этой чудодейственной синеве утра освежиться. Кто знает, может усатому созерцателю мечталось, что после такой процедуры его волшебный окрас станет ещё краше, что позволит ему добиться расположения всех деревенских мурок. Хозяин же был непреклонен. Повысив голос, он попытался, было, своего усатого домочадца образумить, мол, ишь чего выдумал, – окно марать. Но кот только скособочился и прищурил глаза. На его хитрющей мордебудто было написано: «Да погоди ты! Разве не видишь, какие тут чудеса творятся?»

Серебряная тишина
Как только рассвело, мы встали на лыжи и отправились посмотреть принарядившийся лес.
– Мои владения начинаются сразу вон за теми огородами, – показал лесник на утонувшую в сугробах загородку из жердей.
Своими он называет их по привычке. Шутка ли, отработал в лесничестве более сорока лет. Сейчас бывший служитель леса на пенсии, но в «свой» лес наведывается. Говорит, что теперь, с упразднением лесничества и сокращением рабочего персонала его владения шибко осиротели, вот душа и болит. Но что может сделать состарившийся человек, глядя на всеми забытый лес, разве что посочувствовать.
Миновав околицу деревни, мы вошли в посеребрённые инеем покои леса. Тут лесник вдруг приложил палец к губам:
 – Тсс! Надобно говорить тихо. Нельзя нарушать царственный покой зимней природы. Этот закон лесными жителями соблюдается испокон веку.
И действительно, тишина в заснеженном лесу такая, что невольно переходишь на шёпот. Ни малейшего дуновения ветерка, не слышно возни зимующих птичек, не видать и звериных следов, будто все вымерли. Появившийся ночью иней, похоже, обитателей леса приструнил.
В просвете заиндевелых деревьев показалась поляна. Там, по заметённой дороге, проваливаясь в снегу, брела лисица. Мы замерли. Время от времени лиса останавливалась и прислушивалась: нет ли поблизости мышиной возни? Вдруг рыжая охотница резко подпрыгнула и с лёту ткнулась мордою в снег.
– Кажется, кого-то прищучила, – еле слышно прошептал лесник.
Он оказался прав: охотница вытащила из-под снега пойманную мышь – лакомую свою добычу. Но вот какая оплошность. То ли от радости, то ли по неосторожности, но лиса добычу выронила и та, что есть духу, припустила наутёк. Но разве прирождённая охотница позволит улизнуть своей жертве? Как бы ни так. Тут же догнала и схавала.
Проводив взглядом удалившуюся в серебряные своды леса охотницу, я вышел на поляну и посмотрел по сторонам: все деревья в бахроме инея, красота – глаз не оторвать!   
Что же такое иней? Как ни странно звучит, но это, опять же, вода, то есть соединение водорода и кислорода (Н2О), только в другой ипостаси. У воды есть уникальное свойство переходить из одного состояния в другое. При нагревании она превращается в пар, который при замерзании кристаллизуется. Принесите с мороза в натопленный дом какую-нибудь железяку, и вы увидите, как она сразу же покроется инеем. Чем больше разница температур на улице и в комнате, тем толще будет слой инея. Точно так же вода реагирует на быструю смену температур и в природе. Появление на деревьях инея свидетельствует о том, что в атмосферу вторгся влажный воздух. Соприкасаясь с холодными ветками, влага быстро на них оседает и кристаллизуется, облачая всё и вся в «бархатное» одеяние. Обычно иней на деревьях сулит скорую перемену погоды, чаще оттепель.
Лесника серебряные наряды деревьев нисколько не трогали. «Эка невидаль!» – вспомнился мне разговор в избе. Он стоял на краю поляны, прислонившись к заиндевевшему стволу ели, и вытирал платком слезящиеся от мороза глаза.
– Совсем старый я стал. От слёз пелена в глазах такая, что мир для меня меркнет, как угасающий день. И ноги совсем не слушаются, хоть отымай.
Мне стало жаль старика, и я предложил ему повернуть к дому. Немного подумав, он озадаченно посмотрел на притихший заснеженный лес, словно решал сложную дилемму: «а может погодить?» – и не торопясь стал разворачивать свои старенькие лыжи в сторону дома.
– Пожалуй, пойдём, – кивнул он на петляющую меж серебряных ёлок лыжню.   
У околицы мы присели отдохнуть на поваленную берёзу.
– Тишина-то какая! Прямо звон в ушах, – чуть слышно вымолвил мой друг.
– Да, серебряная тишина…
А в это время по заметённой дороге брела, увязая в снегу, запряжённая в сани лошадка. Впереди бежала рыжая дворовая собачонка. Украшенная инеем природа, похоже, очень её удивляла, и она то и дело озиралась по сторонам. А вот двух седоков, устроившихся в санях на жёлтой соломе, перемена в природе, как и моего друга, не очень-то занимала. Они понукали лошадку, чтобы поторапливалась. Для деревенского жителя забота о хлебе насущном стоит на первом месте. И то верно – зимний день короток.
Иван НАЗАРОВ

И новая гостья нашей гостиной
Михалина Надежда.          МАМИНЫ РУКИ
   Ладонь была тёплая и ласковая. Только мама могла так нежно гладить Людочку по плечам, щекам, слегка вьющимся распущенным русым волосам. Девочка улыбалась, жмурила от удовольствия глаза и всё пыталась поймать мягкую руку матери, но это ей никак не удавалось. Мамина рука, словно играя, ускользала из маленьких ладошек дочери, оставляя только ощущение блаженного покоя и тепла. Устав безуспешно ловить мамину ладонь, Людочка обиженно надула губы и… проснулась.

   Юркий солнечный зайчик, проскользнув в комнату через узкую щель в плотных сатиновых занавесках с яркими, крупными маками на зелёном поле, весело прыгал по стене и кровати, на которой спала девочка. Она светло улыбнулась солнечному лучику:
    – Так вот кто меня разбудил! Ишь, проказник, расшалился!
    И в тот же миг чистые васильковые глаза ребёнка погрустнели, словно небушкоголубое тучкой подёрнулось.  Навернулись невольные слёзы. Тёплые мамины руки, память о нежных прикосновениях которых всколыхнуло в сердце Людочки яркое весеннее солнышко, уже никогда не приласкают свою дочку. Год назад вот таким же благоухающим весенним днём отправилась Наталья на речку полоскать бельё и не вернулась.  Когда начало уже смеркаться, бабушка Аня, снедаемая беспокойством из-за долгого отсутствия Натальи, отправилась вслед за ней на речку и увидела там только корзину с бельём. Напрасно пожилая женщина в отчаянии бегала по берегу и звала свою дочь. Тело Натальи односельчане обнаружили ниже по течению только через сутки. Никто так и не узнал, какая беда приключилась с женщиной в тот злополучный день. Бабушка Аня сокрушалась и винила себя в смерти Натальи, в том, что не удержала, не отговорила её от этой затеи – идти полоскать бельё на речку, ведь рядом с домом, прямо под окнами, находилась водоразборная колонка.
   –  Ну, что ты, мама, – смеялась Наталья в ответ на недовольное ворчание матери, – до колонки, конечно, два шага шагнуть. Но и до речки-то у нас лишь рукой подать, вон она, прямо за избой, – и легко закинув корзину с бельём на плечо, торопливо зашагала к берегу, словно боясь, что её остановят.

   А потом ничего не понимающая Люда сидела рядом с бабушкой возле обитого голубым коленкором деревянного гроба, в котором лежала чужая, строгая женщина, очень похожая на маму. Соседки, набившиеся в избу, целовали девчушку солёными от слёз губами, жалостливо вздыхали и гладили по голове шершавыми натруженными руками, называли «сироткой», а девочка всё ждала, когда откроется дверь и в избу войдёт всегда улыбающаяся мама, такая же голубоглазая, как Людочка, с милыми ямочками на щеках, тёплая, мягкая и родная. И, когда Наталью пронесли через всё село в белой кипени цветущих вишен на сельское кладбище, опустили в глубокую яму и засыпали землёй, девочка всё оглядывалась беспомощно, втянув голову в плечи, словно маленький нахохлившийся воробышек, и отчаянно всматривалась в теряющуюся на горизонте дорогу –  не идёт ли по ней мама.

    Рано утром и по вечерам бабушка зажигала лампадку перед строгими ликами святых и истово молилась, стоя на коленях, за упокой души рабы божьей Натальи. Маленькая Люда, хоть и не понимала, зачем всё это бабушка Нюра делает, вставала рядом на колени и , подражая ей, тоже крестила лоб и била земные поклоны. Девочка искренне поверила, что добрый Боженька может вернуть маму, если они с бабушкой будут каждый день молиться. Но мама не приходила. Людочка стала ходить на берег речки и подолгу просиживала там в ожидании, обхватив руками острые коленки и задумчиво глядя в свинцовые воды реки.

   Так продолжалось до тех пор, пока в уединённую, полную печали жизнь бабушки и внучки не вмешалась соседка бабка Настя. Придя однажды вечером к своей «товарке», как частенько называли друг друга две старушки, Настя долго стояла на пороге, скрестив на груди руки, и молча наблюдала, как Анна на пару с девочкой бьют поклоны. Неожиданно раздавшийся за спиной голос соседки заставил обеих вздрогнуть и оглянуться.
    – Вот  смотрю я на тебя, Анюта, ты, видно в горе-то своём совсем забыла про Людочку. Не понимаешь ты, что пропадает она с тобой. Тоскует она по Наталье, да так тоскует, что сердце кровью обливается, на неё глядючи. Высохла вся, почернела, глаза ввалились. А ведь дитё совсем малое. Сироткой её в селе зовут. Да только какая же она сиротка при живой-то бабке?
Тебе бы приласкать её, обогреть, помочь забыться, а ты что делаешь?  Сама, как привидение по селу ходишь, и девчонка без пригляда осталась, сидит целыми днями на берегу да в воду смотрит. Или бери себя в руки, подруга, или дождёшься, что заберут её у тебя в детский дом.  Наталью ты не вернёшь, а Людочка… Ведь кровинушка она твоя!

    Разволновавшаяся от своих слов Настя круто развернулась на пороге, отчаянно махнула рукой и ушла, громко хлопнув дверью. Резкие слова Насти возымели своё действие. Словно пелена спала с глаз Анны.
     – Дитятко ты моё ненаглядное, – крепко прижав к себе хрупкое детское тельце, она зарыдала в голос, раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник, и от горючих слёз этих, комом стоявших в горле все дни и бессонные  ночи после нелепой смерти Натальи, отмякло её сердце, по всему телу разлилась тёплая волна и Анна без сил опустилась на пол возле внучки.  – Ты же теперь и за себя, и за мамку свою жить должна, а мне надо на ноги тебя поднять в память о дочери. Прости ты меня, Люсенька, дуру старую, прости, прости…
    С этого дня Анна, словно в искупление своей вины перед внучкой, окружила её вниманием и заботой, даже чрезмерной опекой, предупреждая и контролируя каждый шаг Людочки. Но, странное дело: чем больше бабушка суетилась вокруг внучки в своём желании облегчить её боль от потери матери, тем острее ощущала девочка нехватку материнского тепла и ласки.

   Девочка зябко передёрнула плечами, очнувшись от тяжёлых воспоминаний. Испуганно посмотрела в угол, где находился киот с иконами в старинных окладах и золотистых ризах. После визита Настасьи Анна перестала зажигать лампаду и задёрнула божницу белой тюлевой занавеской.
    Люда спустила с кровати босые ноги и  прошлёпала к столу, где стояла, накрытая чистым полотенцем, кружка молока и лежал вкусно пахнущий ломоть хлеба. На какой-то миг ей показалось, что святые с икон смотрят на неё из-за занавески укоризненно и осуждающе. Людочка торопливо перекрестилась на красный угол и прошептала единственную молитву, которую подсказывало её детское сердечко:
  – Боженька, верни мне мою маму!

   В сенях гулко хлопнула входная дверь и тут же в избу вошла бабка Настя.
   – Ну, что, проснулась, голубушка? – соседка улыбнулась и ласково потрепала по щеке худенькую голубоглазую девчушку. – Давай, одевайся, поешь, да пойдём ко мне. Анна просила приглядеть за тобой.
   – А где бабушка?
   – В магазин пошла. Захотела тебя блинками побаловать, а муки в доме не оказалось. Да на почту хотела зайти, пенсию получить, сандалии тебе новые купит, твоя-то обувка совсем уже никуда не годится.
 Тем временем соседка помогла девочке снять длинную ночную рубашку с рюшечками и кружавчиками, любовно сшитую Натальей из весёленького ситчика с забавными зайчатами и облачиться в тёплый байковый халатик, голубенький, с подсолнухами.
   – Что же, других-то нет колготок? – Настасья вопросительно глянула на девочку, нерешительно крутя в руках заштопанные на коленках колготки.
   –  Есть. Только бабушка сказала, что я в них в школу пойду. 
   – И то правда. До лета осталось всего ничего, а летом они тебе ни к чему. А я и забыла, что ты у нас совсем большая стала! – Настя радостно всплеснула руками. – А форму и фартуки пусть бабушка не покупает. Я тебе внучкины, Сонькины, отдам. Ей родители по весне купили, когда она в первый класс собиралась, а она за лето так вымахала, что и платье, и фартуки маловаты стали. А тебе, пожалуй, в самый раз будут. Что же они у меня второй год без толку лежат? А знаешь что, – соседка оживилась, осенённая пришедшей в голову идеей, – пойдём-ка и сейчас же примерим эти обновки. 
Людочка радостно запрыгала и засмеялась, пожалуй, впервые после похорон матери. После непродолжительных поисков, девочка надела сапожки, лёгкое пальтишко и шапочку, доверчиво взяла за руку Настю и, закрыв дом, они отправились на примерку.

   Добротный дом бабки Насти и деда Фёдора, покрашенный светло-зелёной краской и с белыми резными наличниками на окнах находился через дорогу и путь к нему занял не так уж много времени.  Людочка часто играла с их внучкой Соней, когда она приезжала в гости из города, во дворе этого дома, но внутрь никогда не заходила. Нерешительно встав на пороге, девочка стала удивлённо озираться в незнакомой обстановке.
   – Ну, чего оробела-то, Милочка? Проходи, не стесняйся, будь, как дома! – добродушная улыбка деда Фёдора сняла напряжение от первого впечатления и девочка, сняв сапожки, уселась на табурет возле окна.
   – Да ты раздевайся, не стесняйся, придвигайся к столу, ты же в гости пришла.
   Дед Фёдор весело подмигнул Людочке, достал из шкафа с посудой вазочку с конфетами, пододвинул к ней поближе.
   – Угощайся, соседушка.
   – А мы ведь не просто так пришли, дед Фёдор, – Настасья сделала важное лицо, – неси-ка нам сюда Сонечкину форму. Людочка-то у нас в первый класс в этом году пойдёт.
   – Да что ты говоришь! Ай да Милка! Да ты у нас невеста почти! – и дед радостно затрусил в соседнюю комнату.   
   – Бабушка Настя, а почему меня дед Фёдор Милкой зовёт и Милочкой? Я же Людочка! – девчушка с любопытством уставилась на старушку в ожидании ответа на свой вопрос.
   – Да ведь это имя у тебя такое красивое. Людмила – значит, людям милая, и назвать тебя можно по-разному: Людой, Людочкой, Люсей, Люсенькой и Милкой, Милочкой, даже Люсьеной. Так что правильно тебя мой Фёдор называет. А ты уж и обидеться собралась?
   – Да нет, просто очень интересно.
   – А мне вот интересно, куда это дед наш запропастился. Эй. Федя, провалился ты там, что ли? – звонко позвала Настасья и тут же из соседней комнаты, кряхтя и таща за собой чем-то набитый большой мешок, появился дед Фёдор.
   – Я тут подумал, а давайте-ка, девки, весь этот мешок с Сонькиным добром растрясём. Она уже давно из всего этого выросла, а тебе, Людок, в самый раз будет, – и он, приподняв мешок, вытряхнул его содержимое на пол.

   При виде такого богатства у девочки перехватило дыхание. Из общей кучи взгляд сразу выхватил куклу, которой жадноватая и высокомерная Соня не разрешала играть своей деревенской подружке, и красные босоножки из тоненьких ремешков. Были здесь красивые шапки, юбки, сарафаны и, конечно, новенькая форма. А ещё маленькая лакированная сумочка, ярко-розовая, с замочком и ремешком через плечо, которуюЛюдочка тут же взяла в руки и робко спросила:
   – А можно мне вот эту сумочку взять себе?
   – Сумочку? – дед Фёдор раскатисто засмеялся. – Эх, пичуга ты неразумная! Забирай всё, что нравится!
  – И куклу? – малышка, всё ещё не веря своему счастью, потянулась за желанной игрушкой.
  – Бери всё, – подытожила Настасья, увидев в окно возвращающуюся из магазина Анну, – мы и мерить ничего не будем. Сонька у нас девчонка рослая, ты по сравнению с ней цыплёнок, так что тебе всё подойдёт, носи на здоровье. Мать с отцом её зарядили-забаловали, того и гляди, ещё скоро такой же мешок сюда припрут. Давай, дед, складывай всё обратно в мешок, да проводи нашу невесту вместе с приданым домой, вон Анюта прошла. Какая-никакая и ей подмога будет.
  Пока раскрасневшаяся Людочка одевалась и обувалась у порога с помощью Насти, все Сонины вещи благополучно перекочевали в мешок, а конфеты со стола – в розовую детскую сумочку. Дед Фёдор, бережно взяв маленькую хрупкую детскую ладошку в свою большую мозолистую руку и взгромоздив на плечо мешок, повёл довольную девчушку домой.

  Увидев на пороге эту весёлую парочку, Анна удивлённо вскинула брови. Васильковые глаза внучки сияли радостью, а Фёдор, смущённо переминаясь с ноги на ногу, опустил на пол мешок:
  – Вот, возьми, Анна, тут внучки нашей барахлишко. Всё почти новое. Сама знаешь, мои-то в достатке живут. Сонька не успевает одни шмотки сносить, как ей другие покупают. Мы с Настей подумали, для Людочки твоей сгодится.
  – Сгодится, конечно, сгодится, спасибо вам, Федя.
  – Ну, тогда примеряйте обновки, а я пошёл.

  Дед Фёдор уже подходил к своему дому, когда его догнала запыхавшаяся от бега Людочка:
  – Дедушка, дедушка, подожди! Я забыла вам с бабой Настей спасибо сказать!
  – Да за что же, милая?
Людочка растерялась, смешно нахмурила тонкие брови и сморщила нос. Некоторое время подумав, ответила:      
  – За то, что вы добрые.
  – Добрые? – Фёдор присел на корточки, ткнулся лицом в острое плечико ребёнка. Детская непосредственность растрогала сердце старика. Что-то защипало в носу и запершило в горле. Фёдор закашлялся, неуклюже прижал к себе девочку. –  Да нам с бабой Настей приятно было сделать для тебя добро.
Людочка отстранилась от деда и вопросительно посмотрела в его глаза, блеснувшие предательской влагой.
  – Приятно? А почему приятно?         
  – Ну, потому что мы тебя любим.
  – Правда? Спасибо! – Людочка прижалась губами к небритой щеке Фёдора и побежала домой, а он, с трудом поднявшись с корточек и бормоча: «Эх, пичуга ты, пичуга!», отправился к себе. Согнутая спина и плечи старика были напряжены, и со стороны могло показаться, что он несёт на плечах какой-то невидимый тяжелый груз.

  Весь остаток дня бабушка с внучкой провели в радостной кутерьме с примеркой и раскладыванием по своим местам вещей из принесённого мешка. Людочка с удовольствием крутилась перед зеркалом, Анна тихо радовалась за внучку и украдкой вытирала слёзы, наблюдая, как повеселела внучка от простого внимания добрых соседей.

  Наутро Анна почувствовала себя плохо. Преодолевая слабость, через силу хлопотала по дому. Затеяла обещанные Людочке блинчики, но испечь так и не смогла: неожиданно закружилась  голова  и она рухнула на пол. Перепуганная девчушка побежала к соседям. Трясясь и заикаясь от волнения и страха, с порога выпалила:
   – Баба Настя, бабушка упала на пол и не встаёт!
   – Ох, ты, Господи! – Настасья тут же отправила Фёдора на другой конец села за фельдшерицей, а сама, кое-как накинув на плечи большую шерстяную шаль с кистями, поспешила вслед за девочкой в дом Анны.
  Анна уже сидела на полу, держась за сердце и привалившись спиной к ножке стола.
   – Ты чего это, подруга, пугать нас вздумала? Людочка-то прибежала, лица на ней нет. – Настасья с тревогой вглядывалась в побледневшее лицо соседки, ничего не понимающие мутные глаза.
    –  Я уж, грешным делом, подумала, кранты тебе. Ну, слава Богу, обошлось. Давай-ка я тебе подмогну до кровати дойти, да ложись. Отлежаться тебе надо, Анна, отдохнуть, виданное ли дело так себе душу рвать, на износ жить. Сейчас Фёдор фельдшерицу приведёт. Ничего, мы ещё повоюем, поживём. Нельзя нам на тот свет, когда на этом в нас такая нужда. Ишь, чего надумала. На кого Людочку-то оставишь?
   С трудом подтащив и уложив подругу на кровать, Настя отдышалась и вытерла пот со лба подолом цветастого фартука, надетого поверх скромного ситцевого платья. Она прижала к себе перепуганную девочку, погладила по голове.
   – А ты молодец, Людочка, не растерялась. Правильно сделала, что к нам прибежала. Не бойся, милая, не волнуйся, всё обойдётся. Выкарабкается твоя бабка, а как иначе, иначе – нельзя.

   В избу вошли дед Фёдор и деревенская фельдшерица Марина. Молодая женщина попала в село «по распределению» после окончания мединститута, да так и осталась здесь навсегда, вышла замуж, родила сына. Несмотря на молодость, все в селе, и стар и млад, называли свою «докторшу» за её обходительность и высокий профессионализм не иначе, как Марина Сергеевна. Женщина сняла возле порога пальто и оказалась в белом медицинском халате. Решительно пройдя к столу, открыла принесённый с собой чемоданчик скорой помощи и подсела на кровать к Анне. Пощупала пульс, померила давление.
   – Я думаю, это гипертонический криз, – сказала взволнованно, обращаясь к Насте, – давление зашкаливает. Сейчас я ей сделаю укол, а потом – полный покой и лежать. В районную больницу везти опасно, дорога окажется не на пользу. Я буду каждый день приходить, пока не наступит улучшение. А хозяйство и Людочку вам с дедом Фёдором придётся на себя взять.
   – Да конечно, чего уж там, соседское дело. И какое там у неё хозяйство – куры да кошка. Управимся.
   Анне после укола стало лучше и она попыталась встать, но Марина настойчиво снова уложила её в постель и предупредила:
   – Нельзя тебе пока вставать, тётя Аня, с такой болезнью шутки плохи.
   – Да как же? А Людочка-то?
   – А ничего с твоей Людочкой не станется. Неужто мы её бросим? – Настя прижала к себе с испугом и любопытством наблюдающую за происходящим девочку. – А тебе сейчас не о внучке, о себе думать надо. Может, поела бы чего? Я сейчас мигом Фёдора в магазин отправлю или сварю чего. Я сегодня блины пекла, давай принесу, поешь со сметанкой.
   – Да не хочется ничего. Рот сохнет. От укола, наверно. – Анна облизала языком пересохшие губы и виновато посмотрела на взволнованных её состоянием односельчан. – Ушицы бы свеженькой. Да только где же её сейчас возьмёшь?
   – А ведь будет тебе уха, Аннушка, – добрая улыбка осияла лицо Фёдора, – видел я, как мужики недавно мимо окна прошли с намёткой. Схожу к ним через часок, уж не пожалеют они для тебя пяток рыбной мелочи. А сейчас, пойдём-ка со мной, Люсенька, блины есть, а вы тут по-своему, по-бабьи покалякайте.
   Заручившись обещанием Насти не оставлять Анну без внимания, измерив ещё раз давление и оставив нужные для лечения таблетки, фельдшерица тоже вскоре ушла. Обессиленная Анна устало закрыла глаза и вскоре уснула. Настя, стараясь не греметь, вышла во двор, насыпала зерна курам, налила молока в кошачью миску и, убедившись, что соседка всё ещё спит, решила ненадолго сходить домой.
   Дед Фёдор кормил Людочку блинами и было видно, что это доставляет удовольствие доброму старику. Увидев вошедшую Настю, девочка подняла на неё грустные васильковые глаза. Личико девочки за это тревожное утро осунулось, на лбу пролегла совсем не детская морщинка. У Насти сжалось сердце от жалости к этой рано познавшей столько горя и потерь малышке.
   – А ты бы развеялась, что ли, Людочка. Сходи к Васятке с Лизой, поиграй с ними. Давно поди друзей-то своих не видела?
   – Давно. Как Боженька мамку к себе забрал… – и снова чистые глаза ребёнка подёрнулись недетской тоской.
   – А ты не горюй, Людочка, не горюй, деточка. – Настя, не зная, как утешить девочку, беспомощно посмотрела на Фёдора.
   – Ей там хорошо теперь, мамке-то твоей, – голос сердобольного Фёдора задрожал от волнения, – хорошо и спокойно. Она, конечно, далеко от тебя сейчас живёт, высоко на небе, у Боженьки, но всё видит и всё про тебя знает. И всегда она рядом с тобой будет, мамка твоя, вот так.
Людочка вначале слушала  слова стариков недоверчиво, но затем из глаз её ушли тени сомнения, личико просветлело, и она отправилась к своим друзьям.

Васятка и Лиза были близнецами. Рыжеволосые и конопатые, как две капли воды похожие друг на друга, неугомонные выдумщики и озорники, летом они всегда брали с собой Людочку на рыбалку. Разница в два года давала им право верховодить во всех играх и затеях, на которые горазды были близнецы, а Людочка за удовольствие посидеть возле речки с удочкой прощала им все их, порой несправедливые, придирки.
   Подойдя к дому, где жили Васятка и Лиза, девочка нашла калитку запертой. Она открыла тяжёлую щеколду, прошла в палисад и села на скамеечку, решив дождаться друзей на улице. Ожидание затянулось, и Людочка заскучала. Она хотела уж было идти домой, но случайно подняла кверху глаза и увидела рыболовную удочку. Удочка висела на вбитых в стену скобах. Это была любимая рыболовная снасть её рыжего дружка, которой он очень гордился и никому не давал. И было чем гордиться. Деревенские ребятишки делали обычно поплавки к своим удочкам из крупных гусиных перьев, отрезая для этой цели самую толстую, полую часть пера, а у этой удочки был самый настоящий «магазинный» поплавок, привезённый Васькиным отцом из райцентра. Людочка не могла оторвать взгляд от ярко-красного поплавка, а руки сами потянулись к удочке. Она встала ногами на скамеечку, приподнялась на цыпочках и достала рыболовную снасть.

   На миг Людочку охватил испуг: она знала, что брать чужие вещи без спроса нехорошо, но ей так захотелось наловить рыбы на уху для бабушки, что последнее желание пересилило. «Я только поймаю штук шесть пескариков и положу удочку на место», – успокаивая сама себя, девочка зашагала к речке. Она всё убыстряла шаг, представляя, как обрадуется бабушка её улову, как похвалит за догадливость, а Людочка ответит ей, совсем как дедушка Фёдор: « Мне было приятно сделать для тебя добро, потому что я тебя люблю».

   Была только середина мая и люди ещё не успели протоптать хорошей, широкой тропинки к речке, но Люда дорогу знала и шла уверенно. Кое-где по пути попадались зелёные пучки тонких речных водорослей, которые ребятишки называли тиной и принесённые разливом перламутровые ракушки. Людочка улыбнулась, вспомнив, какое щедрое половодье было в этом году. Река разлилась широко, вода подступила настолько близко к деревне, что крайние избы оказались в воде до середины завалинок. Дом бабушки Ани стоял на самом краю села и Людочка, не имея возможности выйти на улицу, с интересом наблюдала из окна за юркими остроносыми ондатрами, которые, осмелев, подплывали прямо под окно, с любопытством смотрели на Людочку своими круглыми глазками-бусинками, а потом испуганно уплывали, словно веслом рассекая воду плоским хвостом.

   Оказавшись возле речки, девчушка привычно, как всегда делала, когда ходила на рыбалку вместе с Лизой и Васяткой, ковырнула заострённой палкой землю и выкопала несколько червей для рыбалки. Она размотала удочку, насадила на крючок червя, который упорно извивался и сопротивлялся своей незавидной доле. Затем, как всегда делал Васька, деловито поплевала на наживку и закинула удочку в речку. Яркий красный поплавок тут же запрыгал на волнах, а быстрое течение подхватило и понесло его. Девочка почти бегом последовала вслед за ним по берегу. Она несколько раз вытаскивала и, возвратясь на прежнее место, снова закидывала удочку и бежала по берегу в ожидании поклёвки, но тщетно. Людочка быстро устала, но всё ещё надеялась на улов. Когда она в очередной раз закинула в речку снасть, крючок, очевидно, зацепился за какую-то коряжину на дне реки. Девочка, не увидев поплавка на поверхности воды, обрадовалась и сделала подсечку. Внезапно леска оборвалась, и в руках у неё оказалось только тонкое удилище из сухого орешника с небольшим куском лески, а остальная леска вместе с крючком и поплавком осталась в воде. Васькина гордость, красный «магазинный» поплавок, то показывался на частых гребнях волн, то скрывался под водой. Успев только подумать о том, как расстроится Васька, когда узнает, что Людочка украла и потеряла его любимый поплавок, она, как была, в одежде, бросилась за ним в воду.

    Девочка, как большинство деревенских ребятишек, рано научилась плавать, но вода была обжигающе-холодной. Даже самые смелые пацаны, про которых на селе говорили «оторви и брось» не осмелились ещё открыть купальный сезон. Тело Людочки будто пронизало тысячей иголок, дыхание перехватило и она с головой погрузилась в бурные речные волны. Вынырнув, девочка в отчаянии посмотрела на берег. Вокруг не было ни души. Страх, отчаяние, одиночество сковали маленькое детское сердечко. Продолжая изо всех сил барахтаться в воде, Люда схватила рукой злополучный поплавок и снова, глотая мутную воду, оказалась на дне. В ушах стоял звон, и силы покидали уставшее бороться тело. Каким-то чудом ей удалось снова вынырнуть. Бессильные слёзы застилали глаза, из горла рвался хриплый крик. Тяжёлое, кровавое небо смешалось с тёмной водой, снова затягивая маленькую девочку на дно, там, где русло реки изгибалось и становилось мельче. Девочка посмотрела в пугающее чернотой небо. «Мама!» – отчаянный крик ребёнка услышали только бездушные речные волны. Течение несло, кружило, затягивало в свои глубины маленькую, плачущую от бессилия девочку. «Мама!» – и показалось, будто раздвинулись свинцовые облака и Наталья добрыми голубыми глазами посмотрела сверху на дочку свою горемычную. « Мама!» И беспощадные волны сомкнулись над русоволосой головкой девочки, и река понесла дальше свою добычу.

   Мужики, степенно и деловито переговариваясь, шли с намёткой по берегу, возвращаясь в село с неплохим уловом. День клонился к вечеру, начало смеркаться. Дед Фёдор, перешучиваясь с мужиками, тоже нёс небольшое лукошко с рыбой, которую попросил у рыбаков для больной Анны.
   – Гляньте-ка, мужики, что-то белеется возле воды, ягнёнок что ли чей или собачонка не может из ила выбраться. Давайте вытащим животинку, не дадим пропасть.
   Один из рыбаков спустился к реке и тут же раздался его взволнованный крик:
    –  Да это же внучка Анютина, Людочка!
    – Как, Людочка? Не может этого быть! – лукошко с рыбой выпало из рук Фёдора, – Я же её только час назад отпустил к ребятам этим, Лизке с Васькой, играть, а сам пошёл вас искать, рыбки для Анны попросить. Моя-то старуха опять к  Анне пошла, сидит, не отходит от неё.
   Руки старика затряслись, он беспомощно оглядывал мужиков, словно прося защиты от непрошенной беды, повторяя дрожащими губами: «Господи, за что? Ах, я, старый дурак! Не усмотрел, не сберёг!»
    Мужики окружили рыбака, вынесшего Людочку на берег. Глаза девочки были закрыты, губы посинели, а тонкие руки болтались, как плети. В крепко сжатом кулачке девочки был ярко-красный поплавок от удочки, болтались остатки лески, а на крючке трепыхался, раздувая плавники, маленький пучеглазый пескарик. Девочка не подавала никаких признаков жизни. Но возле виска еле-еле билась тоненькая голубая жилочка. 
   – Живая! Мужики, живая! – Дед Фёдор зарыдал в голос и без сил рухнул на колени. – И этот, пескарь-то живой, значит, недавно её на берег вынесло! Да сделайте же что-нибудь, мужики!
   Мужики, будто оцепеневшие поначалу, вмиг зашевелились, как от толчка. Кто-то положил девочку вниз животом на колено и с силой надавил ей на спину. После нескольких таких упражнений изо рта девочки хлынула вода.
   – Ишь, наглоталась-то. Ну, ничего, сейчас отойдёт. Вовремя мы на неё наткнулись, ещё бы чуток, и справляла бы Анна поминки и по дочери, и по внучке.

Людочка застонала и пришла в себя. Дед Фёдор сорвал с себя шерстяной свитер и укутал девочку. Рыбаки нервно курили, тихо переговаривались между собой в беспокойном ожидании. Через некоторое время Людочка смогла сесть, с недоумением осмотрелась. Мужиков, отошедших от стресса, потянуло на шутки и юмор.
   – Ну, что, рыбачка, ожила? Вы смотрите, какой у неё улов богатый!
Мужики дружно засмеялись, а Людочка, посмотрев на пескарика, всё ещё из последних сил боровшегося за жизнь, сначала скривила губы в подобие улыбки, но затем посерьёзнела.
   – Дедушка Федя, ты отпусти его обратно в речку, мне его жалко, он, наверно, тоже сирота.
Мужики переглянулись между собой: экая кроха, а так рассуждает, рановато довелось ей хлебнуть горя горького, рано жизнь заставила взрослеть такую пичугу малую. Затем они по очереди понесли ребёнка вдоль берега в село. Людочка попросила поднять брошенное на берегу Васькино удилище. На краю села остановились. Дед Фёдор попросил не носить пока девочку к Анне, чтобы не волновать больную женщину и девочку занесли в дом Фёдора.
Дома старик растопил печь, напоил Людочку горячим молоком с мёдом, переодел в сухое –  благо, нашёлся изрядно поношенный Сонькин спортивный костюм. Мокрые Людочкины вещи постирал и повесил сушиться над печным шестком. Затем приступил с расспросами.
  – Как же ты в воде-то оказалась, бедолага ты горемычная? И зачем на рыбалку отправилась одна?
  – Я, дедушка, хотела бабе Ане добро сделать, чтобы она выздоровела. А в речку я сама прыгнула, за Васькиным поплавком. Ведь я у него удочку без спроса взяла, и если бы я её не вернула в целости, Ваське влетело бы от отца.
    – Ох, глупая ты, глупая, ты ведь и утонуть могла, – сокрушался Фёдор над детской наивностью и чистотой помыслов. –   Что бы мы тогда без тебя делали? Да и я тоже виноват, не надо было тебя от себя ни на минуту отпускать. Давай-ка с тобой, соседушка, договоримся ничего пока бабке твоей об этом не говорить. Потом как-нибудь, когда выздоровеет, а пока не надо.

   Тем временем Фёдор сварил уху для Анны, а когда за окном почти стемнело, наладил Васькину удочку, снова переодел Людочку в её просохшие вещи и повёл домой.
   – Ну, вот и уха пришла, Аннушка. Как ты себя чувствуешь? – Дед старался говорить бодро и непринуждённо. – Не надоела тебе моя старуха со своими бабьими сплетнями?
   – Да что ты, Федя, как же так можно. Спасибо вам с Настей, если б не вы… А мне получше, Бог даст, завтра встану. Марина приходила ещё раз, опять укол сделала.
   – Ты не нас благодари, соседка, а внучку свою смышлёную. – Фёдор заговорщицки подмигнул девчушке и она широко улыбнулась в ответ. – Давай, ешь уху, пока горячая. Людок, а ты давай тоже, наверни-ка ушицы с бабкой.

   Но девочка от еды отказалась. За этот день, полный неожиданностей и приключений, она очень устала и хотела спать. Сон сморил и Анну. Она закрыла глаза и погрузилась в зыбкое забытье.
  – Я, пожалуй, здесь останусь, мало ли чего. Нельзя их, старого да малого, пока одних оставлять. – Настя с улыбкой посмотрела на сонную девчушку. – Мы вот вдвоём на Людочкиной кровати ляжем. Не прогонишь, соседка?
  – Нет, баб Насть, не прогоню.
  – И то верно. Пойду я домой, а ты оставайся.
    И дед Фёдор, ещё раз подмигнув девочке и приложив палец к губам, напоминая об уговоре молчать, исчез за дверью. Настя постелила постель, уложила девочку, потушила свет и прилегла с ней рядом.
  – Ну, егоза, спокойной ночи. Утро вечера мудренее, Бог даст, получше завтра бабке твоей станет.
  Она прижала к себе девочку и погладила по голове. Туго заплетённые косички были мокрыми.
  – А что же голова-то у тебя мокрая? Или дед тебя купать вздумал? Но тогда он косички не смог бы заплести…
 И уличённая «с поличным» девочка, совершенно не умеющая врать, шёпотом доверчиво рассказала Насте обо  всех своих сегодняшних злоключениях.
  – А я сегодня маму видела, – закончила она свой взволнованный рассказ, – я её позвала и она посмотрела на меня с неба. А как на берегу оказалась, я не помню, меня будто вытолкнул кто из воды…
 – Да ведь это Наталья спасла тебя, мать твоя руки свои подставила, девонька, и вынесло тебя на берег.
Людочка приподнялась на локте и, как заворожённая, смотрела в орошённые слезами глаза Настасьи.
  – Правда, бабушка?
  – Правда, Люсенька, правда, не зря же дед Фёдор говорил, что она смотрит за тобой с небушка и помогает, и поддерживает во всём.
  На соседней кровати тихо давилась слезами Анна, слышавшая весь разговор. В окно заглянула любопытная луна и осветила таинственным млечным светом маленькую комнату, где в маете бессонницы лежали две старых женщины и маленькая наивная девочка, думая каждая о своём. Свет луны упал на киот с иконами. Маленькая девочка подняла глаза на святые лики и взволнованно прошептала:
  – Спасибо тебе, добрый Боженька, что вернул мне маму.
И мысленно молилась на иконы Анна:
  – Спасибо тебе, Господи, что оставил мне внучку.
Ночь накрыла чёрным крылом деревню, но уже рассвет где-то разводил свои золотые краски.

Инва-культура, жизнь и прочее

В ЖИЗНИ О ЖИЗНИ !
Меня зовут Катя. Я расскажу вам о своей нестандартной жизни. Жизни за стеной.
Часы тянутся, жизнь идет, а время летит.
Да,  и не думала я что проживу столько времени и так быстро пройдет моя жизнь.  Сейчас мне 37 лет, я инвалид 1 группы - инвалидность мне установили в 23 года, но как выяснилось в 25 лет - я инвалид детства.сначала появилась одна опухоль слухового нерва, а когда ее убрали – выросла опухоль на другом ухе и кроме них начался массовый рост опухолей всей нервной системы, по всему телу.
С  детства почему-то я сторонилась увеселительных компаний и не стремилась найти принца. Я  росла в обществе бабушки, любила слушать ее рассказы - воспоминания о ее жизни и молодости, о ее родителях, и она же привила мне веру в Бога. От  бабушки я узнала, что наш род не такой уж и простой принадлежит к дворянам. В  том имении где они проживали мой прапрапрадед был судьей, судья в имении в то время все равно что мэр города. Так что жизнь их не обижала, жили богато в достатке. Но эта красивая жизнь  вскоре закончилась, с приходом советской власти их раскулачили, сослали в Сибирь в тайгу они попали в Прокопьевск в районе Зименки, есть тут у нас самый старый район. Там и большая церковь Жили же раннее они в Башкирии -  бабушке тогда было 14 лет, кроме нее у матери было еще трое детей.  Все их добро было роздано беднякам,  их же согнали в вагоны для скота, у каждого в руках было по узелку, а под ногами минимум соломы, но никто, кажется, этого не замечал. Все очень напуганы неизвестностью: Сибирь, тайга.
 Будучи уже взрослой, она часто вспоминала тот день когда, они покидали родной дом, родную деревню - дело было в конце лета, в садах -огородах дружно зрели фрукты и овощи,  а на душе было очень- очень грустно…
Но на этом жизнь не закончилась.
 Род Антипиных продолжился, но уже в Сибири в городе  Прокопьевске. Выросли, выучились, вышли замуж и женились их потомки.  У бабули родилось семеро детей,  одним ребенком из них была моя мать.  Позже появилась я, а с моим возрастанием и вылезла болячка.  Врачи говорят, что это заболевание генетическое, очень редкое, передается через поколение.  За 20 лет моей  жизни в  городе Прокопьевске я только третья с таким диагнозом. Да, и болезнь сразу не дала о себе знать, я закончила 11 классов общеобразовательной школы, поступила учиться в Новокузнецк, мастер-технолог швейного про – ва.  Проучилась только год и  на этом моя карьера закончилась, но не жизнь.
 Врачи о болезни мне не говорили, я все с них вытягивала.
Я  перенесла 7 больших операций по удалению опухолей, сейчас уже просто отказалась от хирургического вмешательства - нет ни денег, ни сил. В том их и коварство ( опухолей) ,они растут медленно, но на нервной системе. Удалишь одну вырастает две, и т.д.
Врачи сказали: это заболевание не приговор! это борьба! но я думаю, будет здесь еще уместно добавить: это заболевание не приговор - это борьба, а победит тот, у кого есть деньги.
 Я думаю, многие со мной согласятся, не одна я в такой трясине.  Пока ты еще ребенок или тебе от 20 до 30 лет минимальные усилия, льготы, лечения и даже просто мед.внимание ты получаешь, после 30 лет  инвалиду можно умирать заживо, своё получил, отжил. Большинство инвалидов не могут получить качественное лечение .для людей такой категории это проблема. хочешь жить - плати деньги .
Как -то раз пришлось мне вызвать скорую помощь -она приехала. но только для того чтобы сказать -таким больным мы помощь не оказываем.
 Есть в моей жизни инвалида и светлые дни когда я еще будучи инвалидом 2 группы работала в приюте для пожилых людей  при Церкви с тех пор прошло 10 лет  а в душе тепло очень приятно чувствовать себя нужным знать что кто то тебя ждет.
Православная вера сыграла и играет главную роль в моей жизни больного человека ведь в сущности такие люди живут Божьей милостью.
Также значимую поддержку мне оказали мои старые, школьные подруги. Вот прошло уже 20 лет.как прозвенел последний звонок, мы этого не замечаем. Воспоминания о сладостных годах жизни нас объединяют.
я очень благодарна Богу. что в моей жизни вот уже как 5 лет появился такой друг как Олеся Р как мало она может физически и как много делает душой Божье творенье.
друзья читатели я бы хотела получить ваши отзывы о моем письме для души на электронный адрес colnyshko555@yandex.ru
Екатерина


«ИСТОРИИ  ИЗ  ЖИЗНИ»
Друзья давно советовали посмотреть д\ф «Подстрочник» - посмотрела и решила поделиться с вами этим чудом жизни.
«ПОДСТРОЧНИК»
Документальный телесериал.

Киновидеостудия «Союзрекламфильм – СОФИР» обращается с предложением об участии в завершении одиннадцатисерийного документального телевидеофильма «Подстрочник» (режиссер – Олег Дорман, главный оператор – Вадим Юсов, генеральный продюсер Марк Аронов).

Долгая жизнь ЛилианныЛунгиной прошла через разные страны и удивительно глубоко и ясно выразила двадцатый век. Век, который  подтвердил, что нет жизни всех, -  есть жизнь одного человека. Что только один в поле и воин; что он сам и поле. Что порядочность существеннее свободы, равенства, братства. Что человек – не игрушка обстоятельств, не жертва жизни, а неиссякаемый и потому неуязвимый  источник добра. Коротко говоря, именно об этом ее рассказ и наш фильм.
Лилианна Зиновьевна Лунгина - прославленная литературная переводчица, в ее переводах русские читатели узнали «Малыша и Карлсона», «Пеппи», романы Гамсуна, Стриндберга, Фриша, Сименона, Бёлля и Виана.
Несколько лет назад во Франции вышла книга воспоминаний ЛилианныЛунгиной «LessaisonsdeMoscou», «Московские сезоны»: она стала бестселлером и была названа французами лучшей документальной книгой года. Однако выпускать свою книгу в России Лунгина решительно не захотела.
Она считала что для соотечественников следует написать ее иначе: заново с первой до последней строки. Со своими, объясняла она,  можно и нужно говорить о том, чего не поймут посторонние. И однажды согласилась предпринять этот труд перед нашей телекамерой. Думаем, книга стала просто черновиком её многодневного рассказа.
В нашем распоряжении оказался материал, который даже без монтажа производит глубочайшее впечатление на всех, кто его видел. Захватывающий и кинематографичный сам по себе, он представляется как бы устным сценарием почти уже готового фильма. Фильма, который станет, возможно, первой попыткой не просто описать, но осмыслить двадцатый век.  Мы сумеем создать документальными средствами художественный роман и, с помощью архивной хроники и небольших досъемок, рассказать о грозном столетии с удивительной для исторических полотен точки зрения: точки зрения одного человека. Правда – удивительного.
В своей долгой жизни Лунгина оказалась причастна ко многим главным событиям и темам века. Детство нашей героини, родившейся в России, прошло во Франции, Палестине и Германии,  в начале тридцатых годов она вернулась на родину (снова она увидит Европу только через пятьдесят лет). Пройдя через множество испытаний, тринадцатилетняя девочка возвратилась домой вполне зрелым человеком, привыкшим к свободе и приверженным гуманным ценностям. И, конечно, здесь ее нравственные правила, понятия о добре, зле, достоинстве человека столкнулись с прежде нигде и никогда не бывалой действительностью. Началось противостояние длиною в  жизнь.
Пересказать повествование Лунгиной коротко, единым сюжетом, просто биографией совершенно невозможно: ну, как коротко изложить «Детство…» Льва Толстого? Это совсем не случайный пример: Лунгина, с беспощадной зоркостью рассматривая собственное развитие с малых лет до последних дней, вовлекает зрителей в приключения души и делает внутренние события не менее увлекательными, чем внешние. История о ссоре девочки с мамой выходит не менее важной и мощной, чем история о том, как девушка попала в НКВД. Но притом рассказ Лунгиной уникален сочетанием исповедальности и масштабности, крупного и общего плана: это и портрет и фреска, потому что героиня ни на минуту не упускает из виду жизнь общую, общественную, пытаясь представить зрителям судьбу России и отчасти Европы в закончившемся веке. Именно такое переплетение создает напряженную драматургию повествованья и позволяет обогатить его исторической хроникой.
 Семейная  драма – и судьбы русских эмигрантов «первой волны», первая любовь – и столкновение с зарождающимся немецким фашизмом, смерть отца – и трагедии тридцать седьмого года. Быт и нравы предвоенной Москвы, аресты и казни, студенчество и профессура   после «венгерских событий», движение сопротивления, распад советской империи: вот некоторые исторические темы устного романа Лунгиной (прежде бывшие драматическими сюжетами ее собственной судьбы).
Любовь, верность, самоотверженность, предательство, трусость, смерть – вот темы, которые составляют  главный сюжет ее рассказа.
Марина Цветаева, Виктор Некрасов, Давид Самойлов, Твардовский, Солженицын, Евтушенко, Хрущев, Синявский, Бродский, Астрид Линдгрен – и люди не знаменитые, но представляющие судьбы столь разных слоев общества, что всех вместе их можно назвать «русский народ», - вот герои ее повествования, участники и друзья ее жизни.
Лунгина обладает редким даром рассказчицы, она говорит легко, просто, весело, а выходит глубоко и трогательно. Говорит не для избранных, не для всех – для каждого. Это не записные байки, как бывает; мысль и чувство рождаются на наших глазах, и следить за их рождением не менее увлекательно, чем за погоней с выстрелами.
На основе снятого материала сформированы одиннадцать насыщенных драматических серий.  Рассказ Лунгиной, повторим, дает прекрасный повод именно для зрелища, и нам нужна выразительная хроника по каждому десятилетию минувшего века - помимо богатого фотоархива, который находится в нашем распоряжении. Какая именно понадобится хроника и  где она находится – уже известно. Кроме того, следуя за рассказом, нужно провести довольно простые съемки в местах, где происходили описываемые события - Полтаве, Феодосии, Иерусалиме, Берлине, Париже, Сен-Жан де Люце, Набережных Челнах. И, наконец, несколько съемочных смен в квартире Лунгиных и на улицах Москвы.
 Здесь заканчивается описание проекта, но нам кажется важным добавить еще несколько слов. - Главное содержание будущего фильма невозможно передать на письме, потому что, как будто помимо сюжета, оно определяется личностью героини. Лунгина и ее муж, известный сценарист, соавтор фильмов «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», «Жил певчий дрозд», «Агония» и др., принадлежали к тому высшему роду людей, чьё превосходство очевидно, необидно и признаваемо всяким, кто только оказывается рядом с ними.
Мало кому на свете достается счастье встретить таких людей. А ведь другие люди, вероятно, - самое важное в нашей жизни. По другим людям мы судим о жизни, о том, чем способен быть человек, какой может быть любовь, верность, храбрость, и правда ли то, что пишут в книжках, - мы приобретаем надежду или безверие, вдохновение или тоску.
Нам кажется несомненно важным, чтобы рассказ Лунгиной услышали как можно больше людей. Именно сейчас, когда уже не общество определяет, как жить человеку, но наоборот - общая жизнь зависит от того, найдет ли себя каждый отдельный человек. Именно теперь, в пору всеобщего одиночества и нравственной растерянности, человеку особенно важен пример подлинно свободной личности.  И хотя нелегко представить такой глубокий, художественный, неторопливый рассказ в сегодняшнем русском эфире, мы знаем, что никуда не исчезли сотни тысяч людей, для которых он будет жизненно-важен.


ПОДСТРОЧНИК
Предложение о работе над телефильмом

Нет страха сильней, чем страх расставания.
Лиля сказала после поминок: «В нашей с Симой жизни было много сказочного, и я всегда думала - хорошо, чтоб она и кончилась, как в сказке: жили долго и счастливо и умерли в один день».
Деловитая,  румяная мысль о том, что нужно бы поторопиться со съемками, не раз заставляла меня откладывать их. И потому, что противен ее цинизм. И потому, что не надо снимать кино ради памяти, памяти ему не заменить; может быть, вы тоже с удивлением замечали, как фотокарточки обедняют воспоминания. Но главное, - чем сильнее страх расставания, тем оно сомнительней. Такая спешка - пускай не журналистски хищная, а любовная, - была бы предательством по отношению к чувству волшебной тайны жизни, которое я так хорошо знал в доме Лунгиных. Это чувство непостоянно, точней - редко, но узнав раз, понимаешь, что должен быть верен ему всегда.
- Ты веришь, что там что-то есть?
- Наверное,  это мне легче по молодости.
- Сима тоже верил. Он не сомневался. А я... хотела бы верить.
Я предполагаю, что есть «там», потому что видел жизнь в этом доме.
Не знал бы их - не знал бы много лучшего и главного на свете.

Приз за лучшую книгу документальной прозы, который ежегодно присуждают читатели знаменитого французского журнала «Elle», - это сама книга, в тяжелой зеркальной обложке. Читая выгравированное на зеркале название, смущенный автор видит себя. LilianneLoungine, которую внимательные русские читатели знают как ЛилианнуЛунгину, не собиралась писать воспоминаний; вообще не собиралась писать. Французская журналистка, ее подруга, разговаривала с Лилей под магнитофон, стенографировала запись и выпустила бестселлер «Московские сезоны». Я спросил Лилю, почему бы не перевести книгу на русский, она ответила: по-русски нужно написать ее иначе.
Как иначе?

...Дедушка с бабушкой держали аптеку в Полтаве; кроме лекарств там продавались игрушки и сласти. Во время погромов дедушка командовал еврейской дружиной самообороны, но это занятие ему быстро надоело, и в 1907 году с женой и семнадцатилетней дочерью он переехал в Берлин, а оттуда в Палестину. Здесь дочери стало скучно, и она вернулась в Россию, в Петербург. То был год депрессии, по стране катилась волна самоубийств: молодые люди как будто предчувствовали наступление страшного века. Девушка дала в газету объявление: организуется «Кружок одиноких», и у нее стали встречаться растерянные и отчаявшиеся; вместе было легче. Несколько лет назад знакомые показали Лиле в дневнике Александра Блока: «героическая Мария Либерсон создала кружок одиноких».
...Огромные ящики комода переполнены фотографиями, письмами, записными книжками: всё перепутано, как во сне. В тетради Марии Либерсон есть запись от пятого июля 1903 года. Вернувшись с выпускного вечера, на террасе полтавского дома три влюбленных гимназиста и три гимназистки фантазировали о том, что случится с ними в будущем. Один из мальчиков в четырнадцатом году пошел добровольцем на войну, воевал, попал в плен и три года провел у немцев, где, кстати, превосходно обучился языку. В семнадцатом он приехал в Петроград, нашел Марию, организовавшую тогда детский сад для детей, чьи отцы ушли на фронт, - и они поженились. Через три года в келье Смоленского монастыря, превращенного в общежитие для командированных инженеров и их семей, родилась дочь.

Если снимать долго, можно дождаться мгновенья, когда рассказчик почти забывает о камере и увлекается собственным рассказом, когда он - иногда первый раз в жизни - чувствует необходимость глубоко, честно и точно высказать себя. Журналисты ошибаются, думая, что он рассказывает им. Потом так же ошибаются на свой счет зрители.
Такой рассказ может быть сильнее книги.

Отца послали торгпредом в Берлин, покупать машины у Круппа, жена и малышка поехали с ним. Зиновий Маркович был человеком чистым и искренним, романтическим коммунистом, за что его время от времени исключали из партии. Однажды он собирался в  отпуск в Россию, когда позвонил телефон. «Я хочу с вами встретиться, - сказал отцу незнакомый мужчина. - Это имеет отношение к вашей судьбе». - «Кто вы?» - «Считайте, что  хиромант». Они встретились в кафе. - «Не уезжайте. Вы не вернетесь». Отец решил, что это провокация. Мать умоляла не искушать судьбу. Он поехал.

Что подтвердил двадцатый век? Что нет жизни всех, - есть жизнь одного человека. Что только один в поле и воин. Что он сам и поле. Что порядочность существеннее свободы, равенства и братства. Мы, наверное, будем правы, заметив, что лилина жизнь глубоко и ясно выразила век, но не думайте, что от этого наш замысел значительней. Частное больше общего, оно включает общее в себя, - не наоборот.

Через месяц Лиля и мама встречали отца на вокзале, но он не приехал. Пришла телеграмма: «Задерживаюсь, подробности письмом». Письмо передали знакомые: перед отправлением поезда Москва-Берлин в купе зашли два чекиста и велели отцу выходить. Он был уверен, что это арест, но в НКВД только отобрали иностранный паспорт и сказали: «Вы нужнее здесь».
Мать была расстроена - и обижена: тем, что отец не послушался ее и уехал, этой его невыносимой преданностью большевикам... Она решила, что сумеет и одна. Взяла девятилетнюю Лилю и поплыли к бабушке в Палестину.
Трапов не спускали. Могучие арабы хватали пассажиров и бросали с палубы в лодки, где их ловили другие арабы.
Дед уже умер. Бабушка оказалась симпатичной гранд-дамой с прической и украшениями. Она жила на небольшой вилле с садом из пяти апельсиновых деревьев - приехав в Палестину, дед нашел способ опреснять колодцы и разбогател. Вилла называлась «Лили».

Сюжет этого фильма - не судьба, а воспоминание. Знаю, что многие предпочитают смотреть на извержение вулкана, а не на лицо, и тоскуют, если кадры меняются не достаточно часто. Это проблемы зрения.
Только посмотрев рассказ на экране, мы поймем, в какой художественной поддержке он нуждается. Думаю, что предстоят съемки в квартире Лунгиных (выражаясь производственно, - интерьеры, фотографии, деликатно снятые сцены семейного быта), на московских улицах, в Берлине, Париже, Ницце или Биаррице. Возможно, мы повторим некоторые главы лилиного рассказа, придя с ней на Гогенцоллернпляц, где начиналось детство (теперь на месте домика и сквера стоят небоскребы); посетив лицей недалеко от Монпарнаса - здесь и теперь лицей; встретившись со знаменитым историком Жан-Пьером Вернаном, который прожил полную любви жизнь с самой близкой подругой лилиного детства, дочерью русского эсера...
Не зная в точности, что мы будем снимать, я чувствую интонацию этих кадров: с такой ясностью и таинственностью предстают во сне знакомые места и предметы, превращаются друг в друга, не удивляя, и кажется - сейчас откроется самая главная, давно предполагаемая и радостная тайна; разрозненное, случайное, далекое и мелкое предстает совершенной картиной какого-то знакомого автора... очень знакомого... ну, конечно... как же его?..
Я думаю, фильм получится длиной в одиннадцать серий по сорок минут.

Пароход уходил в святую субботу. Поколебавшись, бабушка надела густую вуаль и поехала провожать.
Из Берлина перебрались в Париж. Мама сделала несколько кукол (не щадя меха единственной шубы)  устроила кукольный театр. Играли втроем: она, Лиля, их подруга. На французском, русский репертуар. «Репку». Летом выезжали к океану, выступали перед курортниками в Ницце и Биаррице.
Отец писал из Москвы. Уходя на работу, отправлял дочери открытку: у Лили их столько, сколько дней они не виделись. Жил он у брата - своей квартиры не было. Некуда было поставить раскладушку, и отец спал на письменном столе, - потому что обеденный был круглым.

На столе, заваленном журналами и книгами, как всё в этом доме, стоит полинявшая, но энергичная обезьяна в жилетке и полысевшем каракулевом паричке. Высокие часы в коридоре отмечают четверть глубоким бронзовым ударом без начала и конца, как будто долетевшим издалека, и, чуть погодя, как заведено уже много десятилетий, настенные часы в гостиной подтверждают время в легком высоком мажоре. В кабинете смеется девочка и говорит по-французски, у Лили урок. Этот дом построил перед второй мировой войной архитектор Лев Лунгин, и получил в нем квартиру. Здесь в новогоднюю ночь сорок шестого года его сын Сима познакомился со студенткой ИФЛИ («Ты видел ту фотографию? Сними ее. Чудо, правда? Разве в нее можно было не влюбиться? Лиля! Разве можно было в тебя не влюбиться?.. Что я и сделал. - А кто тебя привел тогда, Лиль?..»), и они не расставались никогда. За широкими окнами эркера в метели расплываются огни Нового Арбата, перед тоннелем трубит автомобильная пробка. В девяносто первом году там задавило юношу танком, и теперь над тоннелем памятник. В девяносто третьем здесь стреляли, и в центральном стекле пластырем крест-накрест заклеена дырочка от пули. Пулю искали по всей квартире, отодвигали старинный буфет, ломящийся от рукописей, смотрели за картинами, которые дарили хозяевами неизвестные и опальные, а ныне знаменитые авторы, снимали узкий прямоугольный зеленый абажур пятисвечного торшера, двигали могучие кресла, в которых сиживали прекрасные люди века, и, конечно, заглядывали под уставленный фотографиями секретер, - но так и не нашли.

Однажды мама сказала: от судьбы не уйдешь, мы должны вернуться в Москву. Весной 1933 года через Германию ехать было уже нельзя, но нашелся поезд через Швейцарию. В переполненных вагонах веселились лыжники. Они вышли в Альпах и стало тихо. Дальше состав шел почти пустым.

Пустяки, дело житейское; я красивый, умный, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил. - ЛилианнаЛунгина знает удачу, о какой литературный переводчик наверняка не смеет мечтать: выражения, переведенные ею, стали русскими народными поговорками. На Карлсоне воспитаны лучшие дети среди нескольких поколений советских детей. Иногда Астрид Линдгрен звонит Лиле: «Я прочитала в газете, как у вас трудно, и - только, пожалуйста, не обижайся, ладно? - я послала тебе в конверте сто долларов. Что ты плачешь, ты бы тоже мне послала. Кстати, уже прошло два месяца. У вас что, так плохо работает почта?»
Она перевела «Пеппи», Гофмана, Стриндберга, Ибсена, Бёлля, Фриша, Мориака, Колетт, Ибсена и Виана. Ее муж был известным драматургом, сочинившим, скажем, «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен», «Внимание-черепаху», «Розыгрыш», «Певчего дрозда» и «Агонию». Два их сына стали кинорежиссерами, и один уже всемирно знаменит.
Но значение этого дома еще больше того, что сами Лунгины сделали в литературе, театре и кино. Здесь всегда верили в добро и жили по этой вере. Приходя в этот дом, многие расправляли плечи.

На пограничном пункте Негорелое мама решила дать отцу телеграмму, и они вышли из вагона. На перроне, у самых колес и дальше, сколько видел глаз, лежали измученные голодом люди. Добраться до вокзала было невозможно. Девочка в синем пальто с золотыми пуговицами чувствовала на себе тяжелые взгляды, каких не видала прежде. Она расплакалась. Мама увела ее в вагон и никак не могла успокоить. «Я не хочу туда, - повторяла девочка, - я не хочу туда ехать».

Огромная траурная фотография Симы так и стоит на буфете - напечатали много маленьких, но все разобрали друзья. Когда никто не видит, я заглядываю в полутьму гостиной, смотрю на фото и думаю: как ему тут одиноко среди этих цветов... И мне становится стыдно и смешно: разве он - тут, на листе бумаги? И разве мы расстаемся, когда я ухожу из его дома? Разве на самом деле что-то исчезает? - нет, - это наше зрение пока несовершенно.

Олег Дорман














«Свет православия»

 
Монахи не дадут в обиду нашу Русь...
Ольга Мальцева-Арзиани

А помните? Ведь вы, конечно, помните,
Как шли монахи в ратный бой за нашу Русь...
Когда враги топили русских в омуте,
Монахи гнали прочь всю нечисть и всю гнусь.

И, получив на бой благословение,
Нашит на схимах был нетленный Крест Христов,
Несли монахи родине СПАСЕНИЕ,
За Русь Святую проливая свою кровь...

Молитвы воинов с Небес спускаются
И слёзы тихие о них нам дарит грусть.
Монашество в России возрождается!

МОНАХИ НЕ ДАДУТ В ОБИДУ НАШУ РУСЬ!

***


СВЯТЫЕ ВОИНЫ ПРЕПОДОБНЫЕ АЛЕКСАНДР ПЕРЕСВЕТ и АНДРЕЙ ОСЛЯБЯ (Радонежские),
которые с детских лет, трудясь и молясь, проходили суровую школу мужества, воспитаны были в благочестии как воины Царя Небесного и воины царя земного, призванные защищать Родину и Веру отеческую:

"Крестный ход на Селигере".Ольга Мальцева-Арзиани
(О современной жизни монастыря "НИЛОВА ПУСТЫНЬ")
http://www.stihi.ru/2010/12/24/1173

О монашестве. Кто и как может стать монахом.
Монахи - защитники России:
http://gazeta-pkrest.livejournal.com/116856.html


ПОДВИГИ СВЯТЫХ ХРИСТИАНСКИХ ВОИНОВ.
====================================
ЗАЩИТНИКИ РУСИ:
СВЯТОЙ БОГАТЫРЬ ИЛЬЯ МУРОМЕЦ,
СВЯТЫЕ КНЯЗЬЯ АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ,
ДИМИТРИЙ ДОНСКОЙ

***
Жизнь, считают христиане, дана человеку для служения Богу и ближним. Тогда Бог преображает душу человека добродетелями, она становится добрее, милосерднее, терпеливее. И возвышается душа христианина от Отечества земного к Отечеству Небесному. Защищая своё Отечество, совершая добрые дела, христиане находили свой путь жизни. Таким путём шли люди, которых почитают как героев. Многие из них прославлены как христианские святые.
Русская история хранит в памяти много имён святых героев. Это не просто добрые и сильные люди. Герой добрыми делами служит Богу. А обычные люди могут употребить силу напрасно. Герой всегда самоотвержен, полагая душу свою за ближних. Своими подвигами он прославляет родную землю, защищает её от врагов. Христиане считают, что рождение в народе героя — это всегда милость Божия. Бог посылает святых героев в самые тяжёлые времена.
Велико наше Отечество — Русская земля. Но таким оно стало не сразу. Много врагов разоряли Россию, немало тяжёлых бедствий пережила она. Во всех невзгодах герои жертвовали собой (отдавали свою жизнь), защищая Родину и христианскую веру. Среди них – имена святого воина Ильи Муромца, святых князей Александра Невского, Димитрия Донского. Какие подвиги они совершили, за что прославили?

СВЯТОЙ БОГАТЫРЬ ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

В русских былинах сохранились предания о подвигах богатыря Ильи Муромца. После воинских подвигов он провёл последние годы жизни монахом Киево-Печерской лавры. Он прославлен Православной Церковью как святой преподобный воин, сменивший меч воина на духовный. И сегодня его мощи покоятся в древнем городе Киеве. Преподобный Илья почивает, сложив пальцы правой руки, как это принято в Православной Церкви, для крестного знамения. А на левой руке его видны следы раны от удара копьём.

СВЯТОЙ БЛАГОВЕРНЫЙ КНЯЗЬ АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ

Александр Невский был мудрым, справедливым русским князем и полководцем. Он родился в Новгороде, рос добрым, послушным.
Обязанностью русских князей была защита Отечества. Юный князь Александр принял от своего отца эту обязанность — защищать и охранять Русскую землю от врагов.
Время, в которое он жил, было немирным. Некоторые князья ссорились между собой, воевали друг против друга. Нападали на Русь монголо-татарские воины. Князья же, вместо того чтобы дружно отбить врага, равнодушно наблюдали за несчастьями соседей.
С севера наступали шведские завоеватели. Им нужны были не только богатые русские земли. Они хотели заставить русских людей забыть их православную веру. Тогда юный князь Александр встал на защиту Руси и веры православной.
Шведский король прислал князю злое письмо: «Знай, что я возьму в плен твою землю. Если можешь, сопротивляйся». Ни минуты не сомневался молодой князь. Защита Родины и веры православной — это святая обязанность русских людей, считал он.
Перед началом битвы князь пришёл в храм и в словах молитвы обратился к Богу за помощью. А потом он сказал своим воинам, что они должны быть смелыми защитниками Родины, не бояться врагов, так как Бог всегда поддерживает справедливое дело защиты Отечества: «Нас немного, а враг силён. Но не в силе Бог, а в правде. Если Бог за нас, то кто против нас? Никакие враги не смогут одолеть. Идите с вашим князем!»
И в тяжёлой битве небольшая дружина князя разбила шведов на реке Неве. После этой победы стали называть князя Александра — Невским.

ЗАЩИТНИК РУССКОЙ ЗЕМЛИ СВЯТОЙ БЛАГОВЕРНЫЙ КНЯЗЬ ДИМИТРИЙ ДОНСКОЙ

Всякий русский человек любит Родину, защищает её.
Святой князь Димитрий Донской был защитником Руси..
Когда хан Мамай двинул свои войска к реке Дон, преподобный Сергий благословил князя Димитрия и предсказал ему победу над врагами:
«Князь, твой долг заботиться о Родине. Бог вручил тебе эту землю. Знай, твое войско ждет победа. Но многие из русских людей падут на поле брани».
Перед походом великий князь молился у могил своих предков в соборе Московского Кремля. Прощаясь с народом, он сказал: «Бог — наш заступник!»
Настал день великой битвы. По всей Руси народ не выходил из храмов, вознося молитвы о даровании победы. А на поле Куликовом стояли русские воины, вдохновлённые верой в правоту дела защиты своей Родины.
Уже стоя у реки Дон на поле Куликовом, смутился князь видом несметных полчищ татарских и заколебался, надо ли переходить реку. В эту минуту прискакал от преподобного Сергия гонец с наказом немедля сразиться.
«Боже, даруй победу!» — неслись клики. Умилился Димитрий духом, пал на колени и простёр руки к золотому лику Спаса (образу Христа Спасителя), сиявшему на великокняжеском знамени. Помолился последний раз за Россию. И победили русские войска врагов в Куликовской битве. Но и русских защитников погибло немало.
Благоверный - князь, причисленный к лику святых. Крестное знамение – осенение себя или кого-либо крестом. Преподобный – святой из монахов.

Материалы
Форума Иоанно-Предтеченского братства.
http://trezvenie.org/forum/index.php?topic=511


24 апреля - Радоница. Поминовение усопших

Во вторник второй недели по Пасхе Православная Церковь отмечает Радоницу – день особого поминовения усопших, первый после праздника Пасхи.

Радоница обязана своим происхождением тому уставному предписанию, по которому в Великом посте поминовение усопших, не могущее быть совершено в свое время по случаю великопостной службы, переносится на один из ближайших будничных дней, в который может быть совершена не только панихида, но и полная Литургия. Таковым и является вторник Фоминой седмицы, так как накануне понедельника после вечерни еще нельзя совершать панихиду, как должно быть при поминовении.

Радоница – от слова «радость» и означает праздник Пасхи для умерших.

Те, кто умер с верой и надеждой, торжествуют вместе с нами, живущими. У Бога нет мертвых, у Него все живы. Поэтому Церковь и молится за усопших. Молитва – это связующая нить между небом и землей, в молитве общаются Церковь земная и Церковь небесная. Молясь за умерших, мы испрашиваем для них прощение грехов. В молитве мы утешаем себя в разлуке с теми, кого любили… и продолжаем любить.

На Радоницу желательно с утра сходить в храм и поставить свечку за упокой. А потом уже ехать на кладбище. По традиции, там в этот день зажигают свечи и молятся. Кто-то – с участием священника.

После этого нужно прибрать могилку и молча вспомнить усопшего. При этом Церковь не рекомендует наедаться и пить спиртные напитки, тем более водку. Ни в себя, ни на могилу ее не употребляют в этот день, чтобы не оскорбить память покойного. Обычай оставлять стакан водки и хлеб "для усопшего" - языческий, и Церковь не советует это делать православным. Что мы собираемся оставить, лучше раздать нищим, чтобы они, как это издревле повелось на Руси, помолились за душу усопшего. Кстати, считается, что посещение могилок полезно и для нашей души. Постоять у «последней пристани» и подумать о вечном – и можно уберечь себя от многих жизненных ошибок.

Церковь смотрит на кладбище особо, не горестно и безнадежно, но как на место успокоения тех, кто обязательно воскреснет. Поэтому их и называют усопшими, то есть уснувшими до времени. Крест на могиле – это символ победы Господа Иисуса Христа над смертью.

В храмах на Радоницу молятся примерно так: «Упокой, Господи, души Твоих усопших рабов в месте светлом и приятном, устрой их души в жилище праведных», то есть в Царстве Небесном.


До встречи, дорогой читатель!  Помни девиз нашего скромного творческого листка: «Поделись улыбкою своей и она не раз еще к тебе вернется!» и это поможет тебе быть счастливее!
От улыбки хмурый день светлей.
От улыбки в небе радуга проснется!
Поделись улыбкою своей
И она еще не раз к тебе вернется!
Верь.