А на том берегу...

   В Белоруссии под Витебском, на берегу реки маленькое еврейское местечко . Ну не такое уж маленькое, почти городок. Так и называется – город Городок.
Я была там однажды проездом. На пути из Киева в Ленинград мы с друзьями  переночевали в чистенькой деревянной гостиничке с просторными коридорами, высокими потолками, простыми белыми занавесями на больших окнах. Мы с друзьями, кажется, были единственные постояльцы в тот день. Да и в другие дни, похоже, было так же чисто и тихо в ней и в самом этом городке, который я так и не успела посмотреть подробнее. Не могла ведь я заставлять своих спутников ждать, пока я знакомлюсь с географией своей родословной.
   Когда-то, в конце позапрошлого уже века в этом городке жили две семьи, которые и представить себе не могли, что могут быть у них общие потомки. Тем более, что жить эти совершенно невообразимые потомки будут в далёкой дали от тихого, милого Городка.
   
   Ну что, правда, может быть общего у бедной, многодетной семьи местного бродячего стекольщика, с его шумными, бойкими детьми, которые мгновенно набрались этих новомодных революционных обычаев. Что общего с солидной, уважаемой семьи владельца мануфактурной лавки, даже можно сказать – магазина тканей, живущих в собственном доме?
Их старшей дочери Хане повезло – и характер боевой, и практическая сметка. Быть ей помощницей родителям, совладелицей дела. Лицом правда не вышла, не прельщала, так это даже лучше. И соблазна меньше, и риска тоже. Такие времена настали, не знаешь с какой стороны ждать беды. Вот и держали младшую красавицу дочь Софью за семью завесами. Слишком уж красивой уродилась, как бы за двоих. Не дай бог, гой, чужой русский парень её умыкнёт, сраму не оберёшься, пропадёт дочь.
А семье, а торговле какой урон будет!
   Как и чем жила в домашнем затворе Соня, как удалось ей, едва достигнув шестнадцати лет, познакомиться с красивым парнем, в которого нельзя было не влюбиться ,я не знаю. Но так случилось.
Может не только ему, но и ей довелось проявить и смётку, и смелость, чтоб встречаться с ним тайно, переступив родительский надсмотр, и даже понести от него детей, двойню. Вот тут и грянул гром небесный.
Милый уже пресытился совершенно неразвитой и неопытной девушкой, которая не только читать, говорить-то толком не умела. О  жизни не знала ничегошеньки, да и не пыталась заинтересоваться, не приучена видно была. Предназначался ей  выгодный брак, и тихая жизнь у мужа за спиной. Да, оказалось, не судьба.
А любезный её – полная противоположность. В его бедняцкой семье обычаи простые, дети умели за жизнь держаться, умели и учиться. Все братья и сёстры свободно совершали свой выбор и каждый стремился освоиться в бурном потоке, с его неведомыми возможностями нового времени - начала двадцатого века.
Сонин соблазнитель видно понял, что она ему не пара, не того полёта птица, и оставил. А как только стало видно, что она себя не соблюла, и согрешила без благословения, без ребе! Да с кем! с нищей голытьбой!(одно хорошо, хоть не с русским). Так за все свои страдания и позор, родители в гневе от дурного семени отреклись и прокляли. И оказалась моя бабушка, красавица Соня со своим животом на улице.
    Дедов отец очень круто с сыном поговорил. Последняя, наверно, это была воспитательная мера. Куда уж, ведь двадцать лет стукнуло дитяти. Велел: – «Натворил дел, отвечай. Иди женись и расти что породил».
    Из родившихся близнецов один сразу умер, а выжившего назвали Борисом.
Дедовы младшие сёстры невестку всерьёз не воспринимали, не полюбили. Но всё же жила она в их доме. Я не знаю, видела ли она ещё когда своих родителей.
Дочка её, моя мама, тоже не может точно сказать, видела ли она этих своих деда и бабу и как их звали, не знает.
Борис удался  красивым и способным. Он прекрасно учился, имел далёкие планы, техникой интересовался, науки легко постигал и в новой сфере радиосвязи был достаточно образованным, когда загребли его на финскую войну. Ласковый, добрый он уже приглянулся милой девушке Даше. Их счастье только-только начало расцветать...
Моя мама мало что помнила о нём, но рассказывала как он увлекался радио и  устраивал перед домом специальное заземление для детекторного приёмника, который сам собирал, когда начал учиться в университете, на отделении связи. Связистом его и забрали. Мама помнит как пришёл он прощаться перед уходом на фронт и стоял в прихожей, в будёновке, новенькой шинели, скатанной по летнему времени через плечо Стоял немного растерянный и молчаливый.
Была когда-то у нас маленькая фотокарточка, где он в будёновке и шинели..., потерялась.
Когда звучала по радио песня «За фабричной заставой, где закаты в дыму», мама
не могла сдержать слёз и всегда говорила мне, что эта песня как будто про Борю, , и мелодия на него похожа, и слова словно о нём...
Смутно помню, ещё она говорила, что погиб он на полуострове Ханко, когда был послан восстановить связь. Видно был тяжело ранен, и зажал провода зубами, чтоб связь была, даже когда его уже не будет.
Я помню эту, поразившую меня в детстве картину и уверена, что это было именно о
нём, никогда мной не виденном любимом старшем мамином брате.
    Были у неё и ещё два старших брата и один младший - маленький Миша. Нянчить его досталось моей маме, которой к тому времени исполнилось уже одиннадцать лет. Как и стирка на всю семью, и уборка, всё это давно уже входило в её обязанности. Труднее всего было драить старыми вениками белые некрашеные полы, которые ватага братовых приятелей, с ними же во главе, затаптывали до черноты. Отец много работал и строго требовал порядка и чистоты в доме, а мать способна была только готовить.
Бабушка Соня готовила очень вкусно, из чего угодно, и даже не пробуя пищи, всегда точно знала, когда  и что надо добавить, когда снять с огня. Поэтому семейные праздники всегда накрывались у них в бедном, тесном, многодетном доме. Туда дед Илья собирал своих родных, поддерживал семейные традиции.
Всё лопнуло враз, когда его не стало, все разбежались по своим жизням, иногда годами не сообщаясь друг с другом.
   Поначалу дед работал бракёром леса, и тогда семья жила на квартире в глухом белорусском хуторе Новинки. Ему почти всегда приходилось быть в дальних разъездах.
Хозяйкой у них на хуторе была добрая русская женщина, звали её Шура. Она была ласкова с детьми, заботилась о маленькой Мусе, когда та заболела. Рассказывала ей смешные истории, кормила вкусной ароматной овсяной кашей с подсолнечным маслом. От неё шло то женское, материнское тепло, которого так не хватало в их полусиротской жизни, при живых родителях.
Мама помнит, как в семь лет, в зимний холод она одна шла в школу несколько километров по тёмному лесу, как одиноко и страшно ей было. Шла по рельсам, сперва за подружкой Глафирой, дочкой священника, на соседний хутор, а потом уж вместе с ней добредали до школы.
Старшие братья и в голове не имели подождать её, позаботиться о ней, убегали одни. Отцу, много работающему, и имеющему всегда ещё и свою личную жизнь, было не вникнуть в воспитательные тонкости и жизнь своих детей. Да видно дочка и не жаловалась никому, привыкла исполнять всё что велено изо всех сил.
Мать же их никогда ни во что не вникала, жила замкнуто, отстранённо, как-будто все вокруг неё были чужие, ненужные ей. Постоянно лежала, спала, как тяжело больной человек. Сейчас бы сказали – глубочайшая депрессия, были и тяжёлые заболевания.
Семьи как таковой-то и не было, ибо она строится женщиной, а Соня, как подрезанное на первом цветении деревце, так никогда и не начала жить, а скукожилась, свернулась душой, и не жила, а просто как лошадь под плёткой, тащилась по борозде, сама не понимая, куда и зачем.
Муж исполнял обязанности хозяина дома, и заботился о семье в силу этих обязанностей, но, ни любви, ни, я думаю, уважения, ни даже жалости к своей спутнице не испытывал. Так же и дети, не чувствуя живого материнского внимания, влияния хоть какого-нибудь, и сами матери тоже не замечали, росли как трава.
Не лучше жили Мусины соученики.
Запомнился ей одноклассник и сосед Петя.
Это уже когда постарше была, перед войной, в пятом классе, жили в Вырице, на улице Кривой. Отец Пети был на фронте в финскую войну, а дома восемь братишек и сестрёнок. Он – старший, мамин единственный помощник.
«Пе-ту-шо-о-ок!» певуче звала его мать в очередной раз помогать по хозяйству или позаботиться о малышах. А он хотел учиться, страстно хотел. Постоянно получал от матери трёпку тяжёлым полотенцем, и изгонялся из-под стола со свисающей до пола скатертью, своего единственного «кабинета», где он мог хоть немножко посидеть с учебниками и книгами.
-Надо делами заниматься, а он пустяками какими-то, - возмущалась мать.
Правда из этих-то пустяков удалось ему, уже повзрослев, дорасти до учёной степени, и и исполнить свою мечту – стать учёным.