К Михаилу

Дни  рассыпаются...  Тот  же  город,  те  же  напитки,
те  же  узоры  кафельной  плитки,
переходят  в  виртуальные  пытки.
Не  Нюрнберга  дева,  но  как-то  не  сладко.

Время  не  кругом,  прямая  к  точке  исхода,
раньше  казалось  годится,  почти-что  свобода.
Главное  без  утомительных  капель  пота.
Схема  проста   -  кирпичная  кладка

протестантизма  с  раствором  из  новой  веры.
Лидируют  бывшие  скауты  и  пионеры,
лохов-сатанистов  прёт  от  запаха  серы.
Детей  гипнотизирует  шоколадка.

Только,  мы  не  разведчики  и  не  строители,
тяжесть  нелепую  парадного  кителя
смыли  легко,  как  тень  вытрезвителя
в  несколько  нот,  шумно,  но  кратко.

Действо,  театр  из  ящика.  Аборигены  в  браслетах,
неразбериха,  менты,  зек,  тефтель-котлета,
нео-набоковский  чёрт  обычен  в  Господне  лето.
Озеро,  фаллос  и  неприменно  палатка.

Детские  травмы,  вопрос  темперамента,  тонкости  вкуса,
кряканье,  пруд.  Брякают  серьги,  изредка  бусы
и  крокодила  кусает  француза  за  пузо.
Сила  рептилий  -  гибкость  и  хватка.

Даже  в  залах  неведомых  Улан-Батора
те  и  иные,  не  более  интерпритаторы.
Щели,  воронки,  влажные  кратеры,
если  контральто,  увы  свиноматка.

Грустно  играть  громче,  медленней,  тише,  быстрее,
зажмуришься  -  Суламифь,  и  попадаешь  в  еврея.
Есть  нечто  общее  у  дирижёра  и  брадобрея  -
желание  нравиться,  -  бабья  повадка.

Jedem  das  seine,  -  мог  бы  сказать  нам  Рильке.
Грамоту  ту  не  принять  ни  Ивану,  ни  Фильке.
Знаки  Отечества:  водка,  пряная  килька,
клавиши  Соколова,  утеха  спецназа  лопатка,

не  отпускают,  как  не  крути  календарик,
несложно-московским  запевом  про  шарик.
Кому-то  мерещатся  лики,  мне  сдобные  хари,
со  снега  взлетает  испуганная  куропатка.


май  2012  года.