Баян

      
         Мой друг,
                с которым вечерять любил я на досуге,
                довольно часто уверял меня,
                ласкаясь пышными речами льсти, к моей подруге,
                моей душе.   
         Так что казалось иногда уже,               
                есть доля истины в его словах,
                и только не смущавший сердца страх,
                советник  верный и мудрейший сотни мудрых,
                мне говорил,         
          - Что утро вечера намного мудреней.
         Ему я верил  и спокойно спал.
         День год слагал, но ей, душе моей, все не было ответа.
         Я как слепой, без света, блуждал среди моих тяжелых дум,
                пытаясь, тщетно, разогнать тщеславных мыслей шум,
                а он, от грязных и смердящих ям питаясь гнилостью надменья,
                не оставлял надежды одолеть меня.
         Какое это было тяжкое сраженье?
         В нем не было ни дня, без празднества побед и плача пораженья,
                но чувство уважения повелевает мне не удлинять рассказ.
          
           Однажды в поздний ночи час беседу мы вели о качествах души поэта.
         И се, видение.
         Как будто где-то, там,
         В глубокой бездне сердца.
         Где некогда лишь мрак и холод и туман
                скрывали всякое движенье, пылала яркая свеча,
                и теней чудных отраженья влекли прекрасным видом.            
          Я, увидел за свечёй, в провале каменной стены, открылась дверь...               
          И снопы света, феерия огня,
                блистанье молний, буря, гром и трус,
                проседеся земля...
          Умолкло все, ушло и только теплота, внутри меня,
                осталась навсегда, от той свечи.               
          Казалось что вдали, о чем-то, кто-то говорит.
          Я вник в слова и ужас,
          Это мой двойник, любезный мой рассудок, мой позор!
          Его слова перед тобой, читатель.
          Сор, который я оставил в памяти, придя в себя!
          Он говорил, - …в её руке земля и горы, разверстых пропастей разлом,
          Она войдёт пред взоры без труда рассерженным волом.
          И львиный рык прокатит сквозь века.
          Проткнёт противника мечем врага, рассыпав громкий конский топот.
          Взметнув фонтаны ярких искр из под копыт,
                среди пучин вдруг поплывет как кит.
          Взойдет лучами раннего светила.
          Среди жемчужной россыпи полночных звёзд,
                есть место ей.
          Тяжёлых волн прибой свирепый породит, круша о скалы в щеп,
                столетних древ железа крепльших, армады грозных кораблей.      
          Метнёт стрелу, без промаха пронзая цель.
          Отсрочит казнь злодея,
          Но возвратится, чтоб воздать за зло.
          Напомнит поколениям нечестие отцов.
          И славу верным в стократ даст.
          Омочит теплою слезой ланиту и печальный глаз
                развеселит задорной шуткой.
          Закатит пышный пир и дикой уткой взмоет ввысь, чтоб уронить яйцо,
                в котором жизнь бессмертного царя-кащея.
          Да разве смог бы я славнее воздать ей всю хвалу?

          И я ещё в плену, - Душа поэта?!
          Какой нелепый детский вздор.
          Лишённая цены потусклая монета.
          В его душе быть должен струн звучащий хор.
          Там в нежных прикасаниях перстов
          Я прозираю сокровенные движения Баяна.
          Он возжелает петь и вот, как изваяна,    
          Нежней персидских тканей, вдаль плывет река.
          И там, и здесь всплеснёт стопа,
          Играючи, подобно рыбной знати, у самой кромки тихих вод.
          То вдруг, поднимет он со дна водоворот.
          Возмутит весь размер стиха.
          И нужно ли радение ума, чтобы понять и проследить
                всю красоту строенья?
          Когда почти без всякого труда
                рождают струны под перстами звуки пенья…

         
          Там безобразию душ мрачных,
          В которых отраженья грязных дней
          Рождают слог для слуха красный, нет места.
          Пусть
          Звучит
          В душе твоей
          Неумолкаемый совет о праве "создателя-творца".
          Не слушай - всё пыльца, цветов благоуханных,
          Легчайший тополиный пух:
          Тщеславия капризы странны,
                не траться на напрасный труд.
          Там нет прекрасного,
          Но лишь кусками
          Рвут на части.
          И нет охоты продолжать читать.
          Естественно, законом вложено в создание,
          Живящее с мертвящим различать.
          Оно кричит в нас о великом, - Его пример для нас как идеал!
          Взгляни на лучшее и только мигом на прочее.
          Труха: он осознал.
          Воротишь разве вспять изшедшее порывом?
          Разбросанное ветром как листва.
          Нельзя собрать.
          Так что ж, что это было!
          Я тоже непристойное писал.
         
          Умолкнем же до времени, холмы пустые!
          От усыренных гор внемлите гласу!
          Вот оглашать на стогнах станут, опресноки готовить чистые,
                без квасу.
          Исследуйте поверья, мысли, времена.
          Или на веру можно взять, не важно.
          Кто вывел под уздцы пегаса на луга?
          Кумиры, чьи стояли и не падали?
          Кому служенье, слава и хвалы
                с мясами тушей тучными бараньими?
          Чьё смрадное от жара адского дыхание
                мутило разум?
          Чей безумья вой вселял в сердца ледящий ужас,
                терзал тела, ввергал в огнь, бил плетью,
                вел на казни ужем?
          И что обрёл всем этим он?
          Позор!
          Железные оковы-камни.
          Увлекший в преисподнею рок, приговор.
          На тысячу определённых лет, до откровения великой тайны.
          Тогда он вновь взойдет, оправившись как будто, от смертельной раны,   
                чтоб обольстить припавшую к его стопам и плоть и кровь,             
                дать выпить ей отравленную чашу.

          Чреда цветущих лет.
          Играние ласкающих лучей сознанья.
          Расставание,
                с прекрасными
                созданьями
                земного бытия.
          Как многим хочется,
                все вдруг обняв,
                всего лишь променять
                на поиски ничтожной славы.
          Которая оставит нас ни с чем.
          Мелодики поющих струн доступны всем.
          Но струн одних лишь - мало.

             …Его поэзия, как дрот свистящий жалом,
          Стремясь через пространства и года,
          Вонзаясь в плоть восставших великанов
          Рождает стон, рыданье и ума
          Приятные, сладчайшие медовых вин исканья.
          Размерив земли и означив времена,
           Собрав народы, царства, племена;
           Для всех родов, златою нитию становится вотканной,               
                в их памяти, историей огня!
           Однажды древле, в лоно чаши, бездны-бытия
                излитого движением покойной воли.
           Которая, в порыве ревности и боли,
           Сорвав с стены одряхший и истлевший холст,
           Вдруг ввергнет в раскаленный кратр вулкана.
           Раздрав и смяв - могучею рукой -
                расплавит, воссоздаст,
           И явится пред взоры чистых глаз - в безвременьи - пленяя
                вдохновенным гением Баяна! 

           Мой друг умолк,
           Стучали капли о водосток
           И у окна,
           В ночное небо,
           В грустном взгляде,
           Минуя ум,
           Из сердца,
           Как мольба:
           Лилось подобно тонкой струйке,
           В безветренный, морозный день зимы,
           Тепло занявшегося угля,
           Дыхание живой души.