Признание

                ПРИЗНАНИЕ
  Ежегодно, в апреле, человечество отмечает планетарный праздник – День Земли. Естественно, он проходит без фанфар и победных реляций. Угроза всемирной экологической катастрофы не подвигает нас к песнопениям. Но этот день – не только рубеж тревоги Он залог надежды, признание в любви матери-природе. «Признание» - именно так я  и назвал свой сюжет.

 Она была рядом – дивная страна моего детства. Почти на околице, за пряслами крайних огородов, начинался кедровый урман. Тихими солнечными днями был он яснолик и добродушен. Теплом и покоем веяло от смуглой позолоты стволов. А в зеленом сумраке пушистой хвои таилась задумчивая голубизна…
   Но в черную непогодь, под буреломным ветром, он преображался. Он поднимал к тучам, словно сжатые кулаки, верховья кедровых ветвей, и тяжкий, угрожающий рык шел из его глубин.
 Мы, дошколята, еще не знали, что живем на берегу безмерного таежного океана, что за нашим селом – на сотни километров – безлюдье черневых урманов да гиблых васюганских болот.
 Но взрослые и не пускали нас туда. Для наших игр и походов они отвели своеобразный лесной остров. С одной стороны его обрывала излучина старицы, с другой стороны – ограничивал проселочный большак. Так что не потеряешься.
   Красив и грозен был этот древний бор. Рядом с могучими торсами кедров и сосен еще нежнее казались лебединые изгибы молодых берез. Сквозь серебряный блеск осинника рвались к небу черные минареты елей, а подлесок весь был во власти мальчишески вихрастого пихтача.
 Боровая громада, словно боясь обрушиться, замерла поодаль от крутояра, уступив место просторной поляне, на которой возвышалось несколько вековых берез.
 Поляна эта была заповедным местом нашей ватаги. Здесь мы учились разжигать костры и запекать в золе молодую картошку из соседских огородов (своя-то казалась невкусной). Здесь, подражая взрослым, мы делили поровну лесную добычу. Здесь мы плели пастушьи бичи из мочала и соревновались - чей ударит громче и раскатистее над обрывом.
 И еще мы любили свою поляну за то, что на ней появлялась первая в округе вешняя проталина. Помню, с каждым днем она увеличивалась, освобождая светло-русые пряди прошлогодней травы, пронизанной золотыми заколками хвоинок. Земля здесь нагревалась быстро. И мы припадали к ней, словно хотели ощутить мальчишескими сердцами, как зарождаются в ее глубине тревожные, горячие токи весны…
 Именно здесь, на солнечном крутояре, возле родного села, перед синим безбрежьем урманов, меня впервые ранило острое чувство весны и родины.
      Идут годы. Я часто прихожу сюда, когда судьба открывает мне счастливую дорогу домой, под отчий кров. Я прихожу сюда на свидание с детством, с родиной, потому что для меня они начинаются здесь. У каждого из нас есть такая стартовая площадка, на которой завязалось, окрепло и возмужало сладостное до слез, горячее до боли чувство любви ко всей большой Родине, к ее ближним и дальним пределам. Но каждый из нас очертил в своем сердце ту часть великой страны, которая особо любима и дорога, особенно волнует и тревожит.
 Для меня такой привязанностью стал таежный край в междуречье Оби и Иртыша, где вольготно разместилась величайшая мире озерная страна – Васюганье. Волею журналистской судьбы мне довелось побывать в разных местах «необъятной Родины своей», любоваться сопками Приамурья и ласковым накатом черноморской волны, дышать воздухом степей и тайги. Много чарующих, незабвенных мест на просторах России. Но, поверьте, им не уступает красотой и мощью наш древний богатырский край.
 Жителям северных районов Новосибирской области не надо объяснять, что это такое. Они хорошо знают суровый нрав васюганской тайги и сумели укротить его. Многие новосибирцы из горожан – геологи, поисковики, охотники, туристы, промысловики – побывали в этой загадочной стране, нефтяные подземелья которой таят глубинные сокровища.
    Но есть богатства и наверху. Мне могут возразить, что всего стало меньше в наших лесах и реках. Да, под напором технократической махины, из-за нашего равнодушия и сиюминутного рвачества, из-за тяжкого «оброка», которым обложила многолетняя война наши лесные сокровища, всего поубавилось, а кое-что оказалось под угрозой необратимой гибели. Конечно, само собой ничто не восстановится, если всенародно мы не встанем на защиту того, что осталось. Но и лишенную во многом былой красоты и мощи я все равно люблю эту землю и верю в ее грядущий расцвет.
 А мне хотелось бы сказать и о том, что край этот по-своему романтичен и пригож. И особенно прекрасен он осенью, когда темнохвойные урманы охвачены пожаром осинников и березняков, когда извивы медленных рек оторочены золотом листопада.
   В первую университетскую осень, когда душа моя, лишенная целительного простора, маялась в громоздких, каменных коридорах учебного корпуса, сложились строки, навеянные образом октябрьской тайги :
 Отпылали холодным пламенем
 Золотые костры берез.
 Над тайгою, листвой захламленной,
 Голубой опрокинут плес.
 Зеленеющий остров озими
 Перворанней свежести полн.
 И смеются на хмуром озере
 Белозубые гребни волн.
 Табунами казарка грудится.
 На заре холодок знобит.
 Первобытная дикость чудится
 В отголосках лосиных битв.
 Запасается зверь берлогою.
 Стынет в дуплах пчелиный мед.
 На таежных протоках гоголи
 По утрам разбивают лед.
 Скоро-скоро на снег за соболем
 Заструится хвоя сосны…
 Забросает зима сугробами
 Семена далекой весны.
 Через полвека с лишним некоторые строки кажутся мне нарочито экзотическими, устаревшими. Но – поверьте- не стареет, а, наоборот, становится нежнее и крепче сыновнее чувство любви к родным раздольям.
    А судьба уготовила нам другие испытания, когда встать и сказать о любви к Родине – тоже позиция. И каждый, кто разделяет такую убежденность, может повторить,  слова знаменитой песни:
 Я люблю эту землю. Родные края.
 Земля – моя радость.
                Земля – моя радость
 Любимая песня моя!
 И мне, не смущаясь повтора, в знак признательности за счастье быть сибиряком, хочется неукротимо воскликнуть; « Я люблю эту землю! Я люблю тебя, жизнь!»