Сибирская история

АНАТОЛИЙ ЗАЮКОВ

Сибирская история
     Сказание

          Бывальщину слушать лучше сказки.
          Былина старину любит.
                Русские пословицы

            I
В стороне глухой, морозной,
Где Сибирь Кучума град,
Царь Иван, в народе Грозный,
Повелел сзывать отряд
И разбить татар в том граде,
Да ещё словцо на «ять»
Царь велел не шутки ради
За глаза купцам сказать:
«Нынче слыхивал от дьяков
В службу взят отряд казаков.
Натворил грехов с излишком
Ихний атаман Ермак,
Он порой за золотишко
Бить и наших не дурак.
Посему велю вертать их
Под конвоем царской рати,
Золотой отнять излишек
Коий он у татарвы
Отобрал и у купчишек,
И привезть в казну Москвы*».
С сим указом князь Каширский
Поскакал к земле сибирской.
Миру господи еси,
Не спокойно на Руси.
Месяц, два скакал Каширский
И, сменив пять лошадей,
Прискакал к земле сибирской
В край лесов и соболей.
Видит: речка Чусовая,
Город рвами обнесён.
Башня в нём сторожевая
Бдит татар и ночь и дён.
На дворе купец довольный
Встретил князя хлебосольно.
Кликнул:
- Эй, Микишка!
- Ать?
- Мигом лошадь разнуздать.
Скоро кинулся Микишка
Гнилозубый мужичишка.
И по выкрашенной плахе
Старший Строганов (орёл!)
В синей шёлковой рубахе
Гостя в терем свой повёл.

* В 1558 г. и позднее царь Иван Грозный неоднократно жаловал вольными землями сибирских купцов Строгановых и повелевал строить им в тех местах крепости «…пушки  и пищали учинити, и пушкарей, и пищальников, и воротников… устроити для береженья от нагайских людей и иных орд».

День пьют, два - на третий в сборе,
Подан конь седло в уборе.
Князь выходит, в зубах роясь,
Тут ему и посошок
На дорожку, сами в пояс,
И серебряных мешок.
- Про указ, как говорили…
Мол, дружинники отплыли,
Што теперь де слишком поздно –
Не догонит их гонец.
Не гневись, мол, царь наш Грозный, -
Назидал его купец.
Князь стоит, как сокол ясный:
- Не догнать, оно согласный.
А купцы тому и рады,
Дабы замести грешок,
Говорят:
- Принесть из склада
С серебром ещё мешок.
Князь мешок тот подождал,
Прыг в седло и ускакал.
        ***
Атаманова изба
Под сосной на взгорке:
По наличнику резьба,
Пушки на задворке.
Посмотрел вдогон Ермак
Князю, усмехнулся,
Взял серебряный кушак,
Туго затянулся,
Вышиб двери кулаком,
Вышел вон наружу.
Гуси-лебеди рядком
Над лесами кружат.

         II
Рушат волны дикий берег,
В лёгких стругах казаки,
Завсегда в удачу веря,
Растянулись вдоль реки.
Погрузив коней строптивых
На расшивы и плоты,
Управляльщики шумливо
Налегают на шесты.
Впереди Ермак на струге
Смуглокож, как перс, лицом,
Подле атаманы-други -
Лишь Ивана нет Кольцо.
Атаман Кольцо с отрядом
Скачет тут же над рекой,
На случай засады рядом
Оказаться под рукой.
Бьёт волна о борт смолёвый,
Думу думает Ермак,
Бородатый, чернобровый.
Что задумался, казак?
Чей ты, волский али с Дону,
Или бог откуда весть?
Русь она глядит в икону,
А коснись - и сабля есть.
Наступает, Тимофеич*,
Атаманить твой черёд.
Что там ждёт в лесах за свеем,
Не загадывай вперёд.

* Имя Ермака, по одной из версий, собирательное - настоящее Ермалай Токмак (А.З.).

         III 
В снег, обжитый снегирями,
Опустилось солнце тихо.
Воздух трогает ноздрями
Осторожная волчиха.
И, примяв зазимок белый,
Вдруг загривок подняла
И отпрыгнуть не успела,
Как ужалила стрела.
По отлогу закрутилась,
Но смертельный грянул гром –
Только эхо прокатилось
И исчезло за бугром.
Скалясь, хищница взметнулась,
Белый свет в зрачках поблек,
О незримое споткнулась
И зарылась мордой в снег.
Таузак – охотник ханский –
Видит русских, рвёт колчан.
Взвыл в тоске на басурманском:
- Ян-н! Урус… айсыр, яман!
Те же с гиком налетели,
Обступили там и тут.
Кони, пятясь, захрапели,
Чуя зверя, не идут.
И на голос атаманский:
- Сёмка, где ты? Покаляч!
В языке их басурманском
Ты у нас один толмач.
Сёмка тут же по-татарски.
- Он гутарит, атаман,
Будто он охотник ханский,
Хан его Кучум-салтан.
И Кольцо присвистнул бодро:
- Вот те раз, в алтын назём!
Ну-тк подкиньте на забёдра
К Тимофеичу свезём.

         ***
Хан Кучум отбросил чётки.
Слуги кушанье несут,
Окромя московской водки
Триста тридцать восемь блюд.
Хану яственный  обед
На ковёр персидский ставят.
Битвы так порой не славят –
И чего тут только нет!
Рыбьи жаберки в томате
На медвежием жиру,
Хрен с зайчатиной в ушате,
Утомлённые в пару,
Дикий гусь на медном блюде,
Кабарга на вертеле,
Мёд в серебряной посуде,
Рябчик валенный в золе.
В пузанах настой брусничный.
Круто соленый чигит
И айран в бочке готичном,
Обручённым в малахит.
Бишбармак горячий тут же
И турецкая халва,
И салма, и сыр верблюжий,
На меду в корце айва.
Тут вино в сосудах тонких
Дар купцов из Бухары,
Там шербеты и бочонки
Полны рыбы и икры.
Хан к сосуду бровью движет
И ему подносят куб.
Хану жир обличье лижет,
Золотит со лба до губ.
Хан губастый, медноскулый,
Крутоплеч, бритоголов
Самоедов и вогулов
Объясачил, остяков.
Повелел платить алтайцам,
Платят с дыма и манси
Рыбой, соболем и зайцем –
Чем богаты на Руси.
И в озям верблюжьей шерсти
Он одет и в куяке,
И сверкнул мечами перстень
Драгоценный на руке.
Хан икру на ломтик мажет,
Но снаружи слышит шум.
И вволакивает стража
Голодранца в ханский чум.
Скрылись в тень пугливо слуги,
В ноги брошен Таузак.
Говорит, по рекам струги
Вниз плывут, а в них Ермак.
Передал Ермак тот хану,
Чтобы шёл он на поклон,
Не придёт Кучум с дуваном,
То возьмёт его в полон.
У уруса меч на бляхе,
Лук его палит огнём.
Таузак елозит в страхе,
Сбился в ком ергак на нём.
Хан вскочил и страх на лицах,
Взвизгнул, топая, и в миг
Загустела кровь в глазницах:
- Врёшь! Я вырву твой язык!..
О, неверный! Ты, я вижу,
Белену сегодня ел.
Вырвал нож, нагнулся ниже,
Захрипел:
- Как врать ты смел?
- Мой салтан! Скажу неправду
Покарает бог Бурхан.
Много  их плывёт за Тавдой
Впереди их русский хан.
Взгляд Кучума налит кровью,
Пнувши снедь, велит убрать
И, стреляя гневно бровью,
Повелел князей призвать.

          IV
Первый снег. Бело в тайболе,
По сутунку дятл мозжит.
След лосиный и соболий
От реки к бугру бежит.
Снявши ружья боевые,
На косматый, дикий брег
Выезжают верховые,
Лошадьми копытя снег.
У чащобы, над овражком,
Чу, Кольцо напрягся весь:
В согре охабень барашковый
Копошится, кто-то есть!
Помчалися с гиком, свистом,
Не страшась, и тем крепки.
С храпом в ельнике пушистом
Кони встали на дыбки.
Им дивясь, от волчьей ямы
Разогнулся мальчуган,
За кушак зацеплен прямо
На лису большой черкан.
Сероглазый, белокурый,
В мягких рысьих сапогах,
Выдохнул, скрывая страх:
- Так стоптать могёте сдуру.
И волчица в яме гиблой
Лапу жмёт, видать ушибла,
Шерстью вздыбилась, рычит -
Ей на помощь жердь торчит.
Казаки смеются пуще:
- Ай да хан сибирской кущи,
Сам с вершок, а отвечать!
Чей-тко будешь и как звать?
- Вона, наша с дедом хата,
Во-он за лесом, где гора.
А зовут меня Ипатом,
Ольга есть ишо, сестра.
- Ишь ты как! – Иван дивится,
Казаки дивятся с ним.
- Ну, а энту вон зверицу
Мы в сей час ослобоним.
Тут же наземь соскочили,
Дружно жерди ухватили,
Зверя враз под «ух» и «ах»
Подтянули на руках.
Та вдруг клацнула клыками
И, махнув под облаками,
Скрылась в ельники густые.
И присели дончаки –
Ихни кони боевые -
Диву дались казаки.

        ***
Средь дремучих, диких сосен
В дальней пади заревой,
Где задумчивые лоси
Плиты каменные носят
Над носатой головой,
Где лохматые медведи
Будто вылиты из меди,
Где глухарь сидит в тиши
И трясёт в ночь бородой
Под зелёною звездой.
Так вот сотни вёрст проедешь
Скачешь-скачешь и не встретишь
Ни огня и ни души.
В месте том в близи урочищ,
Горбясь, кущица стоит,
Древний в ней живёт кущник,
Рослый и седой старик,
Крепок, сажень поперёк.
К счастью, видя огонёк,
Только у него и к ночи
Путник редкий загостит,
Отдохнёт и нож наточит:
Чтобы вдруг в глуши тайбола,
Зверя встретив иль монгола
Иль аркан сибиряка,
Стала гибельной рука.
Но сегодня дед Вожайя
Видит, как за рядом ряд
К загородке подъезжает
Конный воинский отряд.
Впереди с бойцом Ипатка
Скачет бойко на коне.
Пожурил дед для порядка:
- Ить, в какой он стороне.
Ты ж, попробуй, догадайся,
Где с утра запропастил.
Видя русских, дед старается,
Двери настежь отворил.
Ольга стол съестным накрыла,
Дед в бадейке ставит мёд.
Мясо жареное с пылу
Ольга в противне несёт.
- Ешьте, гости дорогие, -
Приглашает, а сама:
Груди девичьи тугие
И глаза сведут с ума.
В них озёра голубеют,
В них леса отражены,
Брови дугами чернеют –
Краше б не было жены.
- Как  тут, дедушка, татары,
Хорошо ли тут живём?
Для тяжбы ты больно старый
В здешний холод со зверьём.
Дед перстом куда-то тычет:
- Волку зимушка в обычай.
С миром хлебушек жуём,
Век другой живу хоть старый.
А татары, што татары?
В воде черти, в земле черви,
Тут татары, там бояры.
Ну, а вы-то кто такие?
Вижу воины лихие.
И сказал казак Емеля:
- Тут, отец, мы кто откеля.
С ветру вольного, со степу раздольного
На помин легки,
Кто зипун, кто казаки.

На столе в ходу бадейка
В эку стужу выпить рай.
Видят в коробе жалейка
- Накось, дедушка, сыграй.
Дудку дед Вожай смыкает,
Звук один, другой берёт,
То дудит не замолкая,
То печально вдруг замрёт.
Казаки вокруг притихли,
К старику присев гурьбой.
Русь святая, ты не в них ли?
А они живут тобой.
В дверь кровавит вечер влагой
Будто сабельный удар.
Им теперь ходить ватагой
Супротив лихих татар.
Смолкла песня. Дед Вожайя
Головы куржак склонил,
Точно песню провожая,
В чём-то душу повинил.
В толще кожи затверделой
От брови глубокий шрам,
С бородой белее белой
Дед, как в изморози храм.
Казаки к нему с вопросом:
- Расскажи, отец, кем был,
Много ль татарвы раскосой
В Диком поле порубил?
Может, плыл в набег на перса,
А потом делил дуван,
Иль в лесах глухих для зверства
Полонял тебя аркан?
Тот дохнул шыроконоздро,
Вышел вон и вносит меч.
Молвит:
- Дед ишо мне отдал
Землю нашенску беречь.
Был я ратник, знал походы,
Всяко видел на веку, -
А теперь ушли те годы,
Чтоб дружинить старику.
Со двора вбежал Ипатка,
Вслед за ним лохматый пёс.
- Мы, дедуль, играли в прятки
За распадком у берёз.
Дедушка, а где-кось лыжи?
Их не вижу с той зимы.
Пёс у ног Ипатку лижет
Полон шумной кутерьмы.
Дед Вожайя внука гладит,
Слёзы веки вдруг межат:
- Лыжи, сынка, мной в догляде
Под омшаником лежат.
Вся пылая, взоры тупя,
Ольга снедь к столу несёт.
Глаз Кольцо не оторвёт,
Где она пред ним ни ступит.
Убежал Ипатка снова,
Вслед за ним умчался пёс.
Слышно в сумраке лиловом
Смех раздался у берёз.
- Хороша растёт подмога?
- Хороша!
Гудят кругом
От оконца до порога:
- Добрым будет казаком.
Дед лучится:
- Зря не стану говорить,
Ипат таков,
Но уж больно до капканов
Он охоч и до силков.
То зайчишку где отпустит,
А вчерась иду в лесу,
Вижу, внук присел за кустик,
Тянет из силков лису,
Слышу, молвит:
«Эко, дура!
Дай распутать у ноги».
И распутал, гладит шкуру
И толмачит ей:
«Беги».
Их родители помёрли
Пять годов тому назад,
Горечь стрянет комом в горле.
И уже себе не рад
От тяжёлых дум Вожайя:
- Мне не страшно помереть,
Им, галчатам, угрожает
В одночас осиротеть.
Голова его белее
Снежной наледи в ветвях,
Но глаза ещё синеют
В закосмаченных бровях.
Кулачищи твёрже кремня,
Нос во мхе усов, как груздь.
Дед сидит могучий, древний,
Уходя корнями в Русь.
Ночка в окна чёрной думой,
Месяц, как татарский нож.
- Одолеем, дед, Кучума?
- Одолеем! А чего ж?
Бьётся пламя в медной плошке
Золотой летучей мышью.
На столе бадейки, ложки,
Мхом зелёным снизу вышит
С красной клюквой туесок,
Редька в рыльнице бела.
Тянет жадно из угла
Захмелевшему Плафудью
Божья Матерь в полной груди
Нецелованный сосок.
А потом вдруг жах в висок
Кистенём его Кучум…
- Ну, чиво раскиснул, кум?
Кум (того!) уже не слышит.
Кум теперь уже не кум,
Кум об стол сосновый: бум!
И готов: мертвецки дышит.

          V
За засеки и заплоты
Маметкул спешит с охоты.
Молодой учёный кречет,
Волей ханскою томим,
Бьёт крылами по оплечью,
Слуги следуют за ним.
На рысях во град заехал,
Сбросил шубку на ходу,
Отороченную мехом.
Тут же два лихих вогула
Подскочили к Маметкулу,
Держат лошадь в поводу.
Бьёт копытом кобылица,
За хозяином стремится.
Маметкул заходит в чум
Где сидит среди вожей,
Понаехавших со всюду,
Царь, его дядьёк, Кучум.
Мыслит он: случилось худо.
Князь Бояр:
- Урусов мало,
Мы побьём их, мой салтан!
Басандай:
- Велю завалом
Преградить им путь в урман.
Карача:
- Завалы трусам хороши
Прикрыть глаза.
Ты, я вижу, трус, мурза
Испугался горсть урусов.
Кровь монгола горяча,
Алчно дышит Карача –
Знатный вож и храбрый воин,
Точно беркут раскрылён,
Ханским взглядом удостоен
(Удостоен – прав тут он!)
Тронув ниточку усов,
Хан Кучум взметнул бровями:
- Маметкулу быть над вами,
К утру выйти из лесов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ночь и звёзды. Мчит по граду,
Побросав свои отряды,
Маметкул, как есть с охраной,
Кровоточит с боку рана.
Месяц дунул трубно в рог,
Маметкул через порог
К хану в чум шагнул шатаясь:
- Нас разбил урус Ермак, -
Молвит, нервно улыбаясь, -
- Сам я спасся кое-как.



БОЙ У ЧУВАШИЕВОЙ ГОРЫ

Снег. Засеки и завалы
У подножия горы.
И восход кроваво-алый
Пролил свет на топоры.
По ту стороны татары
Тьмой несметною стоят,
Изготовились к удару,
Вдоль засек костры горят.
На горе, во вражьем стане,
Ханский высится шатёр –
Камнем пушка не достанет,
Не прорвётся шестопёр.
Видны арбы и телеги,
Валят набок остяки,
И на голом, диком бреге,
Приуныли казаки.
Слышен павших духом ропот:
- Ихну тьму не одолеть!
- Не гневи! Чай не холопы…
В нашем деле не робеть!
Встал Ермак средь круга братьев
В боевой шелом одет:
- И от  многой в битвах рати
Добивались мы побед.
Сколько зла и запустений
Натворил нам басурман?
Так мечом их ноне встреним, -
Начал слово атаман.
- Вспомним, как он Русь бесчестил,
Как поганил наш очаг.
Так пущай нас будет двести,
Но и тех запомнит враг.
Атаманы.
Никита Пан:
- Кончилась айда-гуляла,
Што могём поворотить.
Но за что земля страдала,
Коли ворогу тут быть?
Яков Михайлов:
- Я ли с вами кровь не пролил,
Цепь боярску не носил?
Только вышла ноне доля
Нам подумать о Руси.
Матвей Мещеряк:
- Думал я, купцов пограблю
И на том остановлюсь,
А теперь (он вынул саблю)
Нам стоять святую Русь.
- Постоим! – гудят, как улей.
- Пусть ведёт нас атаман.
- Стойте, братцы! Мы в огуле,
Так на кой нам царь Иван?
- Помолчи ты, сучье семя,
Не мути тоской народ!
- Вдарь его, Вогулька, в темя,
Штоб не трусил наперёд.
- Ты веди нас, Тимофеич,
Боевой ты наш Ермак.
Ах, как ноне день алеет! -
Вскинул голову казак.

        ***
Солнце огненной телегой
Покатилось на татар.
Казаки пошли набегом
В смертный сабельный удар.
Но завалы раздвигая,
Из темнеющих лесов
К ним спешат, рыча и лая,
Своры жадных, диких псов.
Вот он крупный, рыжей масти
На Емеле захрипел,
И в клыкатой чёрной пасти
Клок рубахи потемнел.
Тот, не жалясь на здоровье,
Жахнул саблей:
- Н-на те, гад!
Взвизгнул пёс, облился кровью,
На кишках корячит зад.
Встал Емеля и дивится:
- Ишь! Чуток не одолел.
А засеки и бойницы
Выпускают тучи стрел.
Развернувшись конной лавой,
Дикари летят на них,
Как серебряные травы
Колыхнулись сабли их.
Им заходит от овражка
В тыл с отрядами Кольцо,
Сабли вон из ножен, шашки –
Только ветер бьёт в лицо.
Заварилась всюду сеча.
Казакам спешит навстречу
Храбрый воин Маметкул,
Сабля золотом играет;
Ржанье, ругань не смолкают,
Лязг да стон, да ратный гул.
Тьму за тьмой шлют басурманы:
Остяки, ханты, уланы
Поднимают с воем пики
И пускают вход мечи
Черноглазы, желтолики
Удальцы вогуличи.
В барабан усердно лупят,
И Ермак вот-вот отступит -
С ним бойцов осталось мало.
Но усилилась пальба
И победно заиграла
Их казацкая труба.
Бьют вослед картечью пушки,
Остяки бегут с опушки,
А татары из засеки.
И на землю пал Кучум,
Взвыл:
- О, боги-человеки!
 Знать во мне заплеснел ум…
Тут же он с немалой свитой,
Нахватав с собой добра,
В лес бежал от войска скрыто
Из опального шатра.

          VII
Не спеша подъехал к хате 
Маметкул, а с ним отряд -
Сабли в ножнах, перстни, латы
Златным жемчугом горят;
Сам же в шапке с лисьим верхом,
Сбоку лук и круглый щит
Оторочен рыжим мехом
И копьё над всем торчит.
И Вожайю держат плечи
Трое спешенных татар.
Кровянеет в чаще вечер,
Точно сабельный удар.
Крепко схвачена за бёдра
Рвётся Ольга из саней,
Басурман золотомордый
Бьётся коршуном над ней.
Дед раздвинул вдруг ручищи,
Но с коня вогул поспел,
Дед вогула кулачищем,
Тот, как колоб, отлетел
И воткнулся в снег изрытый.
Плеть летит на старика.
Дед за плеть и под копыта
Опрокинул седока.
Сам шатнулся вдруг без аха –
Из груди торчит стрела,
И холщовая рубаха
Алой юшкой зацвела.
Опустился дед Вожайя,
Смутно видит: из тайги
Внук Ипатка поспешает.
Прошептал:
- Сынок, беги…
Весь в слезах Ипат пробрался
Под копытами коней,
Дед навстречу не поднялся,
Ольга бьётся у саней.
Тут к мальцу монгол подходит,
Взял за охабень в обхват…
На кровавом небосводе
Ночь ударила в набат.

       VIII
В чекмене Ермак нарядном
Из зелёного сукна,
С бородой как чернь окладной
Шутки шутит у окна.
Атаманы круг по лавкам,
Посерёдке длинный стол.
Мёд в бочонке на подставке
И в дуплянке малосол,
В коей яблоки ядрёные
Смотрят, выкруглив бока.
Прядь волос посеребрённая
Над виском у Ермака.
То смеётся он, то хмурится,
То наказывает вдруг:
- Промыслам давать вам улицу,
Дань накладывать на лук.
Ты плыви, Никита, ноне
Вниз по рекам за Кокуй,
Тех, кто меч на нас хоронит,
Беспощадно повоюй.
Ты на Обь, Сергуня, сплавай.
Ты, Изот, там не бурчи!
И тебе прибудет слава –
Ты татар земле учи.
Чтобы было хлеба вдосталь
Сох и борон наковать,
Да купцов без пошлин, просто
Пропущайте торговать.
Ты, Вокула, солеварни
К половодью мне настрой,
Стёпка, ты займись овчарней,
Да руду для дела рой.
Ты, Иван, проедь тайболом,
Про Кучума всё узнай,
А увидишь где монгола,
Допрежь в драку не вступай.

           ***
Песнь вызванивает кузня,
Из-под крыши пар клубком.
Самулейка веки узит,
Бьёт шайтана молотком,
Тот змеёй по наковальне
Вьётся огненно дыша.
От жары Емеля сальный
Поучает не спеша:
- Сабля портит, соха кормит
(Накось в чан воды долей)
В ней, в землице, наши корни,
Маракуешь, Самулей?
- Сабля батька, соха матка,
Самулейка воду лей
Дополна казан из кадка,
Но совсем наш без корней.
- Ох! – Емеля зубы скалит. –
Ох-хо, парень, начудил!
Ну и хлопец! Вы видали
Он чиво нагородил?!..
И смахнул слезу утиркой
Изумрудную с ресниц,
Вышел вон, ноздрёю цвыркнул.
Кто-то скрипнул у бойниц.
Снег лежит, звезда над валом
И блаженный холодок,
Дышит кузница устало,
Обрамлённая в ледок.
- Эй, Мильян, чиво гыгочешь?
С башни свесился казак
До историев охочий.
- Да, Кузьма, мы тута так…
Затянув кушак потуже,
Ходит кругом Емельян:
- Тьфу ты! Не найтить, коль нужен.
Самулейка, где чеман?
Тут она надысь валялся…
- Кум, чё ржёшь, скажи скорей!
- Ну, чиво ты приматался
Чисто к чекменю репей?
Кто-то вдруг забил в чугунку,
Высверлил потёмки свист,
Тень качнулася сутунком
И сломалась сверху вниз.
Охраняльщики столпились
На другом конце стены:
- Ишь, ишь! Снова в ельник скрылись
- Сёмка, где?
- Тс-с! Вон видны.
- Тьфу ты чёрт! Не то собака?
- Не похоже. Вроде, волк.
- Эй, Максим, пищаль-то на-ка,
Ты охотник, знаешь толк.
- Нет! На выстрел не пущаит
И Максим напряг глаза.
- Ишь, подлюга, понимаит!
Не идёт. Пошёл назад.
И не волк, скорей волчица,
И ищё там кто-то есть,
Вишь, под ёлкой копошится?
- Кто могёт там быть?
- Бог весть!
- Эй, гляди, зубами тащит,
Чёрт! Темнища, не видать.
Со стены глаза таращат:
- Но зачем тащить к стене?
- Человек!..
- Очнись спросонок.
- Человек! Вот крест на мне.
И казак перекрестился
На елань и чёрный лес.
- Я чичас, - заторопился. –
- Я чичас, - и вниз полез.
А волчица вдруг завыла,
Как прощение прося,
Что растратила все силы
Ношу странную неся.
Видит, как спешат к Ипатке,
Держат сабли на весу,
Отошла к кустам оглядкой
И исчезла вдруг в лесу
           IX
Часто дышит на лежанке,
Сполз Ипатка с тюфяка:
- Ой, Ольгуня! Жарко… санки…
И татарина рука
Жёлтая в цветных каменьях
Алчно тянется к нему.
Вот она! Ещё мгновенье –
Страшно сделалось тому.
Вот она! В камнях лучится,
И душа мальца зашлась,
Но метнулась тут волчица –
На руке сомкнула пасть.
- А-а-а!..
Ипат размежил веки,
По лицу струится пот,
Рядом образ человека,
Над лицом склонился тот.
- Накось, накось, выпей, - вторит.
Руку с ковшиком поднёс.
- Травки тут от разных хворей
И чтоб ласковей спалось.
Взгляд блуждает по иконам,
Рядом сгорбился монах.
Не монах уже, а ворон,
Говорит ему о снах.
Побежать Ипатке надо б,
Страшно сделалось душе.
Только, горбясь, ворон снадоб
Подаёт ему в ковше.
И уже не ворон рядом,
А сидит казак Иван –
Тот, который к ним с отрядом
Наезжал домой в урман.
Светлокудрый, бородатый
И в зелёном чекмене
С разукрашенной когда-то
Узкой саблей на ремне,
Но опять взметнулось пламя.
- Жарко… пить! – Ипат зовёт.
И опять монгол руками
За кушак его берёт.
И летят в овраг глубокий,
В снег – и звёзды кувырком!
И опять волчица щёки
Лижет жарким языком.
Не волчица, а ладонью
Кто-то движет по щекам.
- Снаряди, Иван, погоню
Из слободных к кущникам.
Чую, там беда большая,
Озорует татарва.
И Ермак кулак смыкает,
Бровь в излом, как тетива.
- А догонишь, - глянул персом. –
- Не жалеючи рубить!
За слезу, за кровь, за зверства
Их поганую пролить.

В небе бархатном, зелёном
Над лесным дремучим лоном,
Над огнищем с казанами,
Где татары круг сидят,
Драгоценными камнями
Звёзды алчные горят.
Чаще всех одна мигает,
Ярче всех она горит.
Ольга с плачем к ней взывает,
Ей о горе говорит:
- Причини врагу обиду,
Заплутать дай, повернуть.
Самоцветная планида,
Укажи к спасенью путь.
И звезда перед рассветом
Не замедлила с ответом:
В месте том, где дремлют ели,
Между двух косматых туч
На скалистое ущелье
Уронила тонкий луч.
Маметкул к саням подходит
От вина навеселе:
С Ольги жадных глаз не сводит
- Бог богат. Владеем миром,
Протянул в медяшках жира
Куропатку на стреле:
- На, бери, моя хороший,
Будешь сладкая жена.
Башмачкам твоим я брошу
Эта землю и луна.
Ольга птицу оттолкнула,
Взглядом гневно повела.
В тонких пальцах Маметкула
Звонко хрустнула стрела.

          ***
Тишь. Монголы спят вповалку.
Ржанье слышится коня.
Охраняльщик красной галкой
Нахохлился у огня.
Смотрит он в огонь уныло, -
Видит чум, жену, очаг.
Всё добро, что в чуме было
Царь Кучум забрал в ясак.
Тяжек сон в холодной ночи,
Кто-то вскрикнул и умолк,
Кто-то горестно бормочет,
Где-то взвыл тоскливо волк.
В чаще сучья затрещали,
Вышел, вздрагивая, лось.
Но откуда всё взялось –
Всё смешалось, понеслось,
Всюду сабли засверкали.
Над огнищем взвилось пламя,
Встал над ним казацкий конь.
Обхватив лицо руками,
Охраняльщик сел в огонь.
Маметкул откинул полог,
В тень метнулся за увал,
Перед ним у дальних ёлок
На коне Кольцо привстал.
Соскочил с коня и тут же
Сабли вырвали, сошлись,
По поляне снежной кружат –
Их булаты  раздались.
Бьются долго. Рассветает.
Маметкул к сосне прижат,
Саблю тюркскую бросает,
Милость хана обещает,
Кроме прочия наград.
Подскакал Максимка Кряжев.
Атаман достал платок:
- Забери, Максим, под стражу,
Да гляди, кабы не сбёг.
Вытер пот со лба степенно,
Сел устало на коня.
Казаки сажают пленных
Недалече от огня.
Атаман к саням подъехал,
Ольга в них одна сидит.
Кубилёк на ней из меха
Тонким бисером расшит.
Полыхнули синим светом
Покрасневшие глаза,
Как росинка красным летом
На щеке дрожит слеза.

           X
Ночь. Метель. Ермак встревожен:
Не вернулись в срок гонцы.
«Што-то долго нет… А может?
Нет! То ветр, не бубенцы».
По избе тяжеловато
Он в раздумии шагнул,
В изголовье у Ипата
Полушубок подвернул.
Ольга спит, уткнувшись в братца,
По стене в причудах тень.
«Нет Кольца - всё может статься, -
Но да будет завтра день.
Будет день, а с ним и пища.
Ишь, какая ноне ночь!..
Так и свищет, так и свищет!
Мне б людишками помочь.
Коли б царь мне в срок прислал их
Мне бы был большой резон.
Аль ещё не снял опалы,
Аль ещё сердитый он?
Надо спать! Уж утро вона,
Мне б чуток набраться сил», -
Поводя глазами сонно,
Пальцем плошку загасил.
Снял с себя широкий пояс,
Лёг на лавке у печи.
И о чём-то беспокоясь,
Тяжело вздохнул в ночи.

          ***
Снег и степь необозрима.
Лес, посады… мимо, мимо.
Берегись, в возке боярском
Казаки с указом царским
На Иртыш спешат реку
К Атаману Ермаку.
С ними сукна и наряды –
Государева награда,
С ними золото, камка,
Порох, святцы и мука.
- Э-ге-гей! Встречай на нартах
Кроме, есть вино и карты,
А наладится провоз
Будут люди и обоз.
С ханом мы и погутарим
Он у нас …………………
Коли дали мы посулу
И его, как Маметкула,*
Бросим к будущим снегам
К государевым ногам.
Прочь с пути! В возке боярском
Казаки с указом царским
На Иртыш спешат реку
К атаману Ермаку.
 
        ***
Три пенька в снегу ядрёном
Будто мордочки лисят,
Звёзды ягодой мудрёной
Над осинами висят.
Воздух свежий, снег скрипучий,
Жуть чернеющих лесов,
Над горой желтеют тучи,
Крепостной скрипит засов.
На опушке стынут двое.
Ольга на звезду глядит.
Шепчет:
- Ваня?
- Што такое?
- Высоко она горит?
- Хто?
- Планида вон над полем.

* Впоследствии Маметкул верно служил русским царям. В 1590 году ходил в шведский поход, а позднее при Годунове храбро сражался против крымских татар.


У Кольцо взметнулась бровь:
- Высоко, - сказал и вновь. –
- Вёрст пяток, а то и боле.
И не знал душой горячей,
Что найдётся тетива
От какой в зрачках незрячих
Загустеет синева.
Ветер кудри порассыплет,
По кольцу переберёт.
Рысь на дереве замрёт,
Захлебнётся ворон в хрипе
От коварства Карачи.
Тише, ворон, не кричи!
Был на свете богатырь -
Помнит матушка Сибирь.

         XI
- О, шайтан сидит в урусе!
Взят Сибирь, а с ним Назым.
Дань от каждого улуса
Собирает он за дым, -
Хан сидит смертельно бледен,
Как у филина глаза,
Только щёки крыты медью,
Да в бровях сошлась гроза.
Страшен хан, князья покорны.
Мчат гонцы во весь опор.
Прячется от тропок горных
За завалами шатёр.
Мчат гонцы, иной в коросте,
Звать людей Кучуму в рать.
Но не так сибирцев просто
Оказалось собирать.
Потянулись люди к воле,
Хоть на пики их сажай.
И на ягоду в тайболе
Небывалый урожай.
Даже видели с лукошком
По малину шёл медведь
И черника понемножку
Начинает индеведь,
И от рыбы рвутся сети.
И ещё, забросив меч,
Нет желанней на рассвете
Дичь окрепшую стеречь.

        ***   
Восемь стругов караваном
Вниз спешат по Иртышу,
Впереди струг атамана,
Уподобленный ковшу.
Нос, изогнутый к макушке,
Серой утицей кричит,
С борта рыльце медной пушки
Устрашающе торчит.
«Многих ноне иноверцев
Покорили мы, как есть.
Царь радушно примет к сердцу
И дружине нашей честь!
Но не шлёт подлец людишек,
Будто он про нас забыл.
Я б Кучума разом вышиб
Из лесов и в прах разбил!».
Так сидел Ермак и думал
На разбросанном ковре.
Завиднелись справа чумы,
Зачернели на заре.
Левый берег весь лесистый
Неприступен и высок,
На лице его скалистом
В морщах розовый песок.
Над волной почти зелёной
Чайка чертит быстрый круг.
В месте том, в глуши исконной
Много было всяких мук,
И смертей, и слёз, и стонов,
И страшнее смерти ран.
В месте том, в глуши исконной
В землю лёг Никита Пан.
«Эх, Никитушка, Никита!
За тебя мой первый куб.
Наша клятва не забыта,
Ты прости, коли был груб.
Невзначай где и обидел,
Ты ведь тоже был, дай бог!
А теперь лежишь, как идол
Эх, Никита! Если б мог!..
А Кольцо?! – Ермак средь свиты
Видит Ольгу на корме. –
Как узнала, что убитый,
Не в своём была уме.
А теперь в бою окрепла,
За любовь поганцам мстит.
И какая!.. Что ни пекло,
Так она с копьём летит.
Ей с Ивашкой у овина
Миловаться б по утру.
Эко вон горит дивчина,
Как рябина на ветру!»
Скоро ночь. Ермак задумчив,
И кулак до боли сжат.
Звёзды высоко над тучей
Светлой россыпью дрожат.
Вон Сибирь уже в тумане
Небо стенами чернит.
Глуше колокол гудит,
Известив о караване.

         ***
Утром два купца явились,
По термезовски галдят.
- Сёмка, где ты? Што случилось?..
Што они тут говорят?
На одном халат изодран,
На другом чалма в крови.
- Эй, - Ермак прикрикнул бодро, –
Карп, Семёна позови.
Сёмка тут как тут и в дело:
- Говорят, везли товар,
Шёлк, щербет и сахар белый,
Но наткнулись на татар.
Караван их полонили,
Сами случаем спаслись.
Тут купцы опять завыли.
- Тьфу ты, чёрт их!.. Разберись.
И Ермак ударил  плетью
В горячах по сапогу:
- Сбор трубить на берегу.
Собирайтесь каждый третий.
Тут же меч себе навесил,
Стал вдруг ходок и упруг:
- Ты, Матвей, останься здеся,
Этих двух ко мне на струг.
Ну-тк, Матвеюшка, ни пуха
Пожелай мне ни пера.
Мещеряк:
- Ох, чую нюхом,
Тимофеич, нет добра
В деле с этими купцами;
Постерёгся бы спешить.
- Ну, Матвей, и мы с усами,
И нельзя мне не идтить.
Я навроде дипломата
Обеспечу им провоз.
Не найтить тут с краю хату
Коли к нам идёт обоз.
Нам сейчас нужна торговля
С азиатом, не секрет.
И отряд наш обескровлен,
И товаров первых нет.
А без них мы на износе,
До подмоги не прожить.
Нам купцов не токмо бросить,
С ними надо-ть подружить.
Подчегенивая струги
Из-под низу кедрачом,
Их столкнули друг за другом
На иртышский водоём
Казаки гурьбой гулёбной.
Замахали вёсла тут.
Корабли, морским подобно,
Гордо головы несут.
 Впереди  Ермак в кольчуге
И в шеломе дорогом.
Он, как перс, стоит на струге,
Казаки сидят кругом.
Смоляной, с серьгою в ухе
Чей ты родом, атаман?
Не ходи, роятся слухи;
Уготовлен вам обман.
Что Кучум, страшася битвы,
Вам своих людишек шлёт.
У того глаза, как бритвы,
А у этого, как мёд.
Подожди с Руси помогу.
Не послушал. С горсткой сил
Атаман Ермак в дорогу,
Как в легенду уходил.
Вот такой, России верный,
В медь оденься навсегда.
Освети в веках звезда
Путь его из мглы и терний.

Память в колокол
Гудом вторит.
Рассказали мне
Ту историю
То ли славный Кремль
Со святыми ликами,
Золотой ли шлем
Ивана Великого.

    Осень - зима 1980 г., г.Москва