Машкины козлы рассказ

               

Жизнь у Таисии Сидоровны последнее время шла с натугой, с надрывом… В общем, наперекосяк! И вот, не поверите, а захотелось ей хоть разочек в больнице полежать.
–   Сидеть себе на коечке, – мечтала она, – ни о чём не думать, ничего не делать…  Чтобы другие тебя, как куклу, и ворочали, и лечили, и кормили. И ещё, чтоб при всей этой благодати, ничегошеньки у тебя не болело, и никто к тебе не приставал! А то, когда уж чересчур понавесятся, стыдно признаться, а хочется иногда чтобы их всех в одночасье – прости, Господи! – вдруг как бы и не стало! Не то чтоб смерти им желаешь, а так... Пусть уж – сами как-нибудь…
И так ей этого захотелось, что пособил Господь. Вроде и болезнь послал, а ничего серьёзного – так… Рот набок съехал.
Думали, инсульт, а оказалось – нерв воспалился, тройничный, что ли?.. – Объясняла она. – Но лежать велели месяц, не меньше, а то, мол, такой и останусь.
Вот и лежу себе, физкультуру ихнюю губами да бровями делаю (ну чистая обезьяна перед зеркалом, у которой катком по морде проехало). То пластырем позаклеют, то иглами тычуть, то – другие какие процедуры... Благодать! Как в раю. А главное, на работу ходить не надо. Прощевайте сапоги в кислоте и гадюка-гальваника! Всю, как есть, уже протравила – зараза…
Ну, значит, лежу я на коечке, благоденствую, посасываю кефирчик вприкуску с пряничком. И вдруг вносят в палату бабульку-мумию. У этой – вот беда-то! – настоящий инсульт приключился, и по всему видать – уж последний.
Помирать её в больницу сплавили, никакого сомнения. Кладут её рядышком со мной, и, только санитары с носилками вышли, вбегает мужичок, маленький такой, шустрый, щёчки яблочками, глазки пуговками, и прямо к ней: «Машуля моя, Машуля…» Чуть не плачет.
Вещи из пакета достаёт: чашечку, ложечку, полотенце. Знает, что приносить надо, видать, бабулька тут не впервой лежит. А следом комбинацию женскую вынимает  – голубую, шёлковую и цельную охапку ненадёванных, шёлковых же, трусов да лифчиков в кружевах!
Нянечка ему говорит: «Милай, ты зачем всё это притащил? Ей памперсы теперь нужны да пелёнки!» А он и говорит: «И памперсов накуплю, и пелёнок! Ничего для моей Машули не пожалею!» Перед уходом гребешок из тумбочки достал и давай её причёсывать…
Ну, думаю, вот тебе – Ромео и Джульетта! Те самые… Водили нас на эту пьесу под прошлый Новый год.
Аж позавидовала. А бабулька, Машуля его, лежит кулёк-кульком, веком не дрогнет. Ни хрипа, ни оха, как неживая. И почему-то показалось мне, что она, как и я, балдеет тут потихонечку. Сбежала на заслуженный отдых, и не тронь её. И почему так показалось?.. Вон у неё муженёк-то каков?!
 
Так я до вечера в заблуждении на счёт этой парочки и пребывала. А вечером являются старичок этот и сын его – сорокалетний верзила – не просто выпивши, а, как говорится, в образе нечеловеческом! И ну – бузить, ну – куролесить, всю больницу на уши поставили. Пришлось милицию вызывать. Дедок, когда его уводили, не своим голосом вопил: «Умрёт Машуля, всех, суки, перережу!

На следующий вечер «Ромео» уже один явился, без памперсов, конечно, и без пелёнок. Мы-то за бабулькой, как могли, глядели, ведь известное дело – инсульт, всё под себя. Санитарок не хватает. Дочь палаты, и всё тут!
Ну, так вот, пришёл он, тверёзый ещё, поканючил над своей Машулей, всё, что на завтрак и обед приносили (вдруг да оклемается) – доел, да ещё и за ужином сходил. Ночь в соседней палате у мужиков под кроватью перекантовался, и утром опять – за завтраком! Так и пристроился при жене помирающей. Соседка говорит: «Как при жизни присосался, так до смерти и не отпустит!»
Сынок, кстати, тоже сменщиком при папаше заделался. Отец пьёт – сын при мамке подъедалой. Сын – в запой, батя – на его место.

Деревня, из которой они в больницу перекантовались, «Нижние Козлы» называлась. И правильно, куда ниже-то?! А что – козлы, и так видать!
Вот мы мужиков этих «машкиными козлами» и прозвали. Так каждый день и начинался с вопроса: «Старый козёл нонче дежурит аль молодой?»
Право слово уж не знали, куда и деваться от них, ведь, что ни день – на рогах! А Машуля лежит себе – нос в потолок и ухом не ведёт.
Еле дотерпели мы, пока она, бедная, преставилась. Никто с ними справиться не мог: ни главврач, ни муж Катькин, местный молотобоец, ни милиция. Что ей мараться-то задарма?..
Зато, когда Машулю выносили, видели бы вы, как она улыбалась! Может, только мёртвые так и улыбаются:
– Ну, пока, родимые! Отмучилась...
А два идола её идут следом, как потерянные, и всё за баб наших глазами цепляются, вдруг какая пожалеет сдуру? Новую, видать, Машулю себе ищут!
 
Ну так вот, когда я мусор-то пошла к вечеру выносить (поскольку – ходячая), цельный ворох белья этого шёлкового, ни разу Машулей не надёванного, на помойку-то и вывалила! Мужики её в смертный запой ударились, а из нас никто не захотел взять. Не дай Бог счастья такого...   


                5.05.2005