Роман о Единороге - миннезанг

Посвящение

Не буду врать о рукописях древних,
не найденных не мной под Сарагосой,
не буду говорить о вдохновенье,
которое из мира извлекает
и заставляет целый день писать,
чтоб твари уподобиться Творцу
(об этом говорить опасно - ересь).

Я лучше расскажу о Королеве,
которой этот опус посвящаю.
Сказать: "Она прекрасна!" - это значит
за фразой скрыть всю красоту её:
глубокий ум, немыслимую прелесть,
способности, которым нет числа.
А стройность стана! А полёт походки!
Высокий лоб, чудесные глаза
и милый нос, способный на гримасы.
Шарм губ её, пикантность милой шеи,
чарующую томность тонких плеч...

Ну что ж, не буду опускаться ниже.
Достаточно, читатель.
.                Королева,
Вам миннезанг с любовью посвящаю.

***
Итак, я начинаю: жил когда-то
в одной стране далёкой славный рыцарь.
Как водится, он в Даму был влюблён,
в мечтах он называл её Мадонной,
но девушек земных предпочитал
всегда — представился бы только случай.

И девушка там вроде бы была -
она любила россказни и сказки
про рыцарей, шутов, единорогов.
Её мечта: ко сроку выйти замуж,
чтобы родить на свет штук семь детей,
и тем себя достойнейше вписать
в свой социум, вполне средневековый.

Не скрою: был ещё единорог -
чудесный зверь, душа и голос леса,
что в чаще жил и редко выходил
на ярко освещённые поляны.
Он не боялся тамошних людей,
но, мудрый от природы, убегал,
заслышав их или почуяв запах.
О, ароматное Средневековье!

Ещё, конечно, был у них король.
(Ну как без сюзерена в миннезанге?)
Король любил на рыцарей смотреть,
когда они сражаются друг с другом.
Он счёт вёл тем, кто сбит и покалечен,
и тайно радовался каждый раз:
“Одним соперником мне стало меньше”.
Его отец был злобный узурпатор,
он многих погубил дворян отважных,
и сир боялся, что какой-то рыцарь
однажды отомстит ему за предков.

Ещё была, наверно, королева,
народ, попы, цехи, мастеровые.
Трудились все во имя и на благо.
Народ не знал имён сакральных Бога,
а блага отбирали феодалы,
и строили донжоны и соборы
в ту чудную и странную эпоху,
которая тогда уже звалась,
пусть в шутку, но, увы - “Средневековьем”.
Все говорили: “Средние века.
До нас всё было славно, после будет
всем людям на земле сплошное счастье.
А нам до Божьего суда бы дотянуть,
или хотя бы так, до воскресенья”.
Культура молчаливым большинством
и меньшинством болтливым созидалась...

(О, Королева, если Вам постыл
мой опус скверный, то скажите сразу...

Не слыша возражений, продолжаю.)

Так вот, однажды этот самый рыцарь
был на турнире сильно покалечен -
соперник прободил копьём кленовым
его нагрудник и сломал все рёбра.
Конец тогда бы рыцарю пришёл
(король весьма надеялся на это -
ведь рыцарь был в родстве, пусть отдалённом
со свергнутой династией Годвинов),
но добрый гений смерть его отсрочил.

В то время мавр при дворе гостил -
он прибыл из Святой Земли и звался
Абу Али Хуссей ибн Рахманом.
По мнению других учёных мавров,
он был искусный маг и врачеватель,
однако, христианских докторов
ещё не впечатлил своим уменьем.

Он рыцаря забрал к себе и спас:
повязки наложил ему на рёбра,
сложил, как надо, сломанные кости
и напоил его питьём целебным.
Отвар сей прост, хотя и запрещён
во многих странах мало просвещённых.
Посконь в него кладут с растёртым маком,
а потому зовут его посконным.

У мавра в доме было много трав.
Весьма он уважал Диоскорида,
чтил Плиния, Галена, Гиппократа.
А панацеей лекарь мёд считал,
который смешан с уксусом из яблок...

Спал рыцарь сутки, ничего не зная
о тех делах, что делались снаружи.
Когда же он очнулся, то увидел
узорный полог, шторы балдахина
и чёрное лицо в смешном тюрбане,
которое над ним с питьём склонилось.
Почувствовав заботу и участье,
решил он, что не в ад попал, а выжил.

Был так наш рыцарь мавру благодарен,
что не смотря на отвращение, кое
все христиане верные должны
испытывать к коварным сарацинам,
его не зарубил мечом тяжёлым
(которого он давеча лишился -
ведь меч забрал с турнира победитель)
а вежливо спросил, лишь боль утихла:

“Скажи мне, благородный чужеземец,
который мне свидание отсрочил
с моей Мадонной, для чего ты здесь?
Владычица ль тебя ко мне послала?
А может быть, ты ангел Сатаны,
который разлучил меня зловредно
с Небесной Девой — радостью предвечной?”

Так отвечал ибн Рахман: “О, рыцарь!
Я бедный врач, обычай ваш не знаю,
но должен был одну исполнить клятву,
которую, в конце святого хаджа,
учителю я в молодости дал —
спасать людей, где только это можно.
Не знал я, что твой дух стремился к смерти.
Но, если бы и знал, то всё равно бы,
как учит совершенный Ибн Сина,
тебя бы спас от дерзкого желанья
те узы разорвать, что не подвластны
тебе и мне, а только лишь Аллаху”.
- Ну хорошо, а что ты здесь забыл?
Что привело тебя в наш край зелёный?
- Отвечу, рыцарь, — я ищу лекарство...

(О, Королева - Вы же догадались,
что ищет он здесь рог единорога?

Как непривычно мне сплетать слова
с претензией на ремесло поэта.
Какой-то я не слишком... миннезингер...
Весьма надеюсь, дальше будет легче,
пока же в сторону отложим лютню...

О, сила благодатная еды!
Ты вдохновение опять вернула
и снова миннезангом облекла
мой тусклый ум, иссякнувший за утро)

Итак, мы там расстались с сарацином,
где им был подло рыцарь исцелён,
и тёмный чужеземец поделился
коварным планом — рог добыть могучий
того чудесного лесного зверя,
который в бестиариях различных
так часто был намёком на Христа.
Что хочет с рогом делать чёрный нехристь?

Сказал ибн Рахман: «Послушай, рыцарь,
историю мою: я в Палестине
родился сто пятнадцать лет назад.
Не удивляйся этому — я знахарь.
Пусть я на тридцать выгляжу всего,
в том ведовства и магии заслуга».

Тут добрый рыцарь наш перекрестился,
но так, чтоб не заметил сарацин.
Тот продолжал: «Учитель мой могучий
прославленный учёный Аль Бируни
из Индии — страны что на краю
лежит земного диска — мне прислал
рецепт один волшебного лекарства.
Его готовят ровно тридцать лет.
Про весь рецепт я говорить не стану,
но главный компонент, как понял ты, —
рог, что растёт на лбу единорога.

Пришёл мне срок опять принять лекарство,
но рог, который я привёз с собою,
похитил сюзерен твой вероломный,
и весь его извёл — болван несчастный —
надеясь силу зверя обрести
в утехах плотских. Пусть его советчик -
тупейший полуграмотный монах
познает гнев моих пустынных джиннов!
Жаль только, этим рог мне не вернуть.
Но я узнал, взглянув в зерцало правды,
что ходит здесь в лесу единорог.
Когда же рог ты мне добыть поможешь,
тебя я награжу по-королевски».

Сказал наш рыцарь... Назову Тристрамом -
мне рыцарем его звать надоело...
Сказал Тристрам: «Достойный сарацин,
прошу тебя, не стоит сюзерена
при мне хулить — вассал его я верный.
Об остальном скажу тебе без лести.
Христа я чту и колдовства чураюсь:
все маги — это слуги Сатаны,
а ты ещё и повелитель джиннов...
Но долг мой, вижу, мне повелевает
тебе помочь. Узнай ещё и это:
не слишком верю я в единорогов.
Мне говорил на днях один монах,
и доверять его словам я склонен,
что эти звери из страны Метафор,
что нет их в мире суетных вещей.
Но, если хочешь, я тебе готов
во всех делах содействовать усердно».

Сказал ибн Рахман: «Нужна мне дева»
«Чего-чего?» - спросил Тристрам у мавра, -
«зачем тебе понадобилась девка?
Не любят наши девки черномазых -
уж больно трудно скрыть с такими грех:
ребёночек-то чёрный - в папку - будет...»
«Дурак скабрёзный,» - лекарь отвечал, -
«узнал я, чтоб привлечь единорога,
нужна невинность — то есть надо деву
нам раздобыть, а после, как приманку,
в лес отвести, чтоб выманить оттуда
бесценного таинственного зверя».

«И что потом?» - осклабился Тристрам, -
«Ужели девой мы вернём обратно
её из леса?» «Как ты пожелаешь,» -
ему ответил ибн Рахман угрюмо.
А про себя подумал: «Вот скоты...
Гнилые люди все эти куфиры.
Спасибо Махаммад (аллах салам)
тебе за халифат и нашу умму -
там женщину не оскорбляют так,
мы видим в ней и мать, и человека.
А это похотливое зверьё,
немытые и вшивые бабуны,
они тебя не слушали, Иса
бен Мариам... Но чаю, что Махди...»
Тут мысль его внезапно оборвалась -
Тристрам опять от боли застонал,
и тёмный лекарь, старец в юном теле,
ему своё целебное питьё
из чайника резного нацедил...

Прошло семь дней. На ноги встал Тристрам -
и тут же отпинал оруженосца,
за то, что тот его постыдно бросил
и отдал сарацину на леченье,
как будто христианских докторов
в округе нет. А после приказал
про девушек окрестных поразведать.
Тут мысль ему пришла, как всё устроить,
и кинул клич Тристрам через герольдов,
что ищет непорочную невесту.
Арбитром чистоты назначил рыцарь,
конечно же, Абу Али Хуссейна.

Невестам, коих лекарь отобрал,
объявлено через герольда было,
что та из них женой Тристраму станет,
которая с единорога срежет
клочок бесценной снежно-белой шерсти.
Они решили так сказать девицам,
чтоб не проведал проклятый монах,
которого семь дней травили джинны,
что наш Тристрам с девиц-невест рога,
пускай единорогов, но взыскует.

Конечно девы, в хитрости святой,
носить Тристраму шерсть животных стали.
Коз и овец, собак, котов, верблюдов
и многих он прогнал за эту ложь.
Но вот осталась девушка одна,
та самая, которую в начале
мы вспомнили, зачем, уже не помню...

Она сказала: «Где единороги живут,
того не знаю, и не знаю я, к кому они выходят.
Если сказкам вы верите, то следует тогда
вам отвести меня в дремучий лес
и там одну оставить в ожидание,
что чудный зверь из чащ ко мне придёт,
и, если нужно, шерсти клок я срежу.
Но я бы предпочла, чтоб не пришлось,
и вы бы оба, в лес со мной отправясь,
увидели своими бы глазами,
как выйдет зверь, признав мою невинность.
Ведь мне негоже шерсть с него остричь.
Они бессмертны, не растёт их волос,
и если даже толику отрезать,
останется единорог плешивым.
Давайте же не будем множить зло
и избежим напрасного уродства».
«Она мудра,» - подумал чёрный лекарь.
«Вот дура-то,» - сказал себе Тристрам.
Но оба с ней сейчас же согласились.

И вот, собрались в лес мои герои...
Что дальше приключится там? Когда-то
мне говорил Вольфрам фон Эшенбах,
учитель мой достойный и наставник
(всё, кроме рифм, здесь выучка его),
что все, кто в лес вошёл в тот день ненастный,
оттуда не вернулись. А Сперфогель
друзьям чирикал, что единорогов
в лесу с тех пор четыре обитало:
один из них был чёрным, словно ночь...
Но мы-то знаем — правду миннезингер,
хоть режь, не скажет... Что же там случилось?

(О том поведаю я завтра, Королева.
Вам ночь велит скорее смежить очи,
а мне пора луною любоваться,
и слушать свет её, и вспоминать,
а может быть придумывать по-новой
роман о рыцаре, единороге,
прекрасной деве и столетнем мавре.

Вот новый день меня с постели поднял -
уже не помню, как спустился с крыши.
А две служанки у моих дверей -
от королевы две пришли записки.
В одной: «Что дальше?» А в другой: «Ну?! Ну?!»
Не смею Вас молчанием томить:
я знаю, Королева, что случилось...)

Так вот, был день холодным и ненастным,
когда отправились в дремучий лес
герои песни о единороге.

Тристрам на белом ехал жеребце,
Ибн Рахман за ним на рослом муле,
а деву посадили на осла -
известно, что ослам приятна тяжесть
на них сидящих дев... Чем ближе к лесу,
тем пасмурнее небо становилось,
подумал маг, что верно быть грозе,
а рыцарь вспомнил сцены Энеиды,
когда Эненй с Дидоной под дождем...
 
Когда-то, десять лет назад, он в школу
начальную ходил — его священник
порол там розгой и учил читать
таинственные тексты на латыни -
простите мне, прошу, анахронизм,
но этот поп был очень прогрессивным,
как и отец Тристрама, Парцифаль.
Вдвоём с попом они открыли бурсу,
в которую ходил Тристрам учиться,
точнее он ходил, чтоб битым быть.
Но всё-таки он помнил на латыни,
чуть-чуть оттуда, и чуть-чуть отсюда,
как водится, уже не без греха
стих Энеиды, из Псалмов отрывки,
и Песнь песней почти до половины.

А дева думала, что на осле
Господь Христос въезжал в Иерусалим,
и радовалась хмурым облакам,
как жёнам мироносицам на праздник,
Когда же вниз срывались с шумом ветки,
то грезила она, что это пальмы,
которые ослу под ноги стелет
народ, собравшийся встречать Мессию.

Лес выл, трещал, стонал и колыхался.
Он был подобен бешеному морю:
стволы на путников упасть хотели,
а ветви норовили по лицу
хлестнуть, чтоб рот порвать, в глаза вцепиться.

Но, словно зачарована, дорога
в бушующем, грохочущем лесу.
И по дороге так же едут трое:
на белом рыцарь, маг на чёрном скачет,
а дева серого не понукает -
он сам идёт, как будто видит путь,
от всех за буйством дивной бури скрытый,
как будто Валаамова ослица
ему родная мать, и светлый ангел
ведёт его к желаннейшей развязке.

Но стоило им в чащу леса въехать,
как буря прекратилась — облака
по небу разлетелись белой стаей,
как будто ветра не было и туч.
Тут путники мои нашли поляну,
Абу Али сказал, что здесь удобно.
Он с мула слез. помог сойти девице,
вольготно у кустов её устроил,
а сам с Тристрамом на другом конце
под деревом развесистым укрылся,
а дева стала ждать единорога...

Своих коней (осла, коня и мула)
пришлось героям нашим отпустить -
домашние животные - помеха
в делах поимки сказочных зверей -
чудесных тварей мудрых и опасных.
И о судьбе коня, осла и мула
зловещие молчание хранят
Сперфогель и Вольфрам фон Эшенбах.
Их больше занимают, видно, люди.
Но мне известно, что вернулись кони
в родные стойла, вот чего не скажешь
о седоках их, но продолжим повесть...

Часами можно тщетно зверя ждать,
а тут Единорог вдруг вышел сам.
Явился из кустов большой и белый -
он был как снег, как мрамор или масло,
он был как полнолуние над морем,
как свет звезды, как пламя маяка.
И дева в восхищении застыла,
а он к ней на колени положил
увенчанную голову свою...

Тогда вскочил с земли Абу Али
и быстро вынул сеть из складок платья...

Тристрам сидел, как громом поражённый -
Поверить он не мог в то, что случилось:
Он видел Богородицу свою
сидящую в простом крестьянском платье,
а на коленях мраморных её
чудесный зверь, всё озарявший светом,
прекрасные глаза свои прикрыв,
склонил главу и будто бы дремал,
одной её невинностью пленённый...

Тристрам от восхищения молился,
и ангелы кружились над землёй,
из воздуха вдруг выплыли сильфиды,
дриады выступали из деревьев,
взлетели над склонёнными цветами
войска царицы Маб — цветочной феи,
склонил свою главу единорог...

Но чёрный врач, над сетью зашептал -
и бросил тёмное своё орудье
в единорога с девой. Вот оно -
летит и бьётся хищной чёрной птицей,
а долетев раскрылось жадным ртом,
и деву, и её единорога накрыло с головой.
Они всё также сидят как раньше, словно ничего
в их мире неподвижном не случилось.

Абу Али Хуссейн ибн Рахман
взял острый нож недрогнувшей рукою -
но с громким криком: «Не позволю это!»
его за руку удержал Тристрам.
У рыцаря лицо белее мела
и светится ярчайшим звёздным светом,
оно пылает гневом справедливым,
в его глаза не стоит нам смотреть -
такие взгляды, верно, из последних...
Но чёрный врач одно промолвил слово,
и бедный рыцарь скорчился от боли
и рухнул в изумрудную траву.

Тогда колдун пошёл к единорогу...
- Чего ты хочешь, тёмный человек? -
рассыпалось вдруг эхо над поляной.
Ибн Рахман как столп застыл на месте
и произнёс: «Хочу я получить
бессмертие и рог единорога».

- Бери его — ему ответил голос.
И тут же мудрый врач ибн Рахман
столетний старец в теле полном силы
пал на колени, громко закричал,
весь выгнулся и стал единорогом...

Он слышал мир, он видел новый лес -
трава, деревья, и его копыта
кружились в бесконечной карусели...
Он испугался, дёрнулся, заржал
и в лес умчался навсегда утратив
ту часть себя, что звал Абу Али
Хуссейн ибн Рахман — она осталась
на лезвии упавшего ножа
и несколько столетий пролежала,
пока совсем не растворилась в мире...

Но что же дева? Поднялся Тристрам
и к деве, осторожно ковыляя,
направился. Рукой своей дрожащей
с четы прекрасной сдёрнул чёрный полог,
который на глазах его распался —
ушёл колдун - исчезло колдовство.

Но тут его окликнул дивный голос:
- А ты чего желаешь, человек?
Ответил он: «Любить и быть любимым»
- Не много ли ты хочешь, сын Адама?
Есть у тебя Всевышнего любовь -
он целый мир тебе отдал в подарок,
и просит только о любви к творенью,
творцу и к самому тебе.
Теперь ответь: ты любишь?
Но только смог промямлить рыцарь тихо:
«Я думал раньше — знаю... Но теперь...»

Тогда сказала дева: «Да, он любит -
я видела и слышала его.
И, может быть, и здесь я ошибаюсь:
не знаю я, что ты зовешь любовью,
но сердце рыцаря в моих ладонях
так быстро бьётся, что взлететь готово».

Она раскрыла белые ладони -
в них, как в гнезде, сидело чьё-то сердце,
тихонечко чирикая от счастья.
«Бери его, Тристрам, — оно твоё».
«Моё на месте, - отвечал ей рыцарь, -
О, Боже! Как же глуп я!» «Да, Тристрам,
ты точно глуп, но в глупости твоей
одно приятно: ты не безнадёжен».

Тогда с коленей встал единорог.
Последний раз обдал поляну светом,
и тоже ускакал в дремучий лес.
Сказал Тристрам своей премудрой деве:
«Скажи, супруга, как мне звать тебя?»
Она ему ответила: «Любимой».

(О, Королева, вижу: Вы довольны!
Ну что же, мне осталось две-три фразы...)

Тристрам и дева так и не вернулись -
они насквозь прошли дремучий лес
и вышли в отдалённом королевстве,
а там они остаток дней своих
счастливо провели. У них родилось,
да, ровно семеро детей. И сказки
про рыцарей, шутов, единорогов
по вечерам рассказывал Тристрам.
Его супруга тихо улыбалась
и любовалась рыцарем своим.
Ну а в лесу паслись единороги...

Я рад был Вас потешить, Королева,
и лучшая награда мне - вниманье,
с которым Вы моей внимали сказке.

Ну а тебе, читатель, благодарен,
за то, что до конца роман прочитан.