Бенефис

(ИРОНИЧЕСКАЯ ПОЭМА
О «ПЕРЕСТРОЙКЕ»)



Часть I. «Иного не дано».

И снова Моцарт и Сальери...
Тогда, в далеком том апреле
Театром назван балаган.
Актеры ноту «соль» пропели,
На пуд им спущен «сверху» план.

Сальери больше не стремится,
На звуки музыку разъяв,
Опять гармонией томиться,
Ведь цель творений всех - Устав.

Начальство
только лишь «попросит»
Сил не жалеет лицедей;
Корытом свет в темницу носит
Для просвещения людей.

Среди бездельников, что знают
Лишь радость творчества в труде,
Себя работой изнуряя,
Живет Сальери на земле.

Оставшись без надежной крыши
Усвоил он рецепт: чтоб выше
Стать в заурядности своей,
Начальству с трепетом внимая,
Заслуг своих не выставляя,
Гни беззащитных посильней.

Да и на равного напасть
Имел в крови, наверно,  страсть.
Но слишком поздно выяснял:
Опять зря принцип обломал
(Чем руководство огорчал)
Он о товарища хребет,
А тот "достойный дал ответ".

Хоть труд его и был отмечен,
Работой тяжкой искалечен,
Не стал он все же именит,
Как "план по валу" знаменит.

И зря давил друзей как трактор:
Карьеры сделать не сумел,
Поскольку из начальства как-то
Никто с ним выпить не хотел...

Но ряд ступеней одолел,
Тем и создал себе задел,
Чтоб выше Моцарта стоять,
Умел цитат узду сплетать
И подчиненных запрягать
Так «хлеб не зря свой получать».

*        *         *

Газет читать не успевает,
Как говорится,  "слышит звон"…
Но лед застоя быстро тает,
(Надежных кадров не хватает)
Начальник старый устранен.

Вот, наконец! Момент, постой-ка!
Сальери скромен и польщен,
В прораба должность перестройки
От просвещенья утвержден,
Хоть ожиданием уязвлен.

Народ приветствовал героя,
(Уж так, бедняга, был забит)
Ниспровергателем застоя
"Борец" нежданно знаменит.

Он повесть жуткую расскажет
Как трудно жить ему пришлось.
Пирог «потерянный» укажет,
Что "оторвать" не удалось.

Но вовсе не за дел развал,
На что Сальери намекал, -
И тем оваций удостоен -
Начальник старый был уволен;
А просто дерзок был и волен
И сил своих не рассчитал.

Он в распри высшего начальства
Давно уж невпопад встревал.
С рук не сошло его нахальство
(Народ же этого не знал).

Был и предлог:  милей всего
Столкнуть на пенсию того,
Кто ровно год тому назад
От стариков избавить рад
Был подчиненный ему штат,
Врага и друга своего,
Жил не жалея, никого…

От повышения сердце пело,
Но, сделав вид, что "не просил",
Отцом, карающим за дело,
Себя Сальери гордо чтил.

Чужим умом, живя всецело,
Метлою новой заюлил,
В грехах начальства скороспело
Прохвост лишь жертвы обвинил.

Забыли все: Сальери множит
Себе врагов несметный рой,
И вот поэтому не может
Нарушить нормы ни одной.

Не удивительно, что совесть
Всегда он держит в чистоте.
И сталью блещет эта доблесть,
Как нож в безжалостной руке.
(За «востроту» той совести
и дали ему "воз везти").

Его, конечно, не боялись
«Вверху», а просто опасались,
Компанию испортит он:
«Смурной», плохой одеколон…

Но дикость, хоть и оставалась,
Как камни в море, шлифовалась,
И вот, когда в делах культуры
Забрезжил свет номенклатуры,
Умел он как-то тем ножом
Манипулировать с тортом.

Кто клеветать теперь посмеет?!
Да,  с маслом совесть не ржавеет!

И утром снова прохиндей
От солнца отблеском сумеет
Слепить доверчивых людей:
Мол, обеспечит честный труд
Любому деньги и уют.

Имея цели образ четкий,
Сторонник он любых замен
В составе штата подчиненных
До восемнадцати колен.
      
Успешно в школе обучался
Травить живой науки ген,
Природу втиснуть исхитрялся
В математический трехчлен.

И вырвав дерево живое,
Такое ж строит, но стальное.
Начальство тронуто до слез:
Тут невозможен «перекос».

В свое призвание верит страстно
Дай срок,  несчастный паровоз, -
Что на пути стоит запасном,
Как в дни застоя, без колес -

За шагом шаг, уж без маразма,
Все совершенствуясь трудом;
Взлетит в парах энтузиазма
Крылатым плановым орлом!

Раз цель ясна, не надо лишних
на демократию трудов.
Впрягайся,
знай лишь понаслышке,
Что там меняют из  основ!

Задача наша - быстро в воздух
Стальную птицу ту поднять!
Разбег ее должны ускорить
И на проверке показать

Для тех комиссий, что не вникнут
Так быстро в дело ( и всерьез )
И, пролетая мухой, липнут
К словам сверхплановых колес.

Сальери - математик средний,
Нисколько тем не возмущен.
Лишь час короткий
предрассветный
Родной науке посвящен.

Втянуться времени не дали -
Как проверяли на излом -
На дирижера место (в яму)
"Надежный кадр" определен.

По совместительству назначен,
Слегка вначале озадачен,
Но тем нимало не смущен,
Что слуха начисто лишен.

А чувство ритма превосходно!
Когда-то в роте запевать
Ему пришлось
в строю походном –
Вот хор им стали «укреплять».

Начальство свой резон имело:
Ведь директивы их понять
И к исполнению принять
Тем легче, кто не знает дела.

И вот работа закипела,
Давно, признаться,  надоело
Смотреть как хор впадает в джаз.
Как указал еще Карл Маркс,
Оркестру нужен дирижер -
"Оставь надежду", резонер...


*        *         *

Начальства старшего советом
Он пренебрег. Чтоб осмотреться,
Привычки нет: 
 "Куда им деться!"
Нашел замшелых правил том
И весь, дрожа от возбужденья,
Искал артистов «нарушения».

Вот из такой замешан глины:
Желает только дисциплины!
Изжогой страсть внутри горит
К идее светлой.  Не простит
Ножа он в спину перестройке,
Хранит от «гастролеров» бойких.

Уж он "проколов" не допустит,
Момент счастливый не упустит
И знает, как тут управлять:
За месяц надо две  сонаты
Сложить до юбилея даты
И в темпе марша исполнять.

Своих идей не оказалось,
Зато все чаще удавалось
Нос оппонентам утереть,
Попав в президиум вертеть
Своей кудрявой, головой

(Слегка плешивой и седой),
Уже не прячась за спиной.
Хоть сидя во втором ряду,
Но у народа на виду.

Когда Сальери с роли сбился:
В пророка перевоплотился,
От козлищ агнцев отделил,
Две трети штата заменил,-

Ему суфлер помог в парткоме
(Служили вместе в Агропроме)
И от провала оградил,
Ну и немного пожурил…


*        *         *

Дальтонику людского многоцветья
Оттенков чувств не разобрать:
Любви, хранимой в лихолетье,
Амбиций вздорных другорядь..»

Устали мы лишь краской черной
Портрет Сальери рисовать.
Ведь мог с досадой
Непритворной
Своим сотрудникам пенять
И на начальство нападать -
Вернувшись с долгих
совещаний -
«Сторонник дел, а не собраний».

Конечно,  он не безупречен,
Но где-то, все же, человечен.
И любит русский хоровод -
Чтоб не сновали взад-вперед -

А чинным шагом проходили
(Его улыбками дарили),
В рассвет, вечерний час забот,
На лежках резвый переплет,
Короче, любит свой народ.

И старой дружбе верен свято,
Тут нет протекции и "блата":
Ведь страшной язвою застоя
Он был всех больше возмущен.

Так, простоишь за колбасою,-
И пульс бывает учащен:
Как можно, чуя нас спиною,
Последний, уносить батон!

Дружок,  случись, на барабане
В оркестре много лет стучал.
И лучше всех его и ране
Герой наш, видно, понимал.

Все возмущались, парясь в бане,
Доступней всех артист играл,
Но крохи славы собирал.

Как только в должность
мэтр вступил,
Несправедливость прекратил.
Не может быть ведь тут ошибки:
На место свято первой скрипки
Талант непризнанный втащил.

Вот дока наш в делах культуры
Добрался и до партитуры;
"Для музыкантов - это план,
Да только в графике изъян:

Которой партии звучать -
Все дирижер обязан знать.
Секундомер бы взял, «сверчок",
Когда играть,  запомнил срок,
Указки сверху бы не  ждал,
Себя хозяином считал..."

Конечно, дело развалили
И всю отчетность запустили.
А если кто-то забелеет?
Где документы, как сумеет
Любой зеленый новичок
Водить без графика смычок?

И полноценно заменить
Всех, кто умней желает быть
И возомнил себя талантом,
Простым
оставшись музыкантом!

Над планом долго он корпел.
Предел способностей блестел,
Как перестройки перевал,
И уважение внушал:

(Ha близком плато снег не тает,
В весны начале  ослепляет.
А на подножье,  у долины,
От глаза скрыты те вершины,
Что летом селями грозят,
Хоть ниже, кажется,  стоят).

И подчиненным доверяя,
Надел высотный отмеряя,
Сальери пальцем подзывал
Людей:  настройку проверял

Всех инструментов на свой слух.
Насквозь он видит тех хапуг,
Что гастролерами живут,
Смычка как надо не натрут.

Вот только  "климат" беспокоит.
Никак он тех не успокоит,
Кто страстно «истины» взалкал:
Кто и когда про что сказал.

Когда в нем видели святого
Не утаив греха чужого,
Все тайны выдали вполне,
Оставшись раз наедине.

И верили:   свершится чудо -
Их справедливость не забудет.

Провидец хитрость упредил
(Не зря дружок на чай ходил)
Мол эти склоки все известны
И вовсе в деле неуместны:
"Должны начать,  страну любя,
Вы, разумеется,  с себя".

И время даром не теряя,
Услышав что, передавал,
Интриги гласно обличая.
Короче,  сплетни собирал.

Так жил прохвост диалектично
И, парадокс любя,  привычно,
Рога дилеммы разделив,
В сосуды мира превратив,
Командной мыслью заливал,
Всегда последним слово брал.

А острый чувствуя, укол,
Давал понять,  прольется, мол,
То перестройки содержанье,
Что он хранит в рогу бараньем.

Не ведал так
с собой разлада:
Чтоб каждый плод проверить,
 надо
Все надкусить, как долг велит,
Затем - смотреть на внешний вид.

Четыре года бушевал,
Все,  с чем так страстно воевал,
Тотчас же сам и создавал...

В то время публика скучала.
Давно бы вышли все из зала,
Но совестливость подвела -
Так прочно в душах проросла.

И все ж терпение не вечно -
Сальери слушать бесконечно.
Как минимум, на десять лет
Был "выбран" он, пошли в буфет.

Конечно, были и такие,
В своих потребностях простые,
Что прямиком к себе домой,
Поскольку к фанте ледяной
С копченой рыбой бутерброд
В фойе морозном «не идет»
(На пиво, вряд ли, повезет).

Спектакль чудом не сорвали:
Спасибо всем,  сидящим в зале.
А режиссер отчасти горд,
Не брак, конечно,  третий сорт.

Осталось публики богато:
С гвоздильной фабрики ребята,
Актив с ведущей обувной -
Сальери долго головой
За профработу отвечал,
Какой-то сектор поднимал,
И даже, в кадр чуть не попал,
Когда чиновник именитый -
И сейчас судьбою не забытый -
Им знамя красное вручал.

(А дефицитные заказы
он постоянно получает,
Среди артистов этот факт
 уж никого не удивляет).

Привычно лозунги звучали,
Аплодисменты прерывали
Слова Сальери о делах,
Рабочих знатных, мастерах.
И что артист - слуга народа,
Важнее качество, чем мода.

Чтоб каждый мог
развить свой слух,
Изгнать «консерваторский» дух
Сальери требовал с напором.
Руководить способен хором:
Гром убеждений,
воля - молнией,
Не дал кичиться "антимонией".

Он музыкантам, повелел -
И шаг его довольно смел,
Любовью к публике согретый -
Самим
«распространять» билеты

Хоть и забыл про интерес
И с наставлениями "лез",
Сальери публике любезен
Тем, что спектакль тот полезен.

И прост, возвышен идеал,
Что поколенья воспитал:
Как в бой, он на работу звал,
С которой все они привычно
Справлялись, как бы,
на отлично.

Ведь в те застойные года
Их обувь славили всегда.
И постоянно опекали.
Годами люди привыкали:

Трудись прилежно и работай -
Не обойдут тебя заботой.

Поскольку на примете ты,
То в министерстве  "доброты"
На предприятие показное,
Вливаньем фондов лишь живое,

С избытком. А года настали -
Еще знак качества вручали,
Чтоб щедрость эту оправдать,
Триумф «сандалий» отмечать!

(Полвека в моде оставались
Носки не пачкали, не рвались!)
Вот так здесь людям доверяли,
За дело гордость воспитали.


*       *      *

Герой расслабился, шутил,
Но мысль тяжелую носил:
«Ясна дальнейшая дорога,
Да жить осталось уж немного:
Каких-то два десятка лет.

А кто по даче мой сосед?
Пора оставить в мире след
Способностей и дел своих,
Никто еще не видел их
(Тянул же лямку за троих!)».

Так до седых волос дожил,
Сценарий бодро отложил,
Чтоб бенефис себе продлить!
Герой сам жаждет дергать нить
Судьбы своей,  судьбы других,
Артистов и семей чужих.

Кто смеет в том ему мешать!
(Конфликт тут начал назревать)
Имеет право отвечать
Прораб за дело целиком,
Хоть не себе он строит дом.

А до него лишь дураки
Пытались строить, и легки
Пути, что приведут нас в рай,
Свобода есть,   теперь дерзай!

Проект давно в уме готов,
По типу красных уголков.
Себя не знает? Что с того?
Ведь очередь теперь его!

Так даже легче начинать,
Мечтою в небо воспарять:
С орлом…
лишь паспорт получив,
Людей на подвиг вдохновив,
Он улетит. Из дальних мест
Взглянет на собственный насест.

И ужаснется: «Как же так!?
Булыжный все строчат пиджак!
И страшные сандалии,
Не те что, мол, в Италии».

Да, ждал он долго. Ничего,
Зато ведь очередь его!
И хорошо, что как с руки
Прошли все разом старики.

А средний возраст подождет
(Пусть поиграет "чет - нечет")
Так подойдет и их черед.
Ну, молодым - совсем не труд…

Хотя, и года не прождут,
На пятки станут наступать
Сорокалетним…Надо слать
Вперед наш славный паровоз,

Уже взял плату за провоз…
Еще в утиль его не свез
Литовец хитрый (не спешит:
Живой опасен красный кит).

Хотелось публику погнать
Пути от снега расчищать,
Но демократия пока,
Да не пойдут наверняка
(И могут наломать бока).

Готов убийственный вопрос:
«А нужен ли нам всем хаос?!» –

Ни разу не давал осечки!
Но думать надо об уздечке
Другой, финансовой уже,
Чтоб устоять на вираже.


*         *         *

В теплушки-действия готовясь
Втолкнуть о перестройке повесть,
Спешил Сальери.  На Восток
Путь был открыт и дан свисток.
Локомотив пары пускал,
На красный свет зори  –
стоял…

Вот, встречный:
сцеплены вагоны,
Там нефти «барели-галлоны»,
Платформ открытых и не счесть,
Охранники на каждой есть…

На струнах рельс аккорды взяв,
Тяжелым роком шел состав
И мягко гнул железный тракт.
Хотел Сальери первый акт
Закончить лозунгом лихим,
Но только в такт сжевал он дым.

Пробита ритмом голова
И влет прострелены слова.
Ему осталось только ждать
И «изобилие» считать.

Вагоны взор цеплять устал,
Вот наш герой и задремал...
И видит страшный вещий сон.

Сидит в президиуме он,
Вкруг музыканты, выбегают
К трибуне, часто ударяют
В литавры. А размах каков!
Все по ушам ему с боков.

Он что-то умно говорит,
Их это еще больше злит.
Начальник ведь, но что с того!
Никто не слушает его.

Тут верный зритель, возмущен,
За шиворот хватает он
Тех музыкантов, что бегут
К трибуне, словно на редут.

Не ожидали баламуты,
Что не поддержат их "дебюты"!
Зачинщикам готовят кнут.
Авторитет не подорвут
Герою трескотня и склоки,
Артистов дерзкие наскоки.

Вот он встает и смело к ним,
Побитым тяжко и больным
Усталый взор свой обращает,
С большим достоинством
вещает.
Вдруг снова выпады:  без спроса
На слово каждое –
по три вопроса.

"Зачем же душу честную,
разбойник,   ты украл?
Любовь к труду и музыке
с тобою растерял!
Ты этого не взял себе.
Верни же мне,  отдай!
Дыши вот милосердием:
 на бедность подавай.
Теперь на годы долгие
та милость вам дана,
А мы остались нищими,
как в целом вся страна!»

" Кто ж вам мешает
честно жить,
Трудиться и мечтать?
«Попривыкали» вечно ныть
И на других кивать!"

И чем ОН больше рассуждал,
Тем пуще свирепел.
Но все ж чего-то, как бы, ждал
И к месту прикипел.

Нашлись горячие сердца,
Сальери каждый мил,
Хоть одинаковы с лица,
И имена забыл.

Заткнули музыкантам рот,
Гвоздем пробили длань,
И видит он - за ним народ,
Смирили эту дрянь!

А глазу предстает Указ!...
«Вот, я же говорил!
Прибить к столу могу я вас,
О чем же спор тут был?!

Давайте будем выполнять
Мы строго все права.
Не надо в этом мне мешать,
У вас свои дела! "

И тихо так он излагал
Логичный этот бред,
Гвоздем спокойно пробивал
Им головы вослед.

Застряла дума на челе
Артистов лишь одна:
Сейчас ведь трудно на селе
И помощь там нужна.

Да, мы должны раздор забыть,
Амбиции прогнать,
На горло песне наступить,
Заказы выполнять.

От слов маэстро тех простых
В глазах качнулся свет.
Заполнил томной грустью их
Страстей высоких след.

Сальери чувствует - любим:
Смешной, случайный шаг
Вовек храним,  с восторгом чтим
(Хоть делай "стойку на ушах").

Кумиру - сами не желая -
Не зная где и что сказать,
Совсем себя не узнавая,
Артисты стали подражать.

А он не склонен к сантиментам,
Презрел "с болота" ток ключей,
Любовь не сделал инструментом,
Чтоб правду знать без палачей.

Когда же грешною душою,
Всю хитрость топей лжи стерев,
Со взятой на себя виною,
Поникли все, остервенев,

Любимец начал оскорблять
Блаженных словом. И того
Никак "в упор» не мог понять" -
За что же любят те его.

Мол, искренность их
пахнет тиной,
Родник - с отстойника, закис.
Очистит лишь его плотиной
Контроль тотальный,
сверху вниз...

Ну, это было уже  слишком.
Такого права не давал
Ему никто. Своим страстишкам
Напрасно он судьбу вручал.

Очнулись люди, как от спячки,
И ненависти жар в глазах:
Теперь не стерпят уж накачки,
И не ходить ему "в тузах".

А он,   смутившись
 лишь немного,
Кому-то ухо откусил.
На то не посмотрели б строго,
Но стукнул он - что было сил -
И в лоб артисту.   "Недотрога"
Вдруг сел на скрипку, что носил
Всегда с собой и...повредил!

Пришла беда. Как случай слеп!
Материальный есть ущерб!
И не кому-то - государству!
Вот тут и начались мытарства.

Поправить дело он спешит:
За скрипку голову сшибает
Растяпе. Но не «умиляет»!
Партком на этот раз "молчит".
Дружок лишь головой качает,
"На вид " решение подшивает.

И вдруг -
какие-то собаки
Внезапно к битым подбежали...
Он пригляделся – вурдалаки -
Уже полуживых терзали.

Затем в машины быстро сели -
От крови морды покраснели -
Отважны,  словно гладиаторы, -
Узнал он их – «кооператоры».

К рукам прибрали
встречный поезд…
Вдруг тишина, и слышен голос:
"А наш все так же паровоз,
Пыхтит, свистит, а без колес!"

Глаза открыл.  Окончен акт.
Задернут занавес. Антракт!


*         *         *

И чтоб заботы мелочь снять
( Спокойно отдыхать),
Сальери, пальцем подозвав,
Стал Моцарту внушать:
"Там на пути стоит состав...
Тебя я вызывал!
Теперь все оси смажешь сам:
Рабочих прозевал!

Их мастер снял,
хоть был неправ,
А ты момент проспал,
Доложишь мне, что сделал там...
Еще не все сказал:

В конце антракта забеги,
Составить надо план.
На сцене тоже помоги
Тем, кто еще не пьян.

Все декорации проверь,
Тебе же выходить!
Смешно сейчас,   ты мне поверь,
О музах говорить.

Всегда ты должен быть готов,
Играешь ведь давно.
Знать не хочу твоих долгов,
Все время учтено!

От перестройки ничего
На "музы" я не дам.
Не сделал раньше? Что с того?
Работай по ночам!"


*         *         *

А мы,  читатель, удивлялись:
Где Моцарт? Почему пропал?
С субординацией считались
Артисты все. Не вызывал
На сцену долго их Сальери,
И сам пространство занимал.

Сперва,  фамилии не знал,
Потом - и вовсе надоели...
Хотели, чтобы поощрял
Он за нормальную работу...

Но перестроечный накал
От этого всегда сникал,
Рождалась новая забота;
Они хотели тоже что-то
Для перестройки сотворить...

"Конечно, глупость и натужно,
Вместо того,
чтоб разом,
 дружно..."
Помочь ему построить рай -
Без окон возводить сарай!

К тому ж начальства своего
Понять не мог он до того,
Что лозунг начал выполнять:
От крыши стены затевать.

Но перестроить рой забот,
Чтоб шло все задом наперед,
Артисты все же не могли.
Тут их попробуй, похвали.


*        *         *

Боюсь для Моцарта на сцене
Не будет места. Мы поймем
Героя лучше  (и оценим),
Пройдя за ним его путем…

Однажды,  став себе смешон,
Он плелся,  как изгой:
"Путем тернистым рядом шел
С дорогой столбовой..."

Весенней грязью, не скупясь,
Дарил колесный ряд,
Импровизация пришлась
Душе  "тропинкой в сад".

(Здесь мы пройдем своим путем:
"Подстрочник" к музыке даем).




Часть II. «Дорога к Храму»

  * Росток  *   

Привычно воздух отбирая,
у чахлых лип и тополей,
Спешит угрюмое железо
занять пространство
жизни всей.

В дыханье пленников газонов
Свинцовый дым   
вливает яд,
А слуги верные покорно
В цветах распахнутых стоят...

Наручник-мост защелкнул трассу,
К бетону прочно приковал,
Тень бросил на сырую насыпь,
Дождем железным застучал.

Мазута капли просочились
(Плевки бомжа на лак машин).
В бессильном гневе
      горячились,
Подпрыгивали десна шин.

Тревожный  голос оборвав
Грозой железной шел состав.

Мост загудел, 
железной лавой
Придавлен,
 горестно завыл…

Вдруг вызов дерзкий –
«Злак» лукавый
На край асфальта
наступил!


*         *         *

В свое призвание поверив,
          ты свет другим
                не заслонял.
И,  с болью правду отвергая,
надменной истине
не внял:
"Пробить асфальт
 ты там лишь сможешь,
Где лед зимой
его взломал".

Качаясь на ветру холодном,
Ты кажешься себе велик
Тем, что не скошен, не изломан
И не затоптан в тот же миг.

А рядом жизнь гремит,
 как поезд,
И только ветром от колес
Вновь занимается тревога:
"Быть может,
путь мой
не всерьез?!


Возможно, жизнь
была
 лишь позой?...
Ведь для других
какою пользой
Мой обернулся путь лишений?

Ты стал смешон.
Счастливый гений
Не стал бы в игры те играть:
Железу корни подставлять».

Там, в поле, радуга и росы,
А здесь камней,
все ржавых,
россыпь,
Да маслянистый запах шпал,
Другой судьбы ты не искал.

Хотя бывало что листами,
Дождя и солнца ты молил.
Но в клумбе с яркими цветами
Ты просто б незаметен был.

Безмолвно счет ведешь потерям,
Хоть солнца жаждешь,
 но приник
К стене бетонной.
Щит проверен:
Удар! И смят железный бык!   

Ты смог цвести
в смертельном риске
И изучил за долгий срок
Тут каждый острый
 камня выступ –
Опасный путь в краю врагов.

Смиренья панцирь  пробивая,
Победный миг
всей жизнью длишь,
Под купол солнца встать дерзая, 
Быть может, в тот же час сгоришь...

На поле, вспаханном и влажном,
Твой подвиг кажется смешон.
И даже в засуху и холод
Тут никому не нужен он.

Да,  не был
комнатным растеньем,
Оранжереи презирал...
И все же, что-то ты не понял,
Не так, как надо, вырастал...

Вчера узнал хитрец наивный,
Что той дороге вышел срок.
Есть план ремонтный,
 подготовлен
Уже отбойный молоток...

И на развилке, где железным
Водоворотом
мчит поток,
Духовно нищим,
бесполезным
Себя увидел вдруг росток.


*   Качели «сентименто»   *

Мечты качелям часто в детстве
Любил предаться наш герой.
Прыжок за солнце целя свой,
Прилечь на ветви,  и в соседстве
С вершиной липы разглядеть,
Как вверх цветы начнут лететь,
Вдыхая жадно наизусть
Ветвей тех сладостную грусть…
А куст сирени стороной
Уходит вниз и... за спиной.

Теперь свой сад он не найдет.
Там,  за дорогою железной,
Чужой фасад
шестиподъездный...
И георгин уж не цветет,
И плод погиб, что рос буквально
Меж шпал, и детскою рукой
Был пересажен. Только тайна:

Как вечность музыки
раскрылась,
В печали ранней отразилась -
Гостит посланцем неземным
На рельсах отблеском ночным.
(Так эмигрантами артисты
живут в Москве как интуристы).

Здесь шел свободно
новый странник,
Преграды перейти хотел,
Всю жизнь не веря, что предел
Способностей достиг он свой,
Что ждет его души покой,
Где равнодушною стеной
Без взгляда блеск оконных сот,
А ночью мед из них течет -

С витрин ближайших
скудный сбор
В цветной слагается узор.
И не досуг им, не резон
Светить заплеванный газон...

Спешат здесь выгулять собак
Жильцы. И суетный чудак
Шмыгнет,
навьюченный, как вор,
Трясет и пыльный бьет ковер.

Взглянет блудливо на луну
И нагло грабит тишину.
Что так естественно, друзья:
Ведь эта собственность - ничья.


*   Пророки   *

Тогда, еще к себе жестоки,
Росли в долгу ко всем пророки,
Росло такое поколение,
Что  жизни собственной
                движенье
Ценило меньше трафарет,
Что заготовил Минпросвет.

Тогда, еще к себе жестоки,
Склоняли головы пророки
Перед величием отцов, -
Забытых счастьем удальцов,

(Всегда Иван со Змеем дрался,
Спасенного царя - боялся),
Что к водке относились свято,
Учились говорить без мата.

Вину мальчишки принимали
За то, что живы и мечтали;
За то, что сыты и одеты,
Зимою лютою согреты;

За то, что в школе им - отметки,
Побои сильны хоть, но редки.
И на любовь запрета нет,
Как лопуху на солнца свет.

(Точнее, пчелам на нектар,
Но образ улья стерт и стар...
На душу не приму греха:
Для мысли новые меха
Нужны, чтоб чувства
не пропали).

Прошли года и мы узнали,
Как много можно потерять
Лишь оттого, что понимать 
Хотели счастья идеал,
Как без царапинок бокал…


*  Течет вода  *

Конечно, истина стара,
Что хуже смертного одра
Мечте - чиновничий уют,
Где папки пыльные растут

Поганками в трухлявых пнях,
В тех «с сильной волей»
головах,
Со спиленной давно мечтой
(С системой мощной корневой),
Где кольца мыслей - к ряду ряд -
Энтузиазмом не горят.

Но помнят день они иной,
Когда слезистою смолой
Их крона в топке полыхала,
То было - юности начало...

Как больно видеть в  тех глазах
Решимость, что –
к начальству страх,
И однозначные решения,
Как чувств и мыслей ранних
тленья!

Во тьме, без воздуха глотка,
Была та жизнь на вкус терпка.
Но люди большего желали,
Про жизнь свою
с восторгом…
                лгали.

*         *         *

Причин не видя так стараться,
Стал силы воли опасаться
В себе несчастный наш герой,
Как заболеть боясь чумой.
И все логичные решения
Он отвергал из опасения.

Безумству этому
он много сил отдал...
Идеи - также он 
- сомненьем испытал,
Знакомясь с гением,
- не видел в нем кумира.
Лишь справедливость
              признавал
Основой будущего мира.


*         *         *

Жил Моцарт будущим. Работе
Себя он отдавал  на взлете
Свободной творческой мечты,
Кружился мир от высоты.

Но дисциплиной  не доволен
Вдруг стал "дружок"-
 прогул - уволен!
Такой простой мышиный  яд
Ему готовил бюрократ.




* Запах гладиолусов *

«Беспечно»  Моцарт оставляет
Дорогу к истине святой,
Бокал с цикутой разбавляет
Вотще романтикой пустой...

Талант травили с двух сторон:
«Работал по заказу он! -
Не музыкант! Хамелеон!
«За реквием он деньги взял? -
(Хоть смысла в них и не искал)
Знать душу дьяволу продал!»

Не нужен нам его талант!
И вот на сцене - «фабрикант»,
С таким чудесным голосом,
Как запах гладиолусов…


* Реквием *

Знакомой дорогой
 шел Моцарт домой.
И мучился вновь
непонятной тоской.
Вдруг лица друзей он увидел
на миг
И рано ушедших
 и, как бы,
 живых.

Один,
кто вчера лишь
узнал  про Гулаг,
И смутно представил себе
 "воронок",
Сегодня стонал,
был  обобран и наг,
Со страхом он слышит
 в квартиру звонок…

И тот, кто о пытках узнал
из газет,
Был бандой избит
и зимою раздет.
При встрече
глазами не сразу  встречался,
Как будто с трудом
 в это тело вселялся
Лишь призрак,
летавший недавно далеко.
Под праздник друзья
хоронили пророка.


Другого все боги,
наверно, любили,
Смеясь и дурачась
 машиною сбили
Его на дороге веселые детки
(куражился «мачо»
под взглядом кокетки).

Пока он лежал
на сырой мостовой
Подвижный отряд мастеровой
Дорожную зебру легко перенес
Подальше от места
кровавых полос.

Была хороша
той весною погода,
Меж жизнью и смертью
 лежал он полгода.

Других же, кто мучился
болью России,
Под стенами Белого дома
 скосили...

Стреляли  вокруг
и бандиты друг в друга.
Но не было в Моцарта сердце
 испуга.
Спокойно он шел
под знакомым мостом,
Осталось немного,
уж виден был дом.

Знакомый пейзаж
 взгляд маэстро привлек,
(В мерцании фар
брейк танцует Росток.)
Невольно рассеялись мысли
 дурные,
И снова был Моцарт
в знакомой стихии.

Ах, ночь озаренья,
ты так хороша!
Как в детстве,
смеялась и пела душа.


Внезапно очнулся,
тут трое стоят:
Ни слова живого,
 по слуху бьет мат
(Для Моцарта -  то же,
что трупный пить яд).

С достоинством Моцарт
 меж ними идет,
Как лайнер, стремящий
 разбег свой  на взлет.
Поскольку во взоре
нет места тревоге,
Шпана вряд ли тронет
на скользкой дороге.

Но было во взгляде его
 то начало,
Которое чем-то
«братков» задевало,
(Какая-то гордость
 и свет вдохновенья…)
Их мозг пропитой
замутило сомненье:
«А вдруг он смеяться
над нами решил,
Народ в лагерях он, наверно,
 душил!»

Не друг коммунистов,
но Моцарт ответил,
Боятся "совков"
только малые дети,
Которым их мамы
журналы читают,
Но лишь коммунисты
сейчас не стреляют.

"Прикинь, он не русский,
похож на чеченца"
Выделывать начали трое
«коленца»,
И ножик в руке одного
засверкал...
Неужто, Сальери его заказал?
Опять чем-то  Моцарт
 ему помешал?

Бандитам Сальери был
тоже не мил,
Какие-то удочки,  сдуру,  всучил.
Но вертит охранник его
пистолетом,
А Моцарта Рок –
и зимою, и летом, 
Пешком проходить
под ревущим мостом.
Убить можно сразу,
подумать потом:
Зачем это нужно?
Велик ли навар?-
"Прикинь, все ж удобней,
коль мал или стар,
Иль просто замешкался,
«думает»  что-то,
Тогда облегчается наша работа!"
.

Ответил им Моцарт,
хоть те не просили:
«Все люди труда
лишь о мире молили,
Две банды
 - доходы не поделили.
Старались добить они
 коммунистов,
Эсэсовцы стали
 роднее чекистов.
Вмешались в войну
 затем силы другие,
Мечтают
падение видеть России...
Но эта вся боль -
 не короткий рассказ
(И здесь неуместен ее пересказ)
Надеюсь
счастливым
увидеть Кавказ».


«Базар тут затеял!
И складно слагает!»
«Похоже, что даже
он нас поучает,
Наглеет и вовсе не уважает!»

«Ишь фраер нашелся,
нам впаривать бред!»

 - И Моцарта здесь
 обрывается след...




*   Возрождение ростка   *

Так стало холодно! весна
Все не стряхнет остатки сна.
Лавиной вновь машин поток…
Опять асфальт пробил Росток!

Зачем? Ведь нет того моста!
Вокруг такая красота!
К широкой трассе
 сплошь приник
Гигантский, сочный борщевик!

Кому ненужные страданья -
Для беззащитных оправданья
Любого рабства, унижений
С надеждой  в свой неясный
 гений -
Так много света унесли...,
Лишь тот поймет дела твои.

Поймет… Но не простит!
Как другу
Такую черную услугу
Лишь раб завистливый дарит!

Богатым будь
иль гордо бедным,
Но только
не таким безвредным,
Наивно добрым и забитым -
(Удобной  пищей  паразитам)
Безвольно слабым,
               аскетичным,
В делах тревожно-
непрактичным...

В желанье стать
 в добре прекрасным,
Врагам безвредный -
суть  несчастный,
Любимым и друзьям опасный ...

Короче, если ты не воин,
То жить под солнцем
не достоин,
Хотя б тебя весь свет любил...

Росток  не дрался и не мстил,
Лишь горько  был обеспокоен,
Когда дурак над ним шутил.
Он сильных мира не дразнил
(Уже никто их не боялся!)
Собой все время оставался.

Искал путей каких-то тайных,
Прощал обидчиков случайных
(Хотя всегда о том грустил)
Себя ж доселе не простил.
Так и растет он виноватый,
В асфальт зажатый, но…
крылатый!

  *         *         *

Не разглядел,
что было главным
(Ведь сам тогда
он был подавлен),
И гений Моцарта когда-то…
Ему не выдали зарплату
За целый год дурной работы.

Под гнетом мелочной заботы
Решил тогда он, погрустив,
Ремикс продать за эксклюзив.
Найдя надежную оплату,
Вернулся позже он в пенаты.

Росток вновь встретился ему,
Сломало ветку не одну
Железо. Люди и морозы
Валили цепкие  березы.

Росток окреп, оброс шипами,
Почти что
в камень врос корнями,
Уже не прячется за стену…


Стыдится Моцарт за измену
Призванью, долгу своему
И обращается к нему:

«Плодов твоих  никто не видел,
Вот потому - и не обидел…
Прохожий - в солнечные  дни -
Те корни слабые твои
Легко бы вырвал - не привлек
Его вниманья стебелек.

Вот будь ты дубом выше леса,
Кору давно б содрал повеса,
Что с каратистами дружил,
Стволы кроссовками долбил.

И не похож ты  на сосну,
В "Дубках"  оставили  одну,
Теперь она - в итоге стройки -
Уж за оградой, на помойке.

Стоит привратницей покорной.
Своей защитной униформой
Горда и стелет тень ветвями…

Ты вспомни,
что случилось с нами!
Там, где теперь моста  руины,
И разрослись кусты малины,
Свободы воздух ты ловил.

Цвет одинокий водрузил
Ты между шпал на высоте
В своей наивной красоте…

Застойный воздух разогнав,
Гриф черных шпал
терзал состав!..
Сейчас ты видишь: был не прав,
Что вслед за ветром шелестел:

Зефир надменно пролетел…
Колеса лязгали, стучали,
В твой крик «свободный»…
  не вникали…»


Вина вредит любому делу,
Печаль изрядно  надоела.
Стал Моцарт
на себя вдруг злой.
И потому -  опять живой!:


*   Исток   *

Не слышал Моцарта Росток,
Друзей не знал он, одинок…
Но все же близок был  исток 
Заветной истины, казалось
Долго,
«лишь чуть-чуть
осталось»…

Вершин, которых он искал,
Никто в бинокль не различал
И в самый ясный день с холма.
Прошла, однако же, молва,

Что гор поток его питал.
Неистово летя со скал,
Как снежный барс, из чистоты,
Земной возжаждав суеты,
С грозой в болота устремлялся
И весело в грязи катался.

А  в бьющем под мостом  ключе,
В убогом старом кирпиче
Нашел ростка сухие корни,
Секреты гор ему  дарил...

Барс  почему-то полюбил
Росток невзрачный, явно сорный,
Так беззащитно-непокорный,
Которому и вред -  не след!
Вот василек - тот диссидент...

*         *         *

Один писатель-некрофил
Проговориться поспешил,
Чтоб весь народ его пропал -
Смысл
страшной жизни
потерял,
И канул в лета! Молодец!
Тот "инженер, кузнец сердец",
Пророк заморский перестройки.

Он - архитектор мертвых душ,
Завистливый слуга кликуш,
Спешивших нас похоронить
И мир по-своему кроить.

Простые истины забыты,
И ложью личности убиты.
Лишь месть к народу своему,
Мол, не достанься никому

Страна и сгинь вотще в печали,
Раз мои книги не читали.
(А мы его родным считали
И в перестройку - обожали!)

*         *         *

Бывают истины простые,
Их смысл поймешь, 
                они - живые.
А не поймешь –
              уже банальность
(Для диссидентов -
              не реальность).

Но воскресить вновь идеал,
Который каждый разменял
С какой-то хитрой  мыслью
                тайной
(В те годы радостных надежд
Для дураков и для невежд)

Не так-то просто. Ведь на нем
Сто паразитов. О былом
Уж двадцать лет он жужжат-
Напали на бесценный клад.

А мертвый идеал отнять -
Им просто нечего сказать.

Он возродится с новой силой
Над запорошенной могилой
Семидесятников, которых
Огонь душевный
в глупых спорах
Растрачен всуе был,
и сгинул…

Тот  «есаул» его не знал,
Когда свободы воздух чистый
тупою шашкою рубал.
И двадцать лет,
под марш, с присвистом,
По сцене весело скакал.


*         *         *

Для тех, кто жизни
 новой ждал,
Счастливым стать
 вотще мечтал,
Не жил, а только выживал,
Забытый клад отрадно дорог.
И не заезжен мыслей сполох
Для тех,
кто, сквозь веселый гам,
Призывный хохоток реклам,
Услышал сердца верный стук,
Увидел, где тут враг и друг.

И кто себя не потерял,
Шутя, как другу, попенял:
«Как раньше  ты не понимал!
Лишь то твое, что ты отдал,
Иначе зря всю жизнь страдал».

Отдал за то, чтоб зло унять,
Не дать «науке» смысл отнять
Всей жизни многих поколений,
Пред  мраком  черных озарений.

Невольник «черных дыр»
               - не гений.
Он, как Сальери, вычислений
Своих становится рабом,
Земля ему – не отчий дом,
Он увлечен войною мнений!


*   Финал   *

Как хорошо все начиналось
Страна театром простиралась…

Героем стал актер трусливый,
Изрядно пошлый и болтливый.

Хватался он за все святое,
Как таракан, и был толпою

Театр, вскоре, подожжен…
Конечно, жив остался он,

Но от разбитого порога
Вела предательства дорога…

*         *         *

Я не спасу овец  от волка
Но "Временам" нужна прополка.
А чтоб росток не увядал
Надежды смутной,
повторял:
"Свободу подарить нельзя!"
О чем забыли мы, друзья…


*   Дорога к храму   *

Распутица весенняя,
с соленой грязью вброд,
Живое вдохновение
нежданно не цветет,
Ростки его несмелые
никто не узнает…

Просты его побеги,
не крикливы,
Не отличишь их сразу
от крапивы,
Которая, пробив
                весь сор зимы,
Наивно дарит
чистый цвет весны,
Прощая нам,
как могут только дети,
Обиды прошлые:
бутылки,
сор в пакете…


А для ростков ума
 всего страшней на свете
Культура, одичавшая в кювете
Дороги праздной скоростной 
(В болотах  бедствий –
 кольцевой),
Все кажется ведущей к храму…

В леса - красивейшую раму -
Венчая холм,
манит Собор.
Пред ним -
кладбищенский забор.

Покой!
Рекламы мухомор
Не оскверняет гордый лик
Старинной церкви -
Здесь мы гости...
Опасен только борщевик
«победной мести»...
на погосте…

24.01.1998. – 02.03.2009.