О 1936 годе

В 1936 году мне шёл двенадцатый год. Этот год на всю оставшуюся жизнь послужил трагедией. Страшная засуха. Солнце безжалостно палило и порой, ожидая дождевой тучки, природа присылала пыльные, не щадящие тучи. Всё иссыхало. И не в лесу, ни на яланях, травостой отдавал из себя последнюю жизненную влагу. Даже в селе, у кого были вырыты колодцы, не обеспечивали живительной влагой. Перед весенней посадкой картофеля на огороде родители собрали из своих более или менее поношенных вещей и поехали в соседнюю деревню, чтоб выменять картошки на семена… Семенами засадили площадь соток в пятьдесят, а осенью с обоих огородов насобирали всего две кадки, в которых прошлыми годами засаливали лесные дары.
В сенокосную заготовительную страду, на заготовках сена с нашей семьи участвовало четверо душ. Отец, мать и нас двое малолеток, Федя четырнадцати лет и я двенадцати лет. Взрослым, т. е. отцу с матерью полагалось по девятьсот грамм хлеба, а нам малолеткам по триста грамм. Жара невыносимая, из колодца в низине между деревьев выкопанного отцом, ведром набирали воду, чтобы утолить от жары тело. И так трудились световой день, оставляя запас света солнечного, чтобы засветло дойти домой пешком, расстояние в пять километров. Так вот из выше сказанного хочу добавить, что кроме нас четверых, участвовавших на заготовке сена, дома всегда оставалось ещё трое не трудоспособных, которым мать с отцом оставляли от своих пайков.
Как рады мы были, когда "пошли" изредка грибы-подберёзовики, называемые у нас "обабками". Найдёшь "обабок", сейчас же его насадишь на тоненький берёзовый пруточек, сверху его немного посолишь и к костру. Сидишь, ждёшь, когда он слегка поджарится, и начинаем его смаковать. Как радуется душа! А вскоре на яланках кой-где поспевать стала лесная ягода, клубника. О! Двойная радость, пособираешь этой клубники и вечером придя после работы в село идём к жителям, которые позажиточнее и обмениваем свои ягоды на кусок хлеба! Сейчас описывая это слёзы выступают и в горле "душно"…
…Настала зима. Семьёй в семь душ картошку съели быстро, к полузиме в подполье осталась только редька. На кухне зимой для поддержания тепла была сделана железная печь, на которой вскоре была закончена – съедена редька. Теперь ничего не оставалось делать как ловить на мякине воробьёв. Два друга у меня было, с которыми я занимался ловлей пернатых. Бураков Матвей Степанович и Зеленин Октябрин Васильевич. Потом не стало корма хватать для крупного рогатого скота. Начался падёж. Услышишь, что пала корова – радуемся – будет мясо.
Зима. Холод. Одежонка – холст. Сами своими самодельными прялками и кроснами. В комнате стоят кросна – ткацкие самодельные станки. Пряли льняную кудель ночами при луне под окном. Тут же на полу сплошной самотканый полог постелен и брошены какие-нибудь тряпки.
Хочу рассказать про одно из зимних похождений за мясом. Скотомогильник от села около трёх километров. А жили в деревне, не имели понятия о каком-либо нижнем белье. Соткана льняная холстина, из неё мать сшила тебе одежду – вот и довольствуйся. А зимой иду не знаю куда отвернуться от холода, то задом наперёд "заднюю скорость" включишь, то боком, потом опять "переднюю"… Эх! От воспоминаний плакать охота от "счастливого детства". Ну, вот пришёл на скотомогильник и что увидал? Не оставили мне… опоздал… и слёзы, и сопли… Пошагал, как говорится, не солоно хлебавши… На полпути в домашнюю сторону заметил в стороне что-то?! Подошёл. Лежит ободранная туша собаки. Знал, что собак не принято на Руси есть, но нарезал в свой мешок, сколь сумел и с "радостью" вернулся домой. Случаи разные все были, не буду описывать, а то боюсь как бы "кондрашка" не подхватила! И таблетки могут не помочь.
В весеннюю талицу в поле с ведерком приспособился вылавливать из нор хомяков. Мать их жарила, и мы питались. Голод – не тётка.
Все тяжкие испытания 1936 года мне здесь не описать и бумаги моей не хватит. И сам я устарел, не дотяну до этого – для этого нужен хороший писатель, чтобы написал добрый роман. Хочу здесь высказать предупреждение о том, что в дальнейшем у меня должно встретиться слово "травители", так не посчитай за ошибку-опечатку. В деревне семенное зерно обрабатывали дустом и некоторые колхозники, не зная об этом, попадали в "ловушку". Случайно голодные положат в карман таких семян и, поев их, умирали. На нашей улице из семьи Кобелевых, четверо умерли. Лишь одна девочка осталась живой, так как её не было дома. Она была в гостях у родни в деревне Куликовой.
В 1938 году уродился хлеб – рожь. Что творилось на токах, где происходила молотьба!? Народ голодный кто, где прятался от уполномоченных, где-нибудь в лесу и зерно ржи ели: целое ели, раздавленное гирей на доске, кто в корыте топором его порубал, и по всем лесным колкам шёл дымок. Люди ели эту рожь с жадностью иной раз объедались, и приходилось делать клизмы. И тут в 1938 году новая напасть – японцы на наше государство напали у озера Хасан и реки Халхин-Гол.
Через год – в 1939 году (кто виноват?) война с Финляндией, затем с Западной Украиной, Буковиной. И не поймёшь до сих пор правду о входе в состав СССР государств Прибалтики. И разгорелся пожар Великой Отечественной. Началась большая катастрофа, которая жестоко навалилась и на меня.
22 июня 1941 года вероломно начался уничтожаться народ. Которых увезли на битву с неметчиной, одна "трёхлинейка" на троих. Командный состав вредительски был уничтожен, брат Федя погиб на фронте в начале войны. Я так тяжело за него переживал, ведь в 1936 трудном году он вынужден был бросить учёбу и с четырьмя классами на войне с ротным миномётом против таких полчищ пал. Я с надорванной спиной через силу изнурялся на уборке хлеба. Прошёл быстротечные курсы на помощника комбайнёра. И вот осенью, в октябре придя домой с работы, обнаружил письмо от друга Зеленина Октябрина, стал читать. В его письме были повествования о его армейской службе в городе Тюмени. И он спрашивал, где я работаю и чем занимаюсь? Я – простой деревенский парнишка не зная, что можно, а что нельзя в письме писать, похвастался, что написал стихотворение на тему трудного 1936 года. Это стихотворение мной написано выше под заглавием «1936 год». И стал ожидать ответного письма. И дождался. Однажды к нам на квартиру явился представитель власти из НКВД с председателем сельсовета. Меня арестовали, а о дальнейшем вам дальше будет известно…