Антология одного стихотворения

ЮЛИАН  ФРУМКИН-РЫБАКОВ
Антология Одного стихотворения издана исходя из мысли, что поэт может остаться в памяти потомков не своими стихами, а одним стихотворением или, даже, одной строчкой. Исходя из этого составители и издатели предложили авторам отобрать одно стихотворение и прокомментировать его, попытавшись выразить свою позицию по отношению к Поэзии. Поскольку оценки автора и составителей разошлись в оценке "нетленки", стихотворение, которое давал автор - попало в текст комментария. Что останется и останется ли вообще - это большой вопрос. Тем не менее высказаться по поводу своих стихов и Поэзии всегда интересно и грех было не воспользоваться такой возможностью.

***
 
                Храни меня, мой талисман.
                А.С.П.

храни меня, Господь Всевышний,
в местах, где ужас и обман,
где каждый третий — третий лишний
и где восьмой от крови пьян,
где каждый первый жизни учит,
четвертый правду говорит,
где пятый пьет, десятый глючит —
русалка на игле сидит…
храни меня, великий Боже,
от произвола и хулы,
от милостивых взглядов тоже,
мы грешны, слабы и малы…
мы в этой жизни окаянной,
метафизической и странной,
где смерть с косою на коне,
и где предательство в цене
затеряны, как в океане…
храни меня, Господь, в тумане,
в ночи храни, средь бела дня
не покидай, Господь, меня…               
 
Бессмертья маленький двойной
 
Поэт — юродивый, по сути. Поэт нищ, гол и абсолютно бескорыстен. В наше время особенно. Невостребованность поэзии привела её к абсолютной свободе.
Фигура поэта одинока и смешна. Поэт как верстовой столб на заброшенной дороге. Но это — точка отсчёта на бескрайних просторах России. Ориентир и ЗнакЪ.
На поэта смотрят как на ненормального, потому как занят он делами бесполезными. Юродивый, он тратит нервы и жизнь на создание стихов. Деньги — на издание стихов, которые никому не нужны. Как настоящий юродивый он обнажён. И как всякий юродивый публичен. Ему надобна аудитория. В этом смысле поэт, как и юродивый, — актёр.
Один Московский юродивый стал иноком. Он писал и прозу, и стихи. Книжная поэзия была тогда в Москве внове. Юродивый-инок хранил нелегальную рукописную библиотеку и архив московских старообрядцев. Все это было отобрано в феврале надцатого года, когда бывшего юродивого взяли под стражу. В заключении его держали строго, однако, по собственным его словам, «с караульщиками попризнался» и установил связи с единомышленниками. В тюрьме он ухитрился написать несколько сочинений, в частности знаменитую челобитную, непримиримый и резко обличительный тон которой решил его судьбу. Чем не современный сюжет? *
Когда поэзия сопротивляется бессмысленности и жестокости окружающей реальности, она задаёт планку, ниже которой опускаться поэт не имеет права.
 
Ъ

… иного нет. Мир, неделимый
извне, единый и внутри.
Не катит хохма, мира мимо,
профукать жизнь на раз, два, три…

Ты — плоть от плоти жизни этой.
Ты — дух от духа жизни той.
И невозможно летом в Лету.
И нет возможности зимой,
поскольку Лета стала твёрдой,
и стрежень Леты, изо льда,
стал памятью второго рода
не то, что первая вода.

Ты даже не предполагаешь
что ты живёшь, пока снимаешь
убогий Гугл в Господнем доме,
где света пыль лежит на томе
раскрытой Библии, лежит
ещё от сотворенья мира,
где корень зла и сок аира
в подкладку воздуха зашит.

Ты, этим воздухом вспоённый,
не помнящий свой первый вдох,
живёшь подробно, как Иона,
хотя, по виду, полный лох.

Приняв за чистую монету
бессмертья маленький двойной,
ты — плоть от плоти жизни этой,
и дух от духа жизни той…               
 
В древнееврейском языке слово «hohmah» (звучание: хохмах) значило «мудрость», а его продолжение в идиш, «chochme», наряду с исходным значением, получило и переносное — «шутливое замечание».
Смысловой дуализм, заключающийся в слове «хохма», окунает читателя, на секундочку, в пропасть времени, откуда все мы родом. К праотцам. Но не в преисподнюю, в мир теней, а к вечнозелёному древу смыслов, живущему в языках…
Поэзия отличается от стихотворчества, как земля от неба. На земле всё материально, твёрдо и определённо. В небесах, напротив, сплошное зияние и пустота.
Поэт не знает, что он напишет. Поэт идёт за своей интуицией, как Данте за Вергилием, удивляясь являющимся словам и возникающей картине.
Аки Зевс, он рождает мир и заселяет его. Поэт — вечно юный грек на берегу моря. Чем это закончится, неизвестно.
Поэт прислушивается к миру, из которого рождается слово. Ибо слово это — плоть от плоти и дух от духа того, изначального: «Вначале было Слово…». Слово рождается из Хаоса, для того чтобы Хаос этот назвать, вызвать из небытия и дать ему смысл. Вне языка, вне смысла культура перестаёт существовать.
Слово для поэта не самоцель, но насущный хлеб жизни. Преломляя слова, поэт имеет возможность отдавать.
Он может накормить страждущих.
Огромное количество людей равнодушно проходят мимо, но есть единицы, которые протягивают руку за стихами и уносят их с собой, в неведомую для поэта жизнь. Пересказывать и объяснять стихи бессмысленно. Чудо не поддаётся объяснению.
Настоящая поэзия ничему не учит и ничего не объясняет. Настоящая поэзия даёт возможность прикоснуться к чуду. Поэзия — это бренд вечной жизни, который поэт берёт в краткосрочную аренду. Поэзия — дефис между датой рождения и датой смерти.
______________
*Речь идёт о юродивом Афанасии, любимом ученике протопопа Аввакума, ставшем иноком Авраамием.