В тридевятом царстве

В ТРИДЕВЯТОМ ЦАРСТВЕ

Хоть давно то было, помню ж до сих пор
Как калики перехожие к нам зашли во двор,
Сели на завалинку, отряхнувши пыль,
Повели неспешно сказку или быль.

Ловко и умело заплели так нить,
Что не смог поныне я её забыть.
Вот она пред вами – открывайте уши,
Может быть хоть что-то западёт и в души…

В тридевятом царстве, коль идти налево,
В тереме высоком проживала дева,
Столь лицом пригожа, что не описать,
Хоть отец уродец и такая ж мать.

Как у нас порою говорят в народе –
Всякие бывают чудеса в природе.
А один учёный, старенький хохол,
Говорил научно – зрите в корень, мол.

Можно соглашаться, иль поспорить с ним –
Только же останемся где и так сидим,
Разные там тонкости – это не для нас,
Посему спокойненько поведу  рассказ…

В тридевятом царстве, как сказал уж выше,
В тереме высоком, облака на крыше,
С расписным в узоры метров трёх крыльцом,
Проживала девица с мамкой и отцом.

Был отец в том царстве, так велось уж встарь,
Над землёй и людом вроде как бы – царь.
Но разумно править он никак не мог –
С самого рожденья в лени занемог.

Да затем с годами, не к чему скрывать,
Он вдобавок крепко стал и выпивать.
К вечеру, бывало, так напьётся он,
Что от дури  лезет с головой под трон.

И потом оттуда до часов до трёх
Хрюканье несётся иль собачий брёх.
Чтобы успокоился, батюшку-царя
И просить напрасно и молить – зазря.

По утру по новой царь идёт в запой –
Хочешь – примирись с тем,
                хочешь – волком вой.
Если нету власти – не свернёшь ты гор,
Не помогут даже плаха и топор.

Царь бы наш и правил может по уму,
Если б помогала жёнушка ему,
Если б разик в «репу» сунула кулак,
Показать сумела, где зимует рак.

А она ж, напротив, с мужем заодно –
Изнывает в лени, пьянствует давно,
С людом в обращении, как «тамбовский волк"–
Ну, какой, скажите, от неё всем толк?

И зачахло б царство, пало б в прах и ночь,
Если б не девица – их родная дочь.
Лишь её стараньем и её умом
В тереме всё ладно, да и в царстве том.

Девицу-царевну уважал народ,
Ею любовался, свой разинув рот,
И во всём довольный, не кляня свой рок,
Выполнял приказы точненько и в срок.

Потому, наверное, тут нам не соврать,
В тридевятом царстве тишь и благодать:
С неба, когда надо, падал тёплый дождь,
На полях широких колосилась рожь.

В реках и озёрах: карп, сазан, форель
И сомы такие, что не втащишь в дверь,
На лугах паслись в пойме у реки
Дойные коровы, овцы и быки.

От утра до ночи аж по всем дворам
Куры, гуси, утки создавали гам,
Свиньи приносили дюжинный приплод,
Пчёлы собирали раздушистый мёд.

Жили все счастливо и в делах вольны,
А всего прекрасней – не было войны.
Лет уж сто, наверное, под широкий пир
С ближними соседями заключён был мир.

Но одна печалинка в царстве всё ж жила –
Незамужней девица наша-то была.
Хоть к ней приезжали сотни женихов,
На столы не ставила сладких пирогов.

О любви мечтая чистой и большой,
Не могла принять их девица душой.
Почему твердила женихам всё «Нет!»
Да и вы поймёте, увидав портрет.

Я не стану, право, вас перегружать –
Опишу всего-то лишь тех портретов пять.
Воду понапрасну незачем толочь,
Ведь другие хуже, иль такие ж вточь.

Вот портрет вам первый: видим мы на нём
Длинную «оглоблю» рядышком с конём,
Если кто такого хоть разочек двинет,
То сия «оглобля» в миг «коньки» откинет.

А второй, напротив, ростом хоть с вершок,
Отпустил же брюхо, словно бы мешок,
Маленькие ножки, будто две кадушки,
И лежат на плечах щёки, как подушки.

Третий на портрете, как могучий дуб,
Только сразу видно, что безмерно туп –
Он сложить не может два и два в уме,
Если что и скажет – разберёшь лишь «ме-е…»

Был на них четвёртый вовсе не похож –
Мы таких, поверьте, не встречали рож:
Смотрят глазки косо, на губах слюна,
Нос до подбородка сизый от вина.

Пятый и последний вот такой портрет:
Согнутый годами лысоватый дед,
Хитрый и проворный и охоч до баб,
Хоть видать, что силой все-таки ослаб.

Ну, какой скажите выбор может быть?
На таких как глянешь – хочется завыть.
Чем уж соглашаться стать навек женой,
Лучше в этой жизни куковать одной.

Если б это длилось дальше раз за раз,
То не стал  бы сказывать этот я рассказ,
Чай не принимаю я  вас за овец –
Это не начало, но и не конец…

В том же самом царстве, только чуть правей,
Проживал в избушке парень Ерофей –
Он пахал и сеял, убирал хлеба
И лелеял маму (та была слепа).

Об отце ходили разные же толки:
То ли утонул он, то ль порвали волки,
То ль от рук злодея пал среди берёз.
(Матушка ж ослепла от горючих слёз).

Всех сильней в округе Ерофей наш слыл:
Он одной рукою поднимал сто кил,
Превращал каменья, сжав ладонь, в песок,
Мог легко с корнями выдернуть лесок.

А стрелу из лука (пуда два в ней вес),
Словно бы пушинку слал аж до небес,
Что она оттуда только через год
Падала к лягушкам посередь болот.

Кроме силы-силушки, что бросала в дрожь,
Ерофей и личиком был своим хорош
И к тому ж, добавлю я не погреша,
У него нежнейшая, добрая душа.

Часто вечерами с мамой на крыльце
Вёл он разговоры о своём отце,
Иль, смотря на звёзды и как месяц бродит,
Обсуждал, что ныне в царстве происходит.

И однажды мама, прежде спать как лечь,
О царевне-девице повела с ним речь –
Мол, на белом свете, хоть куда пойдёшь,
Даже не пытайся – лучше не найдёшь.

Матушка уснула, как никак, а ночь,
Ерофей же думал про царёву дочь.
Утром же решился, коль отпустит мать,
Ту красу-девицу в яви повидать.

Ну, зачем мамане спорить, припираться?
И в дорогу дальнюю стал он собираться –
Взял краюху хлеба, свой булатный меч
(Мало ль, пригодится для нежданных встреч).

И, снимая слёзы с маминого лица,
Распростился с нею прямо у крыльца.
Положил, молясь, мелкий крест на лоб,
Прыг в седло и тут же конь пошёл в галоп…

А теперь вернёмся мы скорей назад
К терему высокому во царёвый град.
Ерофей пусть птицей мчится по лугам,
Ну, а мы посмотрим, что творится там…

В тридевятом царстве левой стороны,
Как туда явились, не узнали мы,
Словно оказались не на той земле:
Сёла все порушены и лежат в золе.

Сыплет зёрна колос, что стоит не сжат,
Ветер над ним гонит чёрный дым и смрад,
Кровью бегут реки средь полей и чащ,
Рвётся в тучи к небу безутешный плач.

Что же приключилось, что же здесь стряслось,
Отчего пожаром небо занялось,
Почему сей дивный, данный Богом рай,
Превратился ныне в павший в бездну край?


Это Змей Горыныч из-за дальних гор
Налетел на царство, словно тать и вор,
По натуре злобной сжёг десятки сёл,
За собой молодок во полон увёл.

И в царёвом граде этот наглый враг
Терема порушил, обратил всё в прах,
Девицу-царевну в путы повязал,
Утащил за горы в свой дворцовый зал…

О беде не зная и того, что ждёт,
Ерофей наш скачет, утирая пот.
Сердце изнывает от любви в груди –
Повстречает ль милую на своем пути?

Конь взлетает лихо на большой бугор.
Ерофей к округе обращает взор
И тотчас поводья натянул в руке,
Зарево пожарища видя в вдалеке.

Бросило сердечко сразу в холодок,
Садануло болью да под левый бок,
Тонкой поволокой тронула глаза,
Выкатив нежданно, горькая слеза.

И махнул он плетью и погнал коня
Сквозь поля широкие к зареву огня.
И на месте терема средь его руин
Постоял смиренно в горести один.

А затем в народе отыскал царя,
Расспросил подробно, местью весь горя,
Что, мол, приключилось, что произошло,
Кто принёс на землю столь большое зло?

Царь, хоть и под «мухой», трёзвый всё ж в уму,
Рассказал, рыдая, о беде ему.
А в конце рассказа, перед ним пав ниц,
Умолял сквозь слёзы: «Выручи девиц…»

Мол, за то награда Ерофея ждёт:
Орден на рубаху и от всех почёт.
Из толпы царица, высунув лицо,
Вставила в те речи и своё словцо:

«Выручай, голубчик! Одолей врага!
Обломай проклятому крылья и рога!
А за твой за подвиг, смелость и удачу
Отдадим полцарства ко всему в придачу!»

Ерофей ни слова им на эти речи,
А, вздохнув глубоко и расправив плечи,
Меч свой придержавши, сунул в стремя ногу,
На коня взобрался, да и в путь-дорогу.

Долго или коротко – не о том вопрос –
Но к злодею в логово конь его донёс.
И крепчей гранита, твёрже, чем металл,
Перед Змей Горынычем Ерофей предстал.

Тот, вкушая яства, очень удивился,
За столом от смеха чуть не подавился,
Но спросил, откашляв бутерброд с икрой:
«Ты зачем явился до меня, герой?»

Ерофей же ворогу дал прямой ответ:
«Для защиты люда от твоих всех бед,
Чтобы жил счастливо он в своей земле
И не знал, не ведал о великом зле.

Выходи из логова на широкий луг –
Там у дуба старого, что безлист и сух,
Силушкой помериться я хочу с тобой.
Выходи, Горыныч на последний бой!»

Длилась эта битва целый день и ночь.
Ссёк у Змея головы Ерофей все прочь
И под трубы звонкие и победный марш
Изрубил Горыныча в мелко-мелкий фарш…

В тридевятом царстве ныне вновь покой:
Скот в лугах пасётся в пойме за рекой,
С неба, как и прежде, льётся тёплый дождь,
Во полях широких колосится рожь.

Сёла восстановлены, в граде – терема.
Царь с царицей трезвые – набрались ума.
Только править царством ныне им невмочь,
Но есть на этот случай Ерофей и дочь.

Как вернулась издали молодёжь назад,
Царь устроил свадьбу – до того был рад!
С той поры промчалось лет, наверно, шесть,
Ну, а что б уж точно – деток нужно счесть.

Из избушки старой, ослепшую от слёз
Ерофей в столицу маму перевёз.
Ладно и прекрасно всё у них сейчас.
И на том кончаю я  вести рассказ…