Бес арабский - роман в стихах - глава 4

ГЛАВА  ЧЕТВЁРТАЯ

НА  ГРАНИ

"Мне бой знаком -люблю я звук мечей
От  первых лет поклонник бранной славы.
Люблю войны кровавые забавы
И смерти мысль мила душе моей".
                А. С. Пушкин
               
               
                I
Портрет  поэта  в  эту  пору,
Как  уверяют, был  таков:
Влюблялся,  знаем,  без  разбору,
И  тут  не  надо  лишних  слов.
Был  ветрен  и  умён,  как  прежде,
Насмешлив, не  педант  в  одежде;
Экспромтом  массу  эпиграмм
Мог  выдать  под  восторги  дам;
Хотел  «блистать», по  их  словам  же,
Был  дерзок  и  любил  шалить,
Играл, да  что  и  говорить,
Был  наголо  побрит, и  даже
Носил  ермолку  с  неких  пор.
Везде  производя  фурор.

                II
И  не  одними  лишь  стихами
По  всей  России  он  гремел.
Друзья  распространяли  сами,
Каких  он  наворочал  дел.
История  любви  к  Людмиле –
Жене  Инглези, говорили –
Это  ещё  одна  дуэль,
Как  выясняется  теперь,
Что  если  бы  она  случилась,
Кто  знает, как  бы  всё  прошло.
Что  же  тогда  произошло?
Не  сразу  истина  открылась.
А  ведь  могла  пролиться  кровь!
Что  с  нами  делает  любовь!

                III
Людмила  мужа  не  любила.
За  деньги, а  не  по  любви,
Одна  она  ли  выходила,
Все  чувства  подавив  свои?
Жить  с  нелюбимым, гадким  мужем –
Тут  редкостный  характер  нужен.
Душе  хотелось  перемен –
Вот  вам  и  почва  для  измен.
И  пылкая  любовь  поэта
Была  воспринята, как  дар.
Он  к  ней  пробрался  в  будуар,
И  с  этого  момента  лето
Теплее  стало  и  светлей.
Да  только  муж  следил  за  ней.

                IV
Ждать  от  меня  постельной  сцены,
Пожалуй,  что – напрасный  труд.
Любой  подробности  измены,
Хоть  маслом  дорисует  тут.
Кто  не  любил, тому  напрасно,
А, может  даже  и  опасно,
Подробности  живописать.
Ты  им  картинку  должен  дать,
А  лучше – видеокассету,
Ещё  вернее – DVD.
Заманчиво, как  ни  крути,
Нам  в  скважину  дверную  эту,
Хоть  мельком  глянуть, знаю  я,
Лишь  бы  смотреть  не  на  себя.

                V
«Как  рассказать  это  попроще…
Я  только  что  протёр  глаза –
Я  задремал  под  вечер  в  роще,
Только, вдруг, слышу – голоса.
Тут  солнце  пару  осветило –
То  Пушкин  был, а  с  ним – Людмила.
Картина  больше, чем  проста –
Он  целовал  её  в  уста!
Дня  через  два – не  помню  точно,
В  дверь  постучали – я  открыл.
И  это  снова  Пушкин  был.
- Голубчик, выручай  же  срочно…
Тут  дама…хоть  часа  на  два?
Это  Людмила  с  ним  была.

                VI
Хоть  и  вуаль  её  скрывала,
Я  всё-таки  узнал  её.
Она  взволнованно  дышала,
И  я  оставил  им  жильё.
В  опасные  играли  прятки –
Инглези  наступал  на  пятки,
И  рыскал  в  поисках  жены –
Тут  доказательства  нужны.
Как  знать, настигла  ли  погоня?
Не  видел, и  не  буду  врать,
Да  только, если  убегать,
Есть  вероятность, что  догонят.
А  впечатления  тех  дней
Остались  в  памяти  моей».

                VII
Была  ли  у  супругов  сцена,
Или  же  просто  мордобой,
Никто  не  знает, но  измена
Была, и  к  Пушкину  домой
Явился  секундант  Инглези,
Поручик, не  лишённый  спеси,
Высокомерно  дал  понять,
Что  барин  хочет  пострелять,
Чтоб  проучить  молокососа.
За  честь  задетую  свою,
Сказал: в  гранит  его  вобью!
Поэт  ответил: «Нет  вопроса,-
Он  от  природы  был  не  трус,-
Я  с  ним  отлично  подерусь!»

                VIII
Но  кто-то  известил  начальство.
На  две  недели,  под  арест
Закрыли! Экое  канальство!
Но  снёс  поэт  и  этот  крест.
Спасли  его, что  тут  лукавить.
Был  Инзов  вынужден  отправить
Чету  Инглези  за  кордон
На  целый  год, чтоб  Купидон
Немного  поберёг  бы  стрелы,
Словесности  российской  для.
Поэт  не  тратил  время  зря.
И  вырывался  за  пределы
Засовов, ставней  и  замков
Волшебный  луч  его  стихов.

                IX
Оправдывать  его  не  будем,
Мол, юности  беспечный  пыл.
Он  христианин  был, по  сути,
А  заповеди  все  забыл.
Но  обвинять  не  будем  тоже,
Ведь, как-никак,  он  гений, всё  же,
Но, не  отметишь  этих  черт,
Другим окажется  портрет.
Да  искажать  разве  пристало
Черты  знакомого  лица?
И  мне  личина  хитреца,
Я  думаю, подходит  мало.
Изобразить  сочту  за  честь,
Его  таким, каков  он  есть.

                X
Бывало, утром  возвращался,
И  до  обеда  просто  спал.
Кутил  всю  ночь, а  просыпался
И  долго  сам  себя  ругал.
Казалось, самобичеванье
Приносит  лишь  одно  страданье,
И  в  задушевности  бесед
Притворства  никакого  нет.
Он  предавался  тихой  грусти,
Но  долго  не  умел  грустить,
И  вскоре  начинал  шутить,
Что, дескать, чёрт  его  отпустит,
И  перестанет  с  ним  играть.
А то - садился  вдруг  писать.

                XI
Писал  подолгу, увлекаясь,
Иной  раз  просто  до  утра.
Своей  работой  забавляясь,
Как  будто  то  была  игра.
И  на  страницах, очень  ловко,
Вдруг  выйдет  чья-нибудь  головка,
И  чей-то  стройный  силуэт.
С  листом  бумаги  tete  a  tete,
С  пером  в  руке,  он  за  столом  же,
Бывало,  крепко  засыпал,
А  то, что  за  ночь  накропал,
Нередко, забывал,  и  позже
Не  вспоминал, и  все  дела.
Возможно, мысль  не  та  была.

                XII
Но  холостяцкие  пирушки,
Балы  и  карты – чепуха!
Можно  считать, что  грешен  Пушкин,
Но  кто  из  нас-то  без  греха?
Взять  хоть  бы  страсть  к  азартным  играм.
Смотреть  на  карты  можно  тигром,
Только  тут  надобно  учесть:
Сейчас-то  телевизор  есть,
Зависнуть  можно  в  Интернете,
Торчать  в  нём  чуть  не  целый  день,
Или  футбол  смотреть, как  пень,
И  то, что  карты  есть  на  свете,
Как страшный сон,совсем  забыть,
И  времени  вагон  убить.

                XIII
Какие  будут  развлеченья
В  дальнейшем, не  могу  сказать.
И  не  имеет  здесь  значенья,
Во  что  потом  будут  играть.
Но, несомненно, что  конечно,
Вино  и  карты  будут  вечно,
Как  и  улыбки  милых  дам,
И  солнце  в  окна  по  утрам.
И  в  вихре  вальса  будут  пары
Кружиться, как  и  век  назад.
И  выйдут, словно  на  парад,
Пусть  не  усатые  гусары –
Безусые  холостяки,
И  умные  и  простаки.

                XIV
Что  развивается  успешно,
Так  индустрия  пустоты.
Шажками   мелкими  поспешно
Уводит  нас  от  красоты.
Иной  раз  телевизор  включишь,
Напрасно  лишь  себя  измучишь.
Продать  пытаются, смешно,
То, что  нам  даром  не  нужно.
Хоть  прыгай  ты  на  подоконник,
Зачем, скажите, надо  знать,
Как  свою  собственную  мать,
Какой-то  пьяный  уголовник
Зарезал  из-за  трёх  рублей?
А  может, так  и  надо  ей?

                XV
Простите, иногда  заносит.
Уж  лучше  книжку  с  полки  взять.
Чего  душа  безмолвно  просит,
Сесть  у  камина, почитать.
Что  там  упало? Что  сгорело?
До  этого  мне  нету  дела.
Да  пусть  весь  мир  пойдёт  ко  дну!
Я  верю  в  истину  одну,
Что  есть  бесценные  богатства,
И  все  они  в  твоей  душе.
Рай  может  быть  и  в  шалаше.
А  если  за  работу  браться,
То  где-то  должен  быть  конец –
Для  дела  славного  венец.

                XVI
Но  до  конца  ещё  прилично.
Вино  и  карты – всё  одно!
Вы  сами  знаете  отлично,
Как  они  тянут  нас  на  дно.
В  пылу  проклятого  азарта,
Когда  побита  ваша  карта,
Когда  кругом – одни  враги,
И  зачесались  кулаки,
Тогда  уж  - не  до  рассуждений,
Себя не просто в руки  взять,
И  хочется  уж  в  морду  дать.
И  кто  ты – недоступный  гений,
Иль  вовсе  человек  простой?
Велик – владеющий  собой.

                XVII
За  картами  и  вышло  дело.
От  скуки, или  по  нужде,
Но  Пушкин  в  «штосс»  пускался  смело,
И  в  «банк»  и  просто  в  «экарте».
Писал  он  много, но  стихами
Попробуйте  прожить  вы  сами.
Всё  расходилось  по  рукам,
В  альбомы  любопытных  дам.
И  удивительно, при  этом –
Он  был  известен  далеко,
По  всей  России, и  легко
Богатым  мог  бы  стать  поэтом,
Но  деньги, что  ни  говори,
С  поэтом – полюса  Земли.

                XVIII
Играли  в  «штосс», и  некто  Зубов
Взял  банк  и  Пушкин  проиграл.
Поэт  со  смехом, а  не  грубо,
Шутя,  заметил, что  нахал
Играл  наверняка  и  значит,
Платить  по  счёту – не  задача,
И  только  полный  идиот
Такой  ему  оплатит  счёт.
Они  отправились  в  «Малину»,
Где  и  устроен  был  барьер,
Ведь  только  на  такой  манер
Тогда  решали  спор  мужчины.
И  многие  и  без  вины
Тогда  наделали  в  штаны.

                XIX
Да, Пушкин  был  горяч  порою,
Но, попадая  в  переплёт,
Как  и  положено  герою,
Он  становился  словно  лёд.
По  утвержденью  очевидца,
На  ту  дуэль  поэт  явиться
Не  опоздал, серьёзен  был –
Прошёл  первоначальный  пыл.
Признал  ли  Зубов, что  виновен,
Или  случайно  промах  дал,
Но  он  такого  не  видал:
Поэт  не  шевельнул  и  бровью –
 С черешней  спелою  картуз
В руках  держал  любимец  муз.

                XX
И, завтракая, равнодушно
На  землю  косточки  плевал.
Он  улыбнулся  как-то  грустно,
Но  пистолет  не  поднимал.
Он  знал, что  может  очень  просто
Навеки  уложить  прохвоста,
Что  жизнь  его  в  его  руках.
Он  видел  страх  в  его  глазах!
И  разве  это – не  победа?
Тут  и  не  нужен  пистолет.
Убит  противник – его  нет!
Сошёл  в  могилу  до  обеда.
Грешно  в  покойного  стрелять.
А  тот  бежит  его  обнять!

                XXI
Он  отстранился: «Это  лишне».
Так  был  закончен  этот  спор.
Вот  если  б  косточкою  вишни
Все  так  стреляли  бы  в  упор.
Но, павшие  от  пуль  свинцовых,
Давно  уж  спят  в  гробах  дубовых.
Дано ли нам понять  успеть,
Как  жертвы  выбирает  смерть?
И  кто  там  первый, или  крайний?
Короток  путь  твой  или  нет?
От  мыслей  этих  только  вред.
Тот  лучший  мир  и  берег  дальний
Не  так  далёк  перед  тобой,
Ведь  смерть-то  вечно  за  спиной.


ПРОДОЛЖЕНИЕ - http://www.stihi.ru/2012/03/30/3784