Стихи не кормят...
Однажды вызвали нашего руководителя на выездное совещание – в один из районов области. Но тот – захворал. Пришлось ехать мне, хотя не было никакого желания слушать, как переливают из пустого в порожнее. К тому же – морозяка стоял жуткий. Но делать нечего: взял машину – и помчался…
Собрали нас в доме культуры, в котором никакой культуры, конечно, не было: по всему было видать, что в последний раз здание отапливалось ещё в прошлом веке, при той – свергнутой – власти. Собачий холод набрасывался на всех входящих в него и кусался сильно и без всякого предупреждения, как паршивый пёс. Наши местные вожди, выходили к трибуне и, совсем позеленев, толкали речь. Облака пара, вылетающие изо рта, делали их похожими на Змеев Горынычей, которые, кашляя, нам вещали о том, что наступила зима и что дела наши – хуже некуда. Каждый из выступающих считал своим гражданским долгом свою речь закончить примерно так: «Да, товарищи, (сказать слово «господа» в той обстановке, слава Богу, ни у кого не повернулся язык), вам трудно. Но – мы помочь вам ничем не можем… Вы уж как-нибудь – сами»… Я сидел, слушал и, возмущаясь, ругался. Не вслух, но – крепко. А прислушавшись к себе, я понял, что бранюсь в рифму… Достал блокнот и стал, убирая ругательства, записывать:
Вроде трон оставил Ельцин,
Но себя на мысли ловим:
Всё – как прежде…
Раз за Льговом
Собирали земледельцев.
И чины с трибуны нудно
Пели нам одно и то же:
«Вам, селяне, выжить трудно,
Но помочь ничем не можем»…
«Совещались» долго – я успел и дописать стихотворение, и поправить, и переписать. После всей болтологии нас провели по колхозу, когда-то богатому, а теперь пришибленному, задёрганному, лежащему на боку, расшатанному волнами всяких новшеств и раздавленному толстенными льдами «реформ». Гордиться тут было нечем, кроме как прошлыми – всамделишными – победами. Но всё-таки нас упорно водили по скрипучему снегу. Так, наверно, Моисей водил своих евреев по пустыни. Но тот, в конце концов, вроде бы вывел собратьев на путь истинный. А нас, проморозив до костей, вывели к столовке. Хотя она, по правде говоря, в то время показалась нам раем. Нас ждали: на столах стояли бутылки дешёвой водки, похожие на ручные гранаты, и кое-какая закуска. Все продрогшие мученики набросились на микстуру от холода: налили – и выпили! Выпили вразнобой, не дожидаясь отмашки старшого. Потом выпили дружно – после краткого тоста за будущее, естественно, – светлое. Почти без перерыва выпили ещё… Лекарство подействовало: все и согрелись, и разговорились. Я не пил: ведь был я ненастоящим директором – временным, без личного водителя. Но вокруг уже всё гудело, шумело, барабанило, шутило, пело и перерастало чуть ли не в веселье… И я, впечатлившись, немного как бы тоже «окосел». После очередного тоста – «За мир! За дружбу!» – многие осмелели: сначала тихо, а потом и «во весь голос», стали критиковать верхи, говорить какие-то
бунтарские и даже почти революционные речи. Тут и я, «окосевший», вышел ближе к середине и начал читать свои стихи:
… Неужели нас собрали
Из Мантурово, из Пристени,
Чтобы прописные истины
Пробухтеть в морозном зале?
Что зима – мы сами знаем;
Что мороз – чему дивиться:
Мы и сами вымерзаем,
Как озимая пшеница…
Мне начали рукоплескать: хотя и раньше времени – не дождавшись концовки, – но так дружно, с таким азартом! Настоящий гром аплодисментов! У моих слушателей были не ладошки, а ручищи, к тому же все были «на взводе». Я, конечно, видел и не очень добрые взгляды некоторых начальников, но всё равно, – лишь смолкло восторженное хлопанье, я продолжил чтение:
Укатали Сивку горки,
Обвинили Сивку в лени.
И подумалось мне горько:
«Он родится – новый Ленин».
Будет он умён и мутен,
Он легко затеет вьюгу, –
И опять пойдёт по кругу:
Новый Сталин... Новый Путин…
Разъезжались уже в лёгких сумерках. Я летел домой вдохновенный: голова была забита новыми стихами. Я их не записывал: дорожил временем, и надеялся, что они не забудутся. Я был счастлив: опять пошли стихи, а ведь подумывал уже, что никогда не смогу написать ни строчки. Да, я был счастлив… И вдруг – стук! Страшный стук в двигателе. Значит – стоп машина! Я вышел, уныло походил вокруг. Попробовал «голосовать», но чужие железные лошади с безжалостным рыком проносились мимо. А вокруг – ни души, ни «дрожащих огней деревень». И тут я запел. Или - скорее – завыл:
Степь да степь кругом,
Путь далёк лежит,
В той степи глухой
Замерзал ямщик…
Когда же, основательно закоченев, я решил, что уже пора поджигать запаску, – завизжали тормоза. «УАЗик», уже проехавший мимо, сдал назад.
- А, поэт! Что такое? Что случилось? – с улыбкой спросил, подходя ко мне, незнакомец: видимо тоже – один их совещавшихся.
- Да вот, двигатель стуканул…
- А что, никто не остановился?
- Никто.
- Вот черти! Ну, давай, – привязывайся! – А ты, Иван, – крикнул мой спаситель своему водителю, – помоги поэту…
Пока я доставал трос, пока мы с Иваном «привязывались», мой новый знакомый, имя которого я не удосужился узнать, всё нахваливал меня за стихи:
- Ты знаешь, я тоже баловался когда-то, но… А у тебя
получается… Представляешь, а я ведь тоже чуть грех на душу не взял: хотел пролететь прожогом, да вдруг – узнал. Говорю: глянь-ка, Иван – наш поэт танцует вокруг машины, давай, говорю, – тормози… Повезло тебе, парень, – узнали!
...С горем пополам, «на шнурке», меня потащили в Курск, до которого ещё оставалось не менее семидесяти километров. И думал я, постукивая зубами от холода: а вот если бы не пришло мне в голову то, пусть и невеликое, стихотворение, а вот если бы я струхнул и не прочёл его перед почтенной публикой. - Конец бы мне тогда: всё закончилось бы, как в русской народной песне:
А жене скажи
Слово прощальное:
Передай кольцо
Обручальное…
Да, стихи не кормят и не поят, и порой даже создают проблемы… Но и сегодня они могут придти – и осчастливить! А иногда они могут и спасти.
Свидетельство о публикации №112032609576
Успехов!
Валентина Коркина 05.04.2012 19:19 Заявить о нарушении
Юрий Асмолов 05.04.2012 22:18 Заявить о нарушении
Ну, всего доброго тебе!
Валентина Коркина 05.04.2012 23:20 Заявить о нарушении
Юрий Асмолов 06.04.2012 17:32 Заявить о нарушении