Триптих друзьям

             1
Мы отголоски города балконов,
простёртого скрижалью под горой,
который нас, прицельно познакомив,
крестил сроднившей судьбы "Хванчкарой".
Нам назначали встречи переулки,
где, отвечая жалобам зурны,
пропахшие шашлычным дымом, гулко
вздыхали тени чуткой старины.
И годы мчались, как перекладные,
и жить бы весь свой век нам без тоски,
не зная, что на свете есть иные
напевы, имена и языки.
Но, повинуясь безымянной силе,
с запасливостью жителей степей
мы голоса и образы копили
в резервуарах памяти своей,
хоть, глядя в заклубившиеся дали
и веря: день придёт, благословен,
по молодости лет ещё не знали,
как ненасытны ветры перемен;
что, разведя пути, диспетчер время
в своей жестокой, но, по существу,
возвышенной реалити-поэме
нам уготовит новую главу -
где, грезящие родиной неблизкой,
герои навсегда осуждены
на рифмоплётство с правом переписки
без всяких объяснений их вины.

                2
Жаль, что редко снятся
такие
добрые
сны.
В них тепло лаваша и марш акации свадебный,
и все лица друзей
ангельской белизны,
а вдали, над церквями, плывут голубые громадины.

И не веришь глазам, и не в силах понять, увы:
то ль блаженная явь, то ль игра сознания странная -
тот старинный балкон в витражах душистой листвы,
на который равняла компас
ось мироздания;

где сходились года в осиянный гитарою круг,
и до утренних птах, вприкуску с шутками, истово
мы о будущем спорили и целовали подруг,
постигая земной любви небесные истины.

В этих снах виноград, звонкий юным вином,
что из щедрых сердец брызнет стихами страстными,
и такой покой, будто вечный июнь за окном,
и никто вовек не уйдёт
в безвозвратное
странствие.

              3
А может, это просто павший лист,
и нет в нём ни печали, ни намёка,
и дух, как прежде, молод и плечист,
а впереди прекрасное далёко,
и можно рассыпать горстями дни,
себя не оправдавшие строкою,
и засыпать с намереньем одним,
а просыпаться между тем - с другою.

Но только - будто некий лиходей
за счастье бытия утроил плату -
в победном шаге выросших детей
слышней memento mori циферблата;
но только именинная звезда
целует всё бессонней и прощальней,
и, уплывая в зимы, поезда
привычных не курлычут обещаний.

Хлебнувшим нигилизма и разлук,
познавшим, как всесильны ржа и плесень,
не в то ль нам остаётся верить, друг,
что души вековечней наших песен?,
что в шифрах лиц продумав каждый штрих
и публикуя на ладонях знаки,
о новых встречах в небесах иных
глаголет архитектор Зодиака;

что для того сплетает листопад
мосты, фонтаны и тот самый дворик,
чтоб всё простилось тем, кто виноват,
и не судили те, кто был нам дорог;
что, отстегнув полтинник серебром,
негоже ждать от жизни медной сдачи,
а мир стоит любовью и добром,
растущими, как числа Фибоначчи.