Фауст и Ходорковский

[ФАУСТ]:

Зачем в концептуальных попыхах
ты так зудел, кого-то вызывая
с той стороны?

[ХОДОРКОВСКИЙ]:

Я пустотой пропах!
Вдыхаю кислород, а выдыхаю
лишь вакуум.
Я – старый аксельбант
на кителе, наброшенном на остов
хохочущего сердца; барабан
стучит, и отзвук, преломляясь остро
в лакунах плоти,
мечется впотьмах,
запутываясь в казусах паденья;
я весь сквозным небытием пропах –
как чьё-нибудь предсмертное виденье.
Ты понимаешь?
Вот я и зову,
чтоб кто-нибудь  о т т у д а  мне явился –
оставить след в тускнеющем мозгу,
пока он, наконец, не закатился
за горизонт.

[ФАУСТ]:

И что же ты хотел:
вселенских тайн открыть тебе задвижки
и распахнуть оккультный беспредел,
шепнуть про сокровенные делишки
богов?

[ХОДОРКОВСКИЙ]:

А можно?

[ФАУСТ]:

Почему бы нет?!
Остановись, мгновенье, – ты ослепло!
Шарь в темноте упущенный свой хлеб,
ко дну скользнувший в океане пепла.
Итак, пока застопорился мир –
пространство, волны, время и частицы, –
я дам тебе всё то, что ты просил
у вечности. Ты сможешь причаститься
запретных тайн.

[ХОДОРКОВСКИЙ]:

Я слушаю тебя.

[ФАУСТ]:

О, ледяной горою айсберг
из тумана вырастает,
палец сунь в ноздрю поглубже, –
наваждение растает,
и камыш шуметь не будет
под окном у прокурора,
станет мягкая, как студень,
злополучная «Аврора»
и протиснется в коллектор
под желудком Ленинграда,
преподаст студентам лектор
формулку святого яда.

Родила свинья карасика,
назвала его Герасимом,
жил Герасим в сторону, обратную уму,
в душу свою вздорную кинул он Муму,
булькнула собаченька, в жижу уходя,
ничего незначущей семечкой дождя,
ничего не вылезло после из души,
хохотала бледная свиночка в глуши,
родила Герасиму верная Муму
Асуса и Асера – в костыли уму,
жили припеваючи братцы в глубине,
в виде Бога-Дьявола чудились на дне.

[ХОДОРКОВСКИЙ]:

Подожди! Ты что городишь?
Я тебя не понимаю…

[ФАУСТ]:

Ледяной горою айсберг
из тумана выплывает,
палец сунь в ноздрю поглубже,
чтобы к мозгу прикоснулся,
чтобы взвизгнул ты от боли
и – как следствие – проснулся.

P.S.

И проснулся Ходорковский.
Тусклый свет. Немые стены.
Зашнурованная осень.
По рукам струятся вены.

Фауст пёрнул, растворяясь
в сальном воздухе неволи.
Кошка шмыгнула под сердцем,
оцарапанным до боли.