Рахиля. Рождественский рассказ

Семён Петрович Безобразов поссмотрелся в треснутое, подотчётное зеркало и мясистой ладонью пригладил на лысой своей голове две грядки редких, волнистых, поперёк большой, круглой головы, воробушкиных волосиков. Слегка разгладил рукой свой стандартно-сов.дэповский, мышиного цвета костюм. Взял со стола чёрную, увеситстую чертёжную папку под мышку и тяжело пыхтя как паровоз на одесском пероне, вышел из кабинета. Золотистая табличка на дверях кабинета с надписью
"Директор" ярко блеснула и отразилась в пространство потоками весеннего света гуляющего в коридорах и кабинетах института.

   Поподающиеся навстречу вышедшему из кабинета человеку в коридоре люди, вежливо и подобострастно, как изогнутые в солнечную погоду вдоль угловатых бордюров тени, почтительно слегка кланяясь изображали на лицах улыбки.
   - Здравствуйте Семён Петрович!
   - Зда-сь-сте... - сквозь зубы, слегка кланяясь краем рыхлого, трёхскладочного подбородка ответствовал Семён Петрович.

   Пройдя чуть до конца коридора он остановился у двери с надписью "Проектный отдел", отёр платком выступившие на лбу, шее и мощном, жирном затылке капли обильного пота; и деловито по хозяйски потянул ручку двери на себя.

   В просторном кабинете возле чертёжных досок стояли сотрудники отдела и увлечённо что-то чертили, при этом перекидываясь короткими рабочими словечками. В дальнем правом углу кабинета за необьёмным, увеситстым столом, сидела ещё молодая, грузная, очень грудастая женщина и что-то писала, иногда отвлекаясь и придирчиво-мудро поглядывая на сотрудников из под огромных как у совы глаз - очков.
   - Рахиля Марковна! - душевно и напористо запел мышиный костюм положа увесистую папку на стол, глаза его такого-же цвета как и его костюм игриво и заискивающе забегали под толстыми линзами, таких же безобразно страшных как и у Рахили Марковны очков, которые своей "совковой" схожестью  казалось как-то таинственно роднили этих двух людей.

   Женщина медленно подняла на директора института свои мудрые, подёрнутые поволокой мутной грусти, зелёные глаза и внимательно поссмотрела на Семён Петровича.
   - Рахилечка, солнышко... - продолжал напевать большой серый костюм,
пританцовывая возле стола лёгкую "мазурку". - Нужно. Крайне. Завтра.
   - Хорошо Семён Петрович, - я постараюсь.
   - Рахиля Марковна! Вы богиня! Вы спасли меня от неминуемой гибели! - и Семён Петрович шумно высморкался мягким, как тёплый пластелин носом, в узорный платок и довольно захихикал.
   
   Рахиля Марковна, как её называли все служащие отдела, собой была неказиста,
немного безобразна, грузна и неповоротлива. К тому же она слегка косолапила в силу своего излишнего веса. Все говорили что это какая-то загадочная болезнь и что лечится она только за границей.

   Над верхней пухленькой губой у Рахили сразу-же из под очков, тонкой полосочкой
на бренный мир смотрели маленькии, женские усики. Безобразно-яркие рыжие волосы Рахили были зачёсаны назад и собраны в тугую, упругую косУ. Несмотря на столь неказистые внешние данные которые вызывали у служащих отдела лишь лёгкие усмешки, в душе у Рахили цвели вечные, райские сады и призрачно порхали библейские, легкокрылые пташки. Просто этого никто и никогда не замечал кроме одного человека, о котором будет сказано чуть ниже. Рахилю не любили, вернее
нельзя сказать что Рахилю совсем не любили. Правильнее было-бы сказать что её почему-то и за что-то недолюбливали. Впрочем у неё всё же был один друг, он работал тут же, в проектном институте, только в соседнем отделе. Во все праздники
он дарил Рахили цветы и всякие очень недорогие подарки (а что ещё может себе позволить штатный сотрудник советского института времён позднего Горбачёва?).
Звали этого человека Иван Израилич и ему немного оставалось до пенсии. Это был единственный человек который приходил к ней в гости и скем она могла часами болтать о чём угодно. Иногда Иван Израилич приглашал Рахилю в кино, или в местный театр города Задриченска и тогда Рахиля переполненная ощущением
счастливых минут взяв Ивана Израилича под локоток, радостно и  воздушно, стараясь
не косолапить, гордо подняв голову, любезно вышагивала с ним по городским тротуарам. В институте поговаривали что они любовники, но я смею уверить вас что это всё досужые вымыслы и сплетни завистников, они были просто какие-то дальние родственники, как впрочем и все евреи расскиданные безжалостной судьбой по всему миру...
      
   - Рахиля Марковна, вы не поможете вот тут вот разобраться с чертёжиком? - и Рахиля всем помогала. Рахиля была очень отзывчива и ко всем добра. Потом в
курилке в обеденный перерыв все обязательно судачили о Рахили.
   - Вы знаете эта толстая дура сегодня... - и весёлое, расскатистое как эхо "Ха-ха-ха" наполняло собою весь институт.
   
   Один раз Рахиля ну совершенно случайно зашла в курилку. - Что? Нет, нет, не в коем случае, - Рахиля абсолютнейше не курила. Просто ей срочно понадобился один из сотрудников. А чтоб за ним послать - то в этот момент в отделе никого не оказалось. И Рахиля немного косолапя пошла сама.

   Когда вдоволь насмеявшись, сотрудники из курилки направились к своим рабочим местам то на выходе в клубах густого рассеющегося как утренней туман табачного дыма они увидели Рахилю, которая с молчаливым укором, как большая, печальная,
чёрная птица смотрела на всех сотрудников своими грустными, лебедиными глазами. А из под "роговых" очков, капельками мелких прозрачных бусинок, по щекам Рахили на чёрные усики стекали горькие, безмолвные слёзы.

   Частенько оставшись дома одна, Рахиля стоя по вечерам в убогой "хрущёвской"
комнатке у подоконника, долго плакала и смотрела в тёмное, пустое окно, где она видела только густую ночь. И только звёзды, извечные спутники неба, и луна, вечный свидетель наших ночных переживаний и душевных мук, понимающе и загадочно покачиваясь шептали ей с недосягаемой вышины, - "Рахиля не плачь! Не грусти! Жизнь ведь она так прекрассна!". Её чёрный, большой, персидский, пушистый кот, по ночам лёжа у изголовья Рахили намурликивал ей волшебные, чудесные сказки о других городах и неведомых странах, где всегда светит солнце и где нету проектных институтов и курилок.

   Вот и и сейчас придя с работы Рахиля стояла у подоконника и долго плакала.
   - Ненавистный город! - думала Рахиля смотря в окно на яркую Новогоднюю ёлку стоящую под окном посреди уличного катка, - Ненавистная страна! Ненавистные люди!... Разве же это жизнь?! - и она зябко кутала свои округлые, богатырскии, покатые плечи в большую, тёплую, Вологодскую шаль. Мысли чёрной черепахой  вдруг вспыхнули в голове и поскакали напористым табуном. Рахиля подошла к серванту уверенно достала их верхнего шкафчика бельевую верёвку, подошла к столу, что-то быстро начиркала лежащим тут-же карандашиком на клечатом тетрадном листе и прошла в ванную комнату. Настенные часы пробили двенадцать раз. Наступило Рождество. Вдруг громко-расскатисто и звонко, из большой комнаты, в пустую, сумрачную ночь призывно и напористо зазвонил телефон...

   На следующий день Рахиля не вышла на работу, и на следующий, и на следующий.
Прошло три года. Иван Израилич всё так-же продолжал трудиться в проектном институте. Новый начальник "Проектного отдела" - эмпозантная, молодая, симпатичная женщина, с мягкими, приятными округлостями сразу-же понравилась всему мужскому коллективу о чём свидетельствовали разговоры в курилке института.
   - Вы знаете сегодня эта дура.... - и громкое расскатистое "Ха-ха-ха" разливалось безбрежным морем по всем этажам.
   
   После обеденного перерыва в проектный отдел зашёл Семён Петрович, и глядя поверх очков, поблёскивая залысиной под ужасно яркими лампами отдела произнёс.
   - Товарищи! Попрошу сегодня после работы никого не рассходиться! Приглашаю всех на встречу с нашими коллегами из "Американского Проектного Института" которые кстати в качестве так сказать безвозмездного дара привезли нам в институт большую партию
новых компьютеров и орг.техники. Так что попрошу любезно всех буквально на 30 минут поприсутствовать на этой так сказать, незабываемой, международной встрече! - и Семён Петрович важно высморкавшись в большой клечатый платок зачем-то радостно и тихо захихикал.

   После работы все сотрудники института собрались в Ленинской комнате. Причём сторожу института Агафону строго настрого было наказано - никого не выпускать до "особых расспоряжений". Один щуплый, худосочный паренёк, спешащий на свидание
"проектировщик", ещё не так давно в прошлом студент, хотел было незаметной мышкой прошмугнуть, улучив момент, мимо сторожа на улицу. Но Агафон проявив чудеса бдительности поймал "воздыхателя" за шиворот возле самого выхода и безопялиционно притащил его к дверям Ленинской комнаты.

   - Дамы и господа! - сказала с приятным английским акцентом экстровагантно одетая, стройная, рыжеволосая с газельими глазами красотка, по бокам которой стояло четверо двухметровых охранников с необьёмными кулаками и такими же необьёмными шеями. Парни недружелюбно и мочаливо поглядывали на собрвшихся сотрудников, а из под растёгнутых дорогих строгих костюмов рукоятками вверх на сотрудников института из под полы смотрели четыре рукояти скорострельных "МАГНУМ" 44 калибра. "Дамы и господа" тем временем со своей стороны пристально и  внимательно изучали американку, подмечая все подробности её на зависть всем присутствовавшим дамам росскошного туалета, чтобы назавтра в курилке, ничего не забыв, обсудить все подробности этой экстронеординарной,
дружеской, международной встречи. И только Иван Израилич, ко всему безразличный, притомившись сидел на стуле в конце комнаты, возле самого красного уголка и тихо спал под большим портретом В.И.Ленина, который тоже не обращая внимания на рыжую красотку, принципиально и проницательно зрел со своего портрета мимо рыжей американской бестии в беззаботное и светлое будующее...

   - Наша компания президентом которой я и являюсь, - продолжала красотка, - В целях улучшения нашего совместного сотрудничества и укрепления отношений между двумя странами решила презентовать вашему институту эту вот современную компьютерную технику, - рыжая бестия кокетливо и плавно провела по воздуху правой рукой в сторону награмождённых в пыльном углу Ленинской комнаты коробок с техникой. Пальцы правой руки красотки как и левой были увешаны золотыми кольцами и перстнями с увенчанными на них дорогими каменьями. Драгоценные камни на перстах красотки волшебно запереливались нереальным, всерадужным цветом. Золотые браслеты на запястьях, инкрустированные бриллиантами и изумрудами, волшебненько позвякивая тоже бешенно вспыхнули дьявольским огнём. Вся комната заискрилась и запереливалась наполнившись неземным светом, а за окнами Ленинской комнаты виднелись подёрнутые грязной осенью - чахлые, жёлтые деревья;
и ветер, злой пафосник, бездушно срывая с них охапками  листья, расскидывал их во все стороны.

  Зависть - не есть лучшая человеческая черта, но в этот момент она обуяла всех сотрудников института. Непонятная злоба, чёрным котом прокравшись в людские души стала наполнять сердца благодарных слушателей. Даже спешащий на свидание и безразличный досель к этому собранию молодой человек, только и думающий что о своей "пассии" и пойманный Агафоном возле сАмого уже выхода из института, как-то вдруг тоже ощербился и зло нахохлился.

   А рыжая бестия вызвавшая у сотрудников института такую бурю скрытых неподдельных эмоций, ещё немного поговорила, после чего Семён Петрович обьявил о завершении собрания и все довольные тем, что всё так быстро закончилось и злобно взбудораженные и возбуждённые наглой, показной и вычурной красотой американки,
глубоко затаив свои обиды и переживания стали молча рассходиться.

   Иван Израилич самый последний уже подошёл к дверному проёму, как вдруг кто-то тихо и нежно, потянул его сзади за рукав. Иван Израилич обернулся. Рыжая бестия смотрела на него из под длинных ресниц своими лучезарными, обжигающими, зелёными глазами.
   - Ваня задержись в коридоре, - зашептала бестия, - Пусть они все уйдут... - что-то едва знакомое и еле уловимое мелькнуло в этом сладко-карамельном голосе. Что-то близкое и родное промчалось и скрылось в глазах бестии. Иван Израилич прошёл в туалет.
Немного подождал, всё ещё находясь в глубоком недоразумении пока стихнут шаги в коридоре и вышел.

   Рыжеволосая красотка стояла посреди коридора залитого осенним солнцем. Иван Израилич подходя всё ближе к красотке, вдруг почувствовал как сердце  его в каком-то непонятном, утомительном, сладком предчувствии стало волноваться.
   - Ваня, ты тоже не узнал меня? - Иван Израилич ещё ничего не понимал.
   - Ну это-же я Ваня! Поссмотри, ну же!
   - Рахиля? - всё еще не веря своим глазам, изумлённо и как-то глупо спросил Иван Израилич и только сейчас он начал что-то смутно понимать.
   Красотка рассправив руки крылья кружанулась вокруг своей оси.
   - Ну. Как я тебе - Ваня?
   - Божеж же ты мой! - в конец обезумивший и всё понявший Иван Израилич всплеснул руками. - Рахиля!!!

   Они вышли на улицу и пройдя мимо чёрного как воронье крыло "Майбаха" увенчанного дипломатическими номерами и такого-же чёрного "Мерседеса S600" стоящих возле входа в институт, в сопровождении четырёх очень серьёзного и внушительного вида охранников, направились в сторону дома Ивана Израилича, стоявшего от института неподалёку. И Рахиля, взяв Ивана Израилича под руку, как когда-то, неторопливо стала ему рассказывать:
   - Ну вот я уже зашла в ванную комнату, - весело защебетала красотка - Как вдруг зазвонил телефон. Сначала я не хотела подходить, но, он так настойчиво, безУмолку звонил, что у меня уже разболелась голова и я совсем перестала понимать зачем я пришла в ванную да ещё и с этой  дурацкой верёвкой?
   - Алло? - сказала я.
   - Мисс Либерман? - послышался на том конце учтивый и приятный, на чисто английском, мужской баритон.
   - Да - ответила и я на чистом английском - Ты же знаешь Ванечка мой английский?
   - Рахиля, я тебя умоляю!...
   - Вам удобно разговаривать на анлийском? - спросил тогда меня приятный баритон. Я сказала что - Да.
   Тогда этот таинственный незнакомец представился мне английским адвокатом, поздравил меня с наступившим Рождеством и сказал мне, что всех нас постигла тяжёлая, страшная утрата. Что все собелезнуют мне и вместе со мной скорбят...

Видел бы ты моё лицо тогда Ваня. Я глупо стояла как дура и ничего не могла понять, - Ваш дядя оставил завещание, - продолжал этот незнакомец, - По которому Вы уже являетесь единственной наследницей всемирно известной компании "Либерман и сыновья" занимающейся добычей бриллиантов в основном в Южной Африке и Индии не считая ещё пару десятков стран по всему миру, активы которой составляют сорок восемь миллиардов доллоров.

   Ветер подолжая потрёпывать деревья, срывал с них листья и укладывал их жёлтым ковром под ноги идущим. А Рахиля всё говорила и говорила. Про своего покойного отца, про его брата Хаима, как война разлучила двух братьев близнецов, как отец оказался в Советах, а его брат Хаим после войны попал в руки союзников и оказася в Британии, где его разыскали родственники. Как дядя Хаим разбогател занявшись скупкой и огранкой бриллиантов, предворительно правда ограбив пару почтовых поездов. Что теперь она самая богатая в мире женщина, что она сделала несколько дорогущих пластических операций и изличилась навсегда от своей неизлечимой в этой ненавистной ей стране болезни. Что у неё теперь самые дорогие стилисты и адвокаты, несколько фешенебельных домов по всему миру и свой частный самолёт, что деньги решают всё - даже если нету связей. И что документы к вылету уже давно все готовы...

   И ещё долго они шли так и разговаривали, иногда смеялись вспоминая что-то мрачное из далёкого, безвозвратно ушедшего прошлого и потому кажущееся уже смешным и весёлым, иногда вдруг ненадолго печалились вспоминая что-то действительно трагичное и личное, что коснулось их жизни. Так они шли, а ветер всё кидал и кидал листья на землю, на идущих под руку двух людей, на охранников с торчащими из под приоткрытых пиджаков скорострельными "Магнум" 44 калибра, а вечер незаметной, кошачей, мягкой походкой, уже крался по улицам и подворотням...

   Рано утром частный самолёт компании "Global Express XRS" взмыл в предрассветное небо. Задричинск скрылся за бортом частного авиалайнера. И долго ещё, просыпающийся, холодный, осенний город, на прощание радостно мигал и переливался вслед уходящему самолёту всеми своими мыслимыми, сумашедшими огнями.