Памятка

Памятка.

Всё казалось почти  возможным…
Шепот  – вкрадчивым, дождь – осторожным.
И в примятой пыли дорожной
Подорожника лист дрожал.
Теплый ветер вводил подкожно
Обезболивающий  надёжно
Терпкий яд заострённых жал.

Трепыхался залётный птенчик
В необъятном плену теплицы.
В уголках запотевших стёкол
Трупы бабочек и жуков
Сквозь запаянный насмерть  кокон
Наблюдали,  как дождь струится
По поникшим кустам и лицам
Распустившихся в ночь цветов.

Всё казалось таким возможным!
И не слышался голос трубный
Вопреки предпосылкам тлена,
Откровениям снов вопреки...
Руки были бессильно грубы,
Выпуская  птенца из плена,
Выпуская из тьмы острожной -
За пределы земной реки.

Погостное.            
Нынче в стужу, божьи птицы над погостом не летают.
Мертвым некуда селиться - всем землицы не хватает.
Вездесущим крохам-птахам невдомёк, что в поле чистом
Роют   прах земной - для праха  строят новые жилища.
Синим ладаном,  нездешним,  тлеет черная постелька -
Открывается неспешно, нелегко идет земелька.
Видно со времен Потопа, поясные полагая,
Отворяют землекопы на погосте   двери рая,
Или что кому зачтется... отступая, стужа плачет.
Упокой, Всесвятый Отче, в месте тихом, месте злачном...



Мысли. Обрывки.
 *
Почему время не разливают в склянки,
Не   продают по сходной цене в аптеке?
Лечили  тогда бы  большие и малые ранки
Скорбящие человеки...

*
Тополь – поминальная свеча,
Что стоишь, не шевельнёшь макушкой?
Отпуская птицу со плеча,
Чью ты нынче отпускаешь душу?

*
Мир всё тот же, я всё та же.
Слева – дом многоэтажный
Справа – мутная вода
И дорога в никуда…
В никуда по белой стыни,
Только снег, да белый иней
Только белые утёсы в беспросветной мгле
Там тебе ходить отныне
В бесконечной снежной сини.
Но не по земле…

*
А у нас сияет солнце,
Птица долбится в оконце.
С крыши сброшен снег.
Не тобой, другими  сброшен.
Как нелеп и ненадёжен
Пришлый человек…

*
Ты же рядом, мой хороший?
Как шаги легки!
За окном, с привычной ношей
Пробегаешь, гладишь кошек,
И собакам сладких крошек
Подаёшь с руки…

*
В эту зиму много снега,
В эту зиму много боли.
Дни листает век.
Всё как прежде… мниться что ли? 
С хрустом  маковка побега
Обломилась в снег.

Впереди идущему.               
Пока мы думали-гадали - как без тебя нам вековать?
Взошла луна с отбитым краем, легла  на голую  кровать
И, не найдя покоя в лёжке, опять всплыла на небосклон.
Встречать  прибывших  «по одежке»  и провожать, под  мерный  звон.

Чем глубже корни  - крепче ветви. Ты часть моей земной коры.
Сминая  кроны, горний ветер заходит в сонные дворы,
Лишь поутру  в снегу обломки…  да, это утром.  А  теперь -
Ты на пороге, без котомки…  и тоненьким фальцетом  - дверь.

Крик.
У безымянной звезды, когда-нибудь будет имя.
Я ничего не могу тебе дать. Только память.
Тучи набрякли снегом, как сучье вымя.
Взгляд мой щенячий молочный рассвет тянет
Из меловых сосцов, приникая плотно...
Не насыщая светом, не утоляя боли,
На горизонте небо уходит в поле.
Поле уходит в небо за горизонтом.

Семь.
Звезды встали в каре. Ворожу на пороге.
И мерещатся мне долгополые боги -
То лукаво шипят, то надменно смеются,
Выпускают котят пить из белого блюдца
Долговую тоску моего междуречья,
Раздают по куску - семь имен человечьих.
Мелко-мелко дрожат семь листов на осине,
Семь белёсых котят горбят зябкие спины.
Им бы тихо лежать в уголочке за печью,
Да никак не сглодать семь грехов человечьих.

Вот уж в блюде  луна омывает отроги
Где-то в области дна усмехаются боги.
Семь усталых котят спят, накрывшись хвостами.
Видно боги хотят, чтобы дальше мы сами…




28 января 2012 года не стало моего дяди, Николая Григорьевича.
Мой отец, Сергей Григорьевич, пережил брата ровно на месяц. Папа ушёл 28 февраля 2012.

Сербский художник Здравко Мандич (Zdravko Mandic)