Потом в нее полувойдя...

Лящ

Палад

Она на лезвии ножа
звенела биссерною кровью.
Взмывала зябликом к надбровью,
мгновеньем ласки дорожа.

Он приходил, когда темно.
Возился матерно в прихожей.
Она сжималась женской кожей -
вот-вот с ней станется "оно".

И так стояла, трепеща.
А на устах застыл: "любимый!"
Он подходил. Он звался Фимой.
В сердцах отвешивал ляща.

Знать, заслужила, если так..
Поправив плойкой часть прически,
прижав к макушечке пятак,
готовно втягивает слёзки.

Он утомлён. И он пахал.
Он боль купировал бокалом.
Она - его. В большом и в малом.
Ему лишь - танец опахал.

- Родимый, кушай. Боль твою
уйму прохладною ладошкой.
Весёлой песней отпою.
И отберу себе немножко.

Ты выдавал стране угля,
ты трудовую отбыл сечу.
А лящ.. его и не замечу,
кастрюльку ластиком скобля.

Благословенны трудодни,
о, будь легка твоя лопата!
Сопи, осклабившись щербато.
Полувойдя в меня, усни.
~.~
..  где в тонкой, поэтической форме затронута извечная тема бытового рукоприкладства в семьях с устоявшимся укладом. Со свойственной автору деликатностью, обыгрывается мысль о главенствующей роли традиционных семейных ценностей - единства целей и общности интересов - в урегулировании (а в идеале, и упразднении) мелких, незначительных межличностных трений.
Мощным рефреном звучит тема женского всепрощения, всепобеждающей любви на фоне устойчивой гражданской позиции доминирования в сознании рабочего человека задач государственного масштаба над индивидуальными запросами, в том числе, элементарным стремлением каждого к сытому комфорту и разврату..


Санто:

Бож, Паллад, какие разные у нас с Вами Музы – ки.

***
Она трудилась день-деньской,
Потом детей его качала,
Усталости не замечала,
Не чаяла себе покой.

А он пришел – и ей ляща…
Он так решил, он мог позволить
Ей душу грубо обездолить,
Чтоб все прощала, трепеща.

Потом, в нее полувойдя,
Уснул, оскалившись щербато …
И тут она взяла лопату,
Его лежанку обойдя,

Задумалась… О, Боже мой!
Крепка щетина грубой кожи.
На что же эта жизнь похожа?
Где будни кажутся войной!

Он мог ударить, мог послать,
Он мог безжалостно обидеть –
За это должно ненавидеть!
А ей придумано прощать.

А если он заслужит в лом?
Ему-то - кто лицо натопчет?
Она о нем всегда хлопочет,
Боль не купируя вином.

Она не спит лет сто подряд,
Под храп его – тоской объята…
Вдруг из угла летит лопата!
Нацеленная аккурат

В межбровье! –
Промеж сонных глаз –
Пусть рухнут крепостные стены!
Она с собою откровенна
Была впервые, в первый раз.

Не станет доле продолжать
Обслуживать свинячье рыло –
За то, что ей ляща влепило,
Приказывая угождать.

Угля дать родине, кряхтя,
Ничуть не тяжелей, чем роды
Когда из недр отходят воды
И нарождается дитя…

Но,  тут глаза он распахнул,
По-новому увидев грани,
Он осознал поток страданий,
И обезумев сел на стул:

«Прости, что жить я не cумел,
Что был жесток, уныл и труден,
Что не ценил твоих я буден,
И недостаточно радел!

Что я тобою помыкал,
Не гладил душу на ладошке…»
Он повалился к ее ножкам
И целовал, и целовал,

Шепча измучено: «Прости!…»
Она стояла без халата,
Когда в углу его лопата
Внезапно начала цвести,

Как вишня яростной зимой,
Вмиг окропилась алым цветом…
А он лежал под ней раздетым:
Холодный, мертвый, молодой.



Сан-Торас   08.03.2012 05:50