День сурка

                Мне что-то снилось.
                Но спросонья
                отчетливым был только след.
                На дубе ль томный видел сон я?
                Стоял ли с дубом тет-а-тет?

                Не просыпалось.
                Было сыро
                на севере, во сне, в строке...
                Слезилось время.
                День России
                был суррогатен:
                вещь в сурке.
                Был серым.
                Было лень тревожить
                спросонок свой патриотизм.
                Квасной по статусу.
                По роже
                не скажешь.
                Краски запретил
                все тот же дождь.
                Отнюдь не лил он,
                а просто вырос и повис,
                и третий срок служил мерилом
                раскисших улиц и страниц.

                Не просыхало.
                Небослиплосьсземлей...
                На серый холст окна
                души тоскливая осклизлость
                не добавляла ни хрена.

                И потому не просыпалось.
                Не верилось,
                что мой зрачок
                способен дать такую малость,
                как солнца луч,
                как пятачок
                простой, понятной людям сини
                (без громкой радуги Кремля),
                уж если не всея России -
                хотя бы городу, где я
                разлегся, как сурок,
                и сплю вот
                (какая гадость - день сурка)...

                Мне стало трепетно.
                Из хлюпа
                рванула грозная строка:
                кто не проснется -
                обосс...ся!
                В противном случае - он труп!

                Прости, страна берез и ситца,
                мой прусский юмор поутру.

                Пришлось вставать,
                брести понуро
                не в долгую "за далью даль" -
                в родную близь воспетых Шнуром
                твардовских,
                тертых, как радар,
                как рупор клоуна,
                как радость
                сливного звонкого нутра,
                простых парабол,
                где некраткость -
                таланта взводная сестра.
               
                И - чудо!
                Будто вышел к морю
                и в сказку мысленно простер!

                Все гадости, напасти, хвори
                сожрал таинственный простор.

                Все тот же дуб торчал. И звенья
                одной цепи - на нем,
                под ним...

                Дуб мудрости и вдохновенья
                местами здорово подгнил,
                однако ж важен был и пышен,
                с вальяжно дремлющим котом...

                Кот жил сурком.
                Был тише мыши.

                Я снова сверился с окном.

                Об острые края рельефа
                скуластых, бритых облаков
                порезал глаз.
               
                В фаворе лета
                был тот же локоть,
                но легко
                сопливый слой дождинок куцых
                прошила хорда битых строк:
                так близко -
                можно дотянуться -
                шел облаков пехотный полк.
                Шли наши бравые ребята
                заткнуть за пояс, лечь костьми -
                но солнце выкопать!
                И спрятать
                в могилу власти пафос тьмы.

                Чтоб праздник получился праздник -
                а не в бинокль,
                как приговор:
                где гордо реял флаг наш красный,
                взорлил державный триколор.

                А то, что реял-таки гордо,
                так это поправимый штрих:
                мол, дескать, раньше били в морду,
                теперь -
                державно бьем под дых.

                Простите мне, леса, дубравы,
                все шрамы от ворья, вранья...
                Я не хочу вас звать державой.
                Вы просто родина моя.

                Простите мне, родные реки,
                что к берегам не подойти,
                что вас хитро поймали в сети
                путины замков и детин.

                Простите мне, поля и пашни,
                изъеденные кланом крыш,
                за то, что с Эйфелевой башни
                златым тельцам родней Париж.

                Зачем вообще пишу все это?
                Под дубом та еще свинья.
                И желуди все с тех же веток...
                Не рухни,
                родина моя.

---------------------------
    ПВЛ      12.06.08