Клинышек

С улицы доносилось конское ржание, отзвуки команд и солдатской песни, скрип повозок. Вечерело. Главнокомандующий русской армией Михаил Илларионович Кутузов велел зажечь свечи. Вспыхнувшие огоньки раздвинули сгущавшийся мрак, скромную обстановку, стол с разложенной на нем картой и бумагами и бок русской печи.
Кутузов встал из-за стола, прошелся по комнате поскрипывая половицами и прислушиваясь к приближающемуся лошадиному топоту, который оборвался около дома. Сквозь дверь послышались интонации чьего-то доклада, а некоторое время спустя адъютант уже протягивал ему засургученный пакет. Сломав печати Кутузов углубился в чтение, не замечая, что адъютант по-прежнему стоит у двери. Только дочитав все до конца фельдмаршал поднял голову и произнес, обращаясь к адъютанту:
—  А позови-ка ты ко мне дежурного генерала, голубчик, —  произнес Кутузов, и чуть помедлив, спросил, — как, кстати, сегодня зубы-то его?
—  Генерал-лейтенант Коновницын, ваше высокопревосходительство, жалоб на здоровье более не имеет —  вытянулся в дверях адъютант. Еще мгновение и он, легко повернувшись, исчез в дверях.
Фельдмаршал отбросил пакет и снова заходил по комнате. То, что он прочел —  его не удивило. Он ждал именно такого сообщения: французы стали все чаще высылать отряды и даже отдельные части по окрестностям Москвы. Что это значит? А это значит, что в полувыгоревшей Москве французу неуютно, вот он и начинает прощупывать округу, выбирать направлние дальнейшего пути. Что во-вторых? А то, Наполеон — тактик грамотный, а следовательно, он укрепит заслоны по смоленской дороге — главной артерии, по которой тянутся обозы, резервы, несутся курьеры с депешами, а навстречу ползут транспорты с награбленным добром. Чтобы обезопасить себя Бонапарт должен будет упрочить свой тыл. Каким образом? А вот каким: ему прийдется расширить полосу военных действий в стороны от смоленского тракта, для чего прийдется занять небольшие городки, спрятанные в подмосковных и смоленских чащобах, но соединенные ниточками дорог и между собой и с другими, основными путями: на Калугу, Тулу и Петербург. Вот и эти городки рассеяны по карте: Руза, Верея, Звенигород, Дорогобуж...
В-третьих, рано или поздно, но противник будет рваться на Калугу, Киев в хлебные края. Что ж, пусть решаются, а у нас уже все в кулаке, да и для маневренной войны места — лучше не придумаешь: узкие, позаросшие кустарником лесные дефиле — негде развернуться, река Нара с ее крутыми берегами — хорошая преграда, а тет-де-поны устроены надежно, заполнены и войсками и артиллерией, следовательно, обходной маневр врага, если и не исключен полностью, то весьма скован. Вот и получается, что крепостных стен нет, а позиция — как крепость. Шли бы резервы побыстрей, а с этим предстоят тяготы немалые, ибо четвертого дня из Петербурга пришел отказ в досрочной рекрутации Воронежской, Курской и Самарской губерний, о чем просил он императора еще сразу после Бородина. Сославшись на необходимость уборки урожая Петербург отказал. Не доходит, видно, что пойди так дела и дальше — следующий урожай прийдется под французской плетью собирать. О чем думают в столице, о каком урожае?! Граф Барятинский в своем последнем письме сообщал, что когда известия о сдаче Москвы достигли Петербурга, то в устье Невы вошла баржа, на которую собирались погрузить памятник Петру-I если французы двинуться на Питер. Памятник, на позор всей России собираются с Гром-камня снимать, а тут, не угодно ли, урожай-с!
Кутузов раздраженно махнул рукой, отчего затрепетали огоньки свечей и, повернувшись на скрип отворяемой за его спиной двери увидел генерала Коновницына. Кутузов сел за стол и пригласил присесть генерала.
— Переживает Буонопартий, —  насмешливо произнес Кутузов, кивая на распечатанный пакет, —  Думаю, недолго в первопрестольной усидит, сюда будет подаваться!
—  Пусть приходит, встретим, —  уверенно произнес Коновницын.
—  Просто так ждать — дело сгубить! —  укоризненно сказал Кутузов.
Ему нравился Коновницын своим умением мгновенно перестраиваться под малейшее изменение боевой обстановки. Чутко улавливая мельчайшие подробности назревающих в бою перемен он мог стоять скалой, где вместе с Дороховым несколько часов подряд встречал залпами и штыками оскаленные и залитые пеной морды кирасирских битюгов, но буквально сразу же после отражения атаки мог бросить свои части в погоню, почувствовав малейшую заминку неприятеля, как было в Утицах, когда дрогнувшие после своей неудачной атаки французы были сброшены в Стонец и мало кто из них выбрался на крутояр противоположного берега этого бородинского ручейка. Сейчас же Кутузову пришлось бросить, хоть и косвенный, но упрек Коновницыну, так как он почувствовал пассивность в настроении генерала.
—  Ход войны, сударь мой, меняется, —  продолжил Кутузов, —  Теперь не ждать -  нападать скоро прийдется. Вот взгляни-ка, —  Кутузов повел рукой по карте, —  Увязли французы в Москве, да в ней не усидят, будут рваться на Калугу, на Украину. Там, под Лембергом, корпуса маршала Виктора наготове стоят. Русского штыка они не нюхали, но с пруссаками, да австрийцами справлялись отменно. А у нас —  3-я армия Чичагова кроме турок ни с кем воевать не приучена.  Турок —  хороший воин, да все ж не француз! За кем победа-то будет вполне понятно. Но, — Кутузов взмахом руки предупредил слова Коновницына, —  Пойти на юго-запад Наполеон сможет лишь тогда, когда с силами соберется, да с нами поквитается, а посему ему прийдется немало силенок израсходовать на кордоны и заслоны, но главное — дороги ему свободные нужны, а прежде всего —  пути на Калугу и от Можайска, и от Москвы. В Можайске не только раненые, там еще и корпус Жюно — без малого 20 тысяч штыков. Ему кратчайшую дорогу прямую на соединение с основными силами французскими загородить надо прочно.
—  Михаил Илларионович! —  произнес Коновницын, заметив, что Кутузов смолк, —  Части генерала Дохтурова закончили пополнение людьми и амуницией и могут в любое время выступить...
— Их нельзя сейчас трогать! — перебил Кутузов, — Не стоит дробить армию. Растопырив пальцы не воюют, такого врага только всем кулаком бить можно. Думал я тут перед твоим приходом и решил, что нужно вот здесь Буонопартию клинышек вбить, —  Кутузов указал на карте затерявшийся между смоленской и калужскими дорогами город Верею.
—  Вот здесь перекрыть путь из Можайска. Пусть дивизии Жюно как прикованы к Можайску будут или следуют на Москву, где, сказывают, собак поедать французы начали. Что у нас есть в том районе?
—  Партизаны, —  ответил Коновницын, оторвав голову от карты, —  Давыдов —  под Уваровкой, Сеславин около Звенигорода, Дорохов в Фоминском...
—  Отлично-с! Подготовьте приказ Дорохову немедля ни секунды выступить и занять Верею. Ему всех ближе. Извольте, голубчик проследить, чтобы лучших курьеров с пакетом послать: не час даже, секунда дорога! Займет город —  с нами счастье воинское будет, а коли нет —  неизвестно.


Холодным осенним утром, звонко раскалывая ледок первого заморозка на лужах три казака влетели на окраину села Фоминское, раскинувшегося на широком пологом берегу Нары.  Печные трубы окутывал сизоватый дымок. Несмотря на утренний час было довольно холодно, даже собаки не взлаивали при их движении по улице. У одного из домов казаки спешились и вручили вышедшему офицеру пакет от фельдмаршала Кутузова. Поблагодарив казачков за добрый аллюр, тот поспешил с пакетом  на доклад к генералу Дорохову.
Иван Семенович внимательно прочитал полученный приказ, потом перечитал его еще раз.  Все, вроде бы понятно, да не совсем. В приказе не говорилось ничего об обстановке в городе. Генерал знал, что в начале сентября французы побывали в Верее, разграбили город, но гарнизона там не оставили —  спешили на восток, к Москве. В приказе говорится “занять” город. Следовательно, Ставка полагает, что он пуст от войск неприятеля. Самого Дорохова Верея в последние недели мало интересовала. Все внимание было приковано к калужскойской дороге и фуражирам, шарящим по окрестным деревням в поисках продовольствия, а теперь —  и теплых вещей. Раз неясна обстановка следует предупредить всякие случайности. Немедленно отозвать отрядики, ушедшие вчера в Осаново и Полушкино. Следовало изготовить к походу и артбатарею, причем с учетом наступающей осенней распутицы орудия снять с лафетов и тащить во вьюках: так надежней из-за плохой дороги, да и маневр облегчается существенно.
Приготовления отняли всю первую половину дня и выступить отряд смог лишь ближе к вечеру. Двигались форсированным маршем. Темнело. Колонна окутывалась облаком пара в спускающемся на землю заморозке. На крутых подъемах слышался хрип усталых людей и тяжелое лошадиное дыхание. Вот осталось позади села Таширово, Симбухово.
Близился мглистый рассвет, неохотно продирающийся сквозь пелену густого предутреннего тумана, когда Дорохов приказал послать разведку в Верею.  Отряд уже подходил к Купелицам, где Дорохова ожидало неприятное известие: город был занят вражескими войсками. Жители рассказали, что несколько дней назад к ним наведывались французы и, отобрав что не удалось спрятать из продовольствия направились в Верею. Генерал Дорохов распорядился прекратить движение, тем более что шедшие всю ночь войска нуждались в отдыхе. Солдаты буквально вповалку падали и тут же засыпали, а вот ему спать не прийдется, ибо предстоит обдумать возможный ход событий.
Разведка вернется ближе к полудню, тогда все будет точно известно. Сколько же войск в городе и что это за части? Если отряд фуражиров, то они скорее всего в городе не задержаться. Подгребут из окрестных сел и деревень свои запасы, да двинутся обозом под прикрытием охранения. Враг стал намного осторожней и направляет подобные команды уже с легкой артиллерией, а его батарея сможет подойти только к вечеру. Но если это —  фуражиры, то все не так страшно: их можно подстеречь на выходе из города и истребить. Десятки таких операций уже были на счету партизан и практически всегда оканчивались их победой. Куда же они могут отходить? Скорее всего на Можайск. Следовательно, запереть дорогу у Митяево за мостом через Ратовку, часть отряда оставить здесь —  в Купелицах. Артиллерию направить в Митяево, так как именно туда будет, скорее всего нацелено острие вражеского прорыва...
До сведений разведки Дорохов в город идти не хотел. Деревянная крепость, построенная еще во времена татарского ига могла и сейчас осложнить дело. Земляные валы и бревенчатые стены представляли сложность для атакующего, поэтому-то и родилось решение напасть на врага, когда тот будет в движении, выйдет из под защиты укреплений, да к тому же еще и отягощен обозом.
Сообщение вернувшейся разведки сломало все планы. Сведения подтвердились: войск в городе много, проезд перекрыт, жителей выгнали на ремонт крепостной стены и валов. Кутузов предвидел правильно. Генерал Жюно готовился к выдвижению из Можайска и направил в Верею свой авангард, либо группу прикрытия. Теперь город предстояло не занимать, а брать штурмом. Артиллерия же пока еще не подошла. Учитывая непролазную грязь батарея могла подойти только завтра после полудня. Ждать недолго, но где гарантия, что за это время к противнику, в свою очередь, тоже не подоспеют дополнительные силы? Следовательно, город надо брать сегодня и лучше ночью, а для этого нужно незамедлительно осмотреть округу и наметить пути подхода.
Взвешивая все эти особенности обстановки генерал с конвоем двигался по лесной дороге к Верее. Город просматривался довольно неплохо. Тут и там торчали маковки колоколен, видны были узкие извилистые улочки, земляные валы и крепостная стена, на которой копошились согнанные жители города. К удивлению Дорохова стена оказалась не такой уж ветхой, хотя прораны были. Осмотрев эту панораму генерал лишний раз понял, что скрытно к стенам днем не подойти. На колокольнях, наверняка, выставлены наблюдатели, на мосту и въездах в город —  посты, поэтому город можно брать только ночью, днем это —  бессмысленно.
Закончив осмотр города генерал направился обратно в Купелицы. Небо затягивалось тучами, из которых того и гляди мог начать накрапывать дождь. Чавкали в разбитой дороге копыта лошадей, шумел сырыми еловыми лапами угрюмый лес. Невеселые мысли Дорохова прервал подскакавший драгун аванпоста, доложивший, что к ним пробрались несколько городских жителей, которым удалось выбраться мимо патрулей и постов из Вереи.
—  Где они? Веди меня к ним! —  встрепенулся Дорохов, чувствуя, что это —  огромная удача.
Вскоре они оказались на небольшой поляне, где казаки переговаривались с четырьмя горожанами. С первого взгляда было видно, что это люди простые. Они степенно отвечали на вопросы, а при появлении генерала повскакивали с поваленных кем-то еще, наверное, до войны бревен.
—  Здорово, мужики! —  приветствовал их Дорохов, слезая с коня, —  Кто вы? Чьи будете?
—  Мы дворовые люди купца Ашиткова, —  ответил за всех один из горожан, слегка поклонившись и прижав к груди руку.
—  Давно ли французы в городе?
—  Так третий день как вошли...
—  Уж всю остатнюю птицу да скотинку со дворов повывели, ту что в августе со дворов не свели, - вступил другой горожанин.
-; Много ль французов в городе? - спросил Дорохов.
—  Да около пятисот, токмо это не доподлинные французы, а свисталы.
- Кто-о? - не понял Дорохов.
- А бог их знает, кто они всамделе, токмо наш Пронька, что взапрошлом годе с барином своим в Париж ездил,  пробовал с ними разговаривать, так мало что понял. Говорит, что не французы это а свисталы, немаки, вроде как...
- Да точно, ваше высокородье, - поддержал того первый горожанин, -  Мы француза-то видали. У него шинель синяя, а эти - все как есть желтые.
- Молодец! - похвалил его Дорохов, - Зорко смотришь. А орудий у них не видал?
- Вроде были, но маленькие такие. Они их на телеге ввезли.
- Уж вы поспособствуйте, ваше выскородь! — подал голос до сих пор молчавший горожанин, - Выбейте их отсюда.
- А вы мне, мужички, поспособствуете? - слегка передразнил его Дорохов.
- Да мы завсегда, токмо вели что нам делать-то надоть.
- Сможете моих молодцов под стены ночью провести?
- А что ж, сможем, чай тут родились-выросли...
- Добро, - сказал Дорохов и, трогая коня приказал, - Казачки! Накормите мужиков с дороги.
День клонился к вечеру, а предстояло еще немало сделать. Во-первых, следовало отправить посыльного в Митяево, чтобы посланный туда заслон развернулся не только в сторону Можайска, но и в сторону Вереи, откуда могли отступать засевшие в городе вестфальцы, которых горожане обозвали "свисталы". Войскам необходимо было подготовиться к скрытному ночному переходу, чтобы ни единым звуком себя не выдать. Необходимо было перехватить двигавшуюся из Фоминского батарею, чтобы она не застряла в Купелицах, а сразу двигалась к городу. Исход штурма пока неясен, поэтому все силы лучше держать под рукой. Конечно, вестфальцы -  не французы, в бою они послабее. Дорохов еще со Смоленска и Бородина заметил, что итальянцы, поляки или жители вольного города Гамбурга послабее республиканцев, но том соотношении сил, которое складывалось здесь это не решало возможного исхода боя.


Редко прорывавшееся сквозь тучи солнце скатилось за островерхие верхушки елового леса, с Протвы поднялся густой туман, почти стемнело. Дорохов отдал приказ начать движение и отряд, без единого звука стал вытягиваться на лесную дорогу в направлении Вереи. Впереди двигались трое горожан. Четвертого, того самого, что генерал похвалил за зоркость, пришлось отправить на помощь дозору казаков для снятия постов на подступах к городу.
На выходе из лесу от моста донесся крик филина. Это казачки давали знать, что путь свободен. Вот уже под сапогами заскрипели потрескавшиеся доски настила. На въезде лежал убитый вестфалец с непокрытой головой. Желтые лацканы его шинели потемнели от крови. Под мостом, лицом в воду, валялся еще один, а их капрала казаки взяли живьем и теперь ему, еще не очухавшемуся от крепкого удара по голове связывали руки.
В темноте показались палисадники городского предместья, где-то залаяла собака, но тут же смолкла, как подавилась. Несколько поворотов по склону поднимающегося коренного берега реки и отряд вступил на соборную площадь. Она была пуста. Здесь отряд разделился на несколько частей, которые горожане должны были вывести к тем местам, где стены еще не успели восстановить. Дорохов спешился и созвал офицеров.
- Учтите, господа, -  заявил он им, -  Сила успеха  нашего во внезапности ударов. Огня не открывать до последней крайности! Желаю вам боевого счастья!
Движение возобновилось. Вот уже проступили сквозь чернила ночной мглы крепостные валы с пиками торчащего поверх них частокола. До них оставалось совсем немного: 200 шагов, 100, 50 и тут раздался крик часового-вестфальца:
- Halt! Wer da? (Стой! Кто идет!)
Крик, выстрел, еще один. Дорохов понял, что та самая последняя крайность, о которой он предупреждал, вышла и скомандовал к атаке.
Часовые со стен открыли огонь. Чуть погодя послышались залпы нескольких пушченок. Один из них сослужил немалую службу нападавшим, так как угодил в чей-то сеновал и тот занялся ярким пламенем, освещая дорогу русским и слепя прячущихся за стенами врагов. Пока их глаза привыкли к свету было уже поздно. Отряды вскарабкались и проскочили в проломы крепостных стен. Выстрелы стихали, в отсветах пламени поблескивали мечущиеся в руках дерущихся штыки. Началась бойня.
Как при нападении хорька на курятник от крика первой зарезанной квочки все остальные начинают  кудахтать, так и тут. Выскакивающие кто в чем "свисталы" истошно орали. Громче всех кричали их раненые, но и невредимые шумели вовсю. Такова уж особенность германского войска. Ее оно пронесло через столетия и после - в 1941-м на этих же полях также будут кричать раненые фашистские вояки. Их крик оборвется под жгучей пятой мороза. Навеки.
Между тем смолкли пушченки, захваченные и сброшенные со стен. Вспыхнуло несколько пожаров внутри крепости. Вестфальцы откатывались к нескольким каменным домам, белевшим неподалеку. Из одного уже выводили поднявших руки полуодетых вояк, из двух других еще доносились выстрелы и докипала рукопашная схватка. Со стены солдаты, хрипя от натуги приволокли одну из пушек и выстрелили по дверям дома. Двери разнесло в щепки. Второй выстрел нанесли туда, откуда злее всего отстреливался враг. Брызнули осколки кирпича и в стене образовался проран, в который устремились солдаты. За ними последовал и сам Дорохов.
- Ваше превосходительство! Там вас спрашивают, - подскочил к нему солдат.
-  Кто? -  уточнил Дорохов.
— Их благородия господин подпоручик Потатуев. Ему там, в доме, французы питулировать отказуются, генерала просят.
Дорохов проследовал за солдатом по коридору и остановился у сорванной с петель двери. В комнате, у стены, за перевернутым столом с отломанной ножкой под прицелом пяти гренадеров стояла группа офицеров, в которой, как оказалось, находились и командир вестфальского батальона и сам комендант города.
Увидев блеск генеральских эполет они подтянулись и протянули ему обнаженные шпаги в знак сдачи.
- Отвоевались, господа? - насмешливо спросил Дорохов и, приняв шпаги, добавил, - Ну кто же, право, сидя дома отражает штурм?
На улице выстраивали в колонну белевших исподними рубахами пленных вестфальцев, грузили на телеги раненых, собирали разбросанное по двору оружие. Небо на востоке начинало слабо мутнеть. Наступило 29 сентября 1812 года. Город был свободен. Внезапность атаки решила исход дела. Русские, имея вдвое меньше сил, чем неприятель, потеряли в бою около 30 человек, а вестфальцы - более сотни. За ворота вывели 385 пленных. Дорохов отправил донесение в Ставку:
По предписанию Вашему город Верея взят сего числа штурмом
Генерал-лейтенант от инфантерии Дорохов
Город Верея сентября 29-го дня 1812 года

Иван Семенович Дорохов взятием Вереи забил-таки тот самый клинышек, о котором думал Кутузов и занятие столь малозаметного в предвоенное время городка внесло сумятицу во французские тылы.
А последствия удачного штурма Вереи стали расходиться невидимыми кругами.
30 сентября. Весть о падении города достигает Можайска и генерал Жюно приказывает выбить противника, отправляет полк, усиленный артиллерией.
1 октября. Посланные силы у Митяева  попадают под обстрел дороховских орудий и откатываются обратно, не выдержав флангового удара казачьей сотни. Впрочем, больше всего они, по-моему, боялись быть отрезанными от Можайска, поэтому до штурма города дело и не дошло. Часть орудий и боеприпасов брошена французами на поле боя и захвачена партизанами.
2 октября. Генерал Жюно запрашивает Наполеона о дальнейших действиях.
5 октября. Наполеон отдает приказание оставаться в городе и дожидаться подхода корпусов Мортье и Понятовского. Кто знает? Не именно ли этих штыков Напоолеонну не хватило для прорыва к Калуге.
Конечно, не Верея решила исход войны, но ничто из ничего не возникает: в череде грозных боев той войны взятие Вереи было одним из сражений, которые срывали замыслы противника, а из этого и родилась нелегкая победа.
Стоит ли удивляться в таком случае завещанию Ивана Семеновича Дорохова:

"Если вы слышали о генерале Дорохове, который освободил ваш город от врага, почтенные сооттичи, я ожидаю за это  от вас в воздаяние дать мне 3 аршина земли для вечного моего успокоения при той церкви, где я взял штурмом укрепления неприятеля, истребив его наголову. За это дети мои будут вечно вам благодарны.
Генерал Дорохов

Завещание генерала жители города выполнили. Его тело было перевезено из Тулы и погребено с воинскими почестями в городском соборе в августе 1815 года.


Пройдет около ста тридцати лет и потомки вестфальцев, потрескивая автоматными очередями вновь войдут в Верею. Артобстрел превратит в руины в первую очередь именно тот самый собор, под куполом которого до последнего будут сидеть наши корректировщики и под плитой которого покоится прах генерала Дорохова. Но торжество врага будет недолгим. Большинство из них даже не попадет в плен, так как будет либо убито, либо сгинет в чащобах заснеженных, потрескивающих от мороза лесов. История имеет свойство повторяться, этого забывать нельзя.