Дед Арсений и фотографии

                Рассказ-быль

        В саду сладко и хмельно пахло поздними грушами, но к манящему запаху этому примешивался другой: полыни и дыма. Полынные ноты долетали откуда-то издалека, а дым – вот он, от костра затухающего. Сам хозяин, дед Арсений, его и разжёг, листву сгребая да ветки сухие.
        Жил дед Арсений один. Старый осевший домишко со скрипучей калиткой сроднился с ним. Сюда Арсений привёл жену Зиночку, здесь родился сын Виктор. И здесь же становилось весело и молодо от беготни и хохота внучат, приезжавших на каникулы.
        Так было. А теперь Зина умерла. Старик не любил этого слова и говорил «ушла». Сын-офицер служил на границе. Любимый внук Олежка погиб…
        Куда, в какую сторону кинуться, к чьему сердцу жаркому прижаться своим измученным? На чём остановить взгляд васильковых глаз, да так, чтоб обрадовались они, загорелись живинкой? А не стыли от  тоски невысказываемой… Даже любимые книги и работа в саду только чуть приглушали её.
        И дала судьба спасение, солнечную крохотку надежды. Не спалось Арсению той ночью. Встал, зажёг лампу и долго сидел на кровати, закрыв лицо руками. Только сгорбившиеся плечи тряслись от беззвучного плача. Наконец, отнял мокрые ладони от лица, и будто не было прожитых лет: разгладились морщины от тайной, трепетной радости. Подошёл старик к шкафу, достал большой альбом в бархатном потёртом переплёте и всю оставшуюся ночь, смаргивая слёзы, смотрел на родные фотографии и разговаривал с теми, кто навсегда живой на них остался. А утром надел китель с орденами, что делал теперь только в День Победы, взял альбом и пошёл в фотоателье.
        Фотограф, шустрый молодой человек, долго не мог взять в толк, зачем «дедуну» такой заказ. Потом уразумел, посерьёзнел и попросил зайти через десять дней. Фронтовик благодарно улыбнулся:
        – Зайду,  зайду, сделай только, как прошу.
        И ушёл, прямой и строгий, лишь слегка опираясь на палку. А фотограф стоял и сам себе боялся признаться, что позавидовал силе любви и душевной стойкости старика. Лишь тихо перебирал фотографии юноши, почти ровесника своего, и ясноокой женщины.
        Через две недели Арсений Николаевич принёс домой фотографии. Это были уже не маленькие черно-белые карточки, а большие цветные портреты, украшенные
колокольчиками, тюльпанами, розами, сиренью…
        Со всех сторон смотрела на старика очаровательная синеглазка с чуть застенчивой улыбкой. Вот она с маленьким сынишкой, на других – одна. У их дома, тогда еще нового и крепкого, у фонтана в парке, у реки. А вот её бережно и нежно обнимает молодой майор авиации, очень похожий на деда Арсения.
        Рядом другая фотография – открытый и пытливый Олег. Улыбается совсем как бабушка. Хотя морская форма обязывает быть серьёзным. Но в свои 22 года он просто не может не улыбаться… В его ладонях – подснежники.
        И одиночество отступило. Дед Арсений подолгу разговаривал с женой и внуком. Что шептали его губы? Заветное. Дрожащие руки с узелком набухших вен нежно гладили лица и думалось: вот сейчас растает стекло, и дом снова наполнится любимыми голосами. И солнечный свет уже не окликом надежды, а всей силой тепла и памяти сердечной обнимал фотографии и деда Арсения…