Два кочегара - черновик предисловия

... Чудной он был, этот Лёха. Сколько я его помню, он всё время таскал с собой грязную наволочку, полную своих стихов. А в один прекрасный день, взял её, да и сжёг.
Зачем? - говорю, а он, - рукописи, мол, не горят! А сам сидит неподвижно, смотрит на огонь и улыбается...  Про тот огонь, в топке нашей, Лёха говорил, что это, дескать, "огонь благодатный" - не жжёт, им даже умываться можно. Чудной, ей Богу! Всё норовил руку в пламя сунуть! Вот, ты веришь,- говорит,- я ведь не смерти боюсь, а боюсь я, что огонь наш меня не возьмёт! Ты, знаешь, что - коли так выйдет, что придётся тебе меня в нашем с тобой крематории палить, ты надень на меня китель мой казённый, да керосином его пропитай хорошенько! Ладно, говорю, не боись! - а самого смех разбирает - наволочка-то его дотла сгорела без всякого керосину! Ну, а про китель - то, разговор особый... Нам когда обмундирование выдали, Лёха первым делом на робах наших ящериц оранжевых намалевал. Забавных таких, вроде, как друг дружку за хвост укусить пытаются. Это, говорит, - саламандры! А я не понял тогда, при чём тут "саламандры" - у Лёхи-то башмаки - старые, драные - один уже давно "каши просит". Да... Так вот, о ботинках... Я тут на днях хлам разбирал - я каждое двадцать девятое февраля всегда уборку делаю. Не часто, конечно, зато регулярно... Люблю порядок! Ну, разбираю я, значит, наше барахло - глядь, а в Лёхином левом ботинке ... Впрочем, у Лёхи - оба левые были, но то - другая история. Да... Вобщем, гляжу - в башмаке-то кассета лежит, а на ней написано "Крематорий". Ну, я поначалу, конечно, подумал, что там группа "Крематорий" - ан, нет! Отыскал я наш с Лёхой "Шарп" пошарпаный (он почему-то в духовке очутился), сел было послушать, а там - Лёха песни свои поёт, стишки собственные читает да побасёнки разные - ну, те, что в наволочке его сгорели. Не все, конечно, - наволочка-то туго набитая была... ЧуднО! Короче, я по-маленьку, на слух, кой-чего с кассетки этой в блокнотик-то себе и переписал.

Вот, полюбуйтесь, чего вышло!