Сын своего Отечества...

 Много "писанины", но прочитайте, пожалуйста - хочу надеяться: не пожалеете...
              Основано на реальных событиях.

 Прошло вот уже шестнадцать лет, а всё как-то не выходит из головы тот день. День, давший старт моему дальнейшему падению, что и привело меня сюда, в заброшенное со времён гражданской войны, зимовье. Обычный день, как все дни трудовых советских буден, он уже подходил к концу и я, «отбомбивший» месячный план по шлифовке коленчатых валов, принимая душ в заводской душевой, строил планы на ближайшие часы. А планов было громодьё – во первых: нужно было забежать в офис МММ и, забрав «набежавшие» проценты, «рванув» пачку свежих банкнот ровно на три части, одну треть вновь вложить в этот, поистине неиссякаемый источник капитала, в котором, как по мановению волшебной палочки вырастают баснословные доходы.   Что до МММ, то я, как и многие другие, поставленные «раком» нашим доблестнейшим государством, где к бесконечному числу дефицитов уже прибавился и хлеб, искал какой-нибудь выход из сложившейся непонятной ситуации. Искал, как и многие тысячи, десятки, сотни тысяч честных, работящих людей. Некоторые из этой массы находили себя в новых верах, типа Сёко Асахара, всевозможных кашпировских и чумаках, кто шёл в рекетиры, киллеры, кто смывался за кордон, кто, сидя под крылышком партократов рвал страну на куски и совал их себе за пазуху. Я же по своему, видимо, идиотскому убеждению, работал, как вол на заводе, осознавая, что я есть пролетариат, а пролетариат, хотя и везде пролетает, но именно он создаёт те вещи, которые барыги-перекупщики потом называют товаром и перепродают друг дружке, наворачивая, сорвавшиеся с цепи процент на проценты, таким образом, раздувая огромный мыльный пузырь, который обязательно должен когда-либо лопнуть. А то, что нам передали наши прадеды, деды и отцы мы не имеем никакого права втаптывать в грязь, понося непотребными словами и ломая «до основания, а затем…» - никого не волновало, да и вряд ли волнует, по сей день.
 Я чётко сознавал, что если ещё раз развалим всё до основания, то не вылезти нам (стране нашей) из этой свежевспоротой воронки… И вот, ясно это всё сознавая, я всё таки бегал в офисы Мавроди, ведь Лёня Голубков умел убедить в том, что всё это дело благое и деньги, взрощённые на грядках этого акционерного общества реально помогают развиваться экономике… И уж, если совсем честно: очень были нужны молодому парню деньги, такие же деньги, какие были почему-то у мажористых сыночков, разъезжавших на папиных «волгах» и незнающих цену этим деньгам.
           Во вторых: сегодня же пятница, а значит: Лёлька приедет из областного центра и, естественно, уже понятно, где останется ещё одна треть мною «честно заработанных» рублей.
          И, на конец третье и, наверное самое значительное событие на этот вечер: сегодня Серёга сделает так, как было оговорено в нашем споре, который я выиграл. Честно, - не знаю, проиграй я этот спор, стал бы Серый так настаивать, как настаивал я в исполнении условий, а именно: в «клетке» горсадовской танцплощадки, в самый разгар танцев, когда, конечно же, завоет Бутусов «Я хочу быть с тобой», Серёга должен будет громко ржа и брыкаясь, на четырёх конечностях, расталкивая, трущихся друг о друга  малолеток, проскакать по диагонали туда-сюда два раза и ни дай бог, его кто-то остановит, либо успеют среагировать местные постовые – всё придётся повторить заново…
         Зря, наверное, я так с ним, ведь, как ни крути только мы с ним, из всей нашей нынешней компании, дружим с детства. Это он, не растерявшись и не струсив, рванулся мне на помощь, когда на середине реки, мне обе ноги сразу скрутила судорога, хотя плавал он(да и до сих пор плавает) как топор, причём без топорища… Это он на экзамене в институт решил мне две самые последние в билете задачи, с которых начался в той поточной аудитории, мой «бизнес», ведь соабитуриенты, краптели над первым, вторым, ну в самом лучшем случае над каким-нибудь пятым вопросом, и шёпот по аудитории стоял: «Тринадцатый вариант! У кого есть второй (третий, четвёртый) вопрос? А я говорил, что у меня двенадцатый и одиннадцатый, и предлагаю честно поменять их на, недостающие мне решения… Короче: Серый ушел в армию – не хватило одного балла, а у меня, с его лёгкой руки: 5 – физика, 5 – математика, ну а на сочинении, я считаю, «вузовцы» сглупили: одной из тем была тема о творчестве В.С.Высоцкого… Ну как тут, скажите, не написать? И я написал… А потом ещё два года писал ему, Серёге в армию, мол держись там и пр.
         А вот теперь, прошло десять лет, мы работаем на одном заводе, правда, моя прыткость с институтом мало мне помогла: я – токарь расточник, фрезеровщик, а Серый, не смотря на мой институт, таки обошёл меня и теперь – зам. Начальника цеха… Ну не получается у меня что-то по комсомольской линии! То не смог смолчать, при «разборе полётов» Славки: ну любят они друг друга с этой Олькой малолеткой! Ну он же не отказывается, а наоборот настаивает, что бы их поженили!  Так нет, - аморальное поведение, позорящее честь и достоинство, которое ложится огромным несмываемым пятном на всю комсомольскую организацию нашего завода и далее и далее. То набил морду секретарю комсомольской организации завода, застав его в непотребном пьяном виде над зарёванной, с разбитым носом молоденькой крановщицей из шестнадцатого цеха… Как то на закрытом заседании , мне предложили стать кандидатом в члены КПСС, на что я молниеносно отреагировал, сказав, что я по жизни не был никогда членом, а уж стать КОНДИДАТОМ В ЧЛЕНЫ – нет, это уж увольте…  А потом, по результатам выполнения плана очередной пятилетки, я должен был стать бригадиром, мастером и т.д. и т.п., да видать не судьба как-то…
         Нет, это, конечно, не месть моя близорукая, заставила так поступить с Сержем – чувства такого нет у меня в конституции и по сей день, - просто это эхо нашего того мальчишества, которым мы толком и надышаться-то не успели. Какая разница мне, кто он по званию, да хоть пусть генеральный секретарь! А проспорил – делай, ведь когда ты сам это предложил, ты же думал, что расталкивать танцующих, с идиотским ржанием, буду я, ты же даже на миг не мог себе представить, что должен будешь ломиться по танцплощадке напропалую, ловко убирая руки от ног плясунов.. зам. Начальника цеха.Ха! Но, наверное, всё-таки я, дождавшись первых аккордов Бутусова, дам отбой, не буду принародно издеваться над другом, ведь это легче всего – бить тех, кто ближе, кто не хочет, а потому не может давать сдачи. Определённо дам отбой.
         Закрыл шкафчик, уже привычно, вернулся, что бы проверить: замкнул ли? Значит три «М»! Вперёд за холявой! На проходной, в толпе примелькавшихся людей, вижу что-то свежее, знакомое… Ё - моё! Лёлька! Швыряю в противную рожу вахтёрши пропуск и на крыльях к ней! Что то, конечно, не так – чувствую, но верить и понимать отказываюсь.
 «Привет! Ты чё это, прямо с пылу с жару меня снимаешь? А вдруг там, вон, на выходе меня жена и двое спиногрызов ждут, не дождутся? Как ты? Чего так рано примчалась?..»
 - « Да погоди ты, дай хоть звук хоть какой-нибудь вставить!» и совсем тихо: « мама умерла….. и папа. Угорели, понимаешь?» Боже мой, Лёлька! Я только сейчас увидел нервную бледность, трясущиеся руки и эти слёзы… Мне, по сути, не сильно-то жалко не знакомых мне, чужих людей, но Лёльку жаль. И жаль так, что начинает кружиться голова. Трясу ей, как контуженный, опираясь на стену, прижимаю это тёплое, родное, хлюпающее к себе. Ну зачем? Зачем всё обязательно должно развалиться в пыль, всё, просто обязано, чуть едва замаячив, просто выгореть и выжечь тебя собой дотла. Судорожно соображаю: поездом ей ехать двое суток и день (если повезёт) на попутке. Кто будет её дожидаться с похоронами, ведь нет никого родных больше у неё, да и у тамошнего фельдшера холодильник один и тот старенький «Смоленск» на кухне. Чёрный юмор, конечно, но шути не шути – ничего не поменяется… «Так, знаешь милая, во-первых: возьми себя в руки – ты мне очень нужна. И нужна живая и невредимая!» В голове, какой то оливье, да к тому же пропавший, - «Во вторых тебе нужно, как можно скорее попасть в твою Кардиловку. Так, до Красноярска когда ближайший самолёт?» - «Через четыре часа»
 - «Виктор!» - зову, замельтешившего невдалеке водителя директора –«Вить! ОЧЕНЬ надо мне в «область», надо прямо сейчас Витя!» - Тот молча возвращается к терминатору-вахтёрше, забирает свой пропуск и вполоборота: «Через минут10-15 у центральных ворот!»
       Какое-то жидкое мыло в голове, всё, как в едком, непроглядном тумане: заезжаем в «МММ» - мне тычут какие-то бумажки, деньги, я их, молча, передаю Лёле, та их так же без эмоций, как-то машинально суёт в сумочку. Витёк «летит» - номера обкомовские, волга новая, приторно пахнет свежей обивкой салона. Лёлька что то бормочет, судорожно вздыхает, но не заходится в рыданиях…Бедный ребёнок, тебе же только девятнадцать, ты рванула в эту самостоятельную жизнь… Там, в глухой твоей Кадриловке, живи ты с ними и помогай по хозяйству, глядишь и не так бы сильно прикрыла юшку, стремясь сохранить тепло в добротном, рубленом доме, глядишь и вышла бы замуж. На тройке, как положено, за местного «оторву», нарожала бы… Да что это меня  «попёрло»-то?! Прижимаю, в который раз, к себе – становится как-то тепло, уютно. Милая моя девчонка, как не хочу я тебе этого! Почему ты, ну почему, именно ты? Мы?..
          Покупаю в кассах аэрофлота билет на ближайший борт, полтора часа в пустых словах, её слезах, безмолвных, солёных и каких-то огромных – и 104 понёс мою девочку навстречу её огромному горю…
          Теперь понимаю: нельзя было ей лететь туда одной, плевать мне нужно было на всё и работу даже, если бы Серёга упёрся (попроси я его об отгулах), но всё, как-то так быстро сложилось-разложилось, что я, спустя лишь трое суток, когда пришла от Лёльки срочная телеграмма: «Всё нормально . Останусь на пару недель.», понял как мне её не хватает, как мне и ей в особенности, сейчас необходимо быть друг с другом…

          В кабинете пахло вчерашним перегаром и сегодняшним коньяком.  – «Напалеон?» спросил я просто машинально. – «Не твоё дело» - отрезал Серёга. - «Чего надо? Если на счёт долга – так я тебе уже не должен, спрашивай у пару, тройку десятков наших сотрудников (моих подчиненных), «случайно забредших» на танцплощадку. И давай-ка, дружок, теперь так, как не тривиально это выглядит: Я – начальник, ты – дурак! А теперь, если у вас, товарищ Галищев нет вопросов, попрошу, как говорится…»
         И у меня сразу же появился вопрос. Вырвав заправленный лист желтоватой бумаги из печатной машинки, воспользовавшись одной из десятка, торчащих, в письменном приборе, ручкой, написал: «Директору……………..заявление прошу уволить меня по собственному желанию в связи со сложившимися семейными обстоятельствами… - «Напугал» сказал он и наискось: «Не возражаю».
       Вот и всё. Рассчитываюсь с хозяйкой квартиры, захожу в МММ – хоть здесь, вопреки всем моим худшим ожиданиям – всё отлично! Беру деньги, делю на две части… Затем свою половину ещё на две и, оставив себе лишь четверть суммы, вношу их вновь. Забираю акции, а вот и Витёк! Молодец – как обещал, ровно три часа! В аэропорт едем молча. Лишь, прощаясь, Витька говорит: «Сань, а может зря ты так рвёшь, ну не враг же тебе Валерьевич»? - ( это он про Серёгу) «Ну перекипит и снова «по пивку, А?» - «Да, перекипит», говорю, а сам нахожусь в каком то непонятном состоянии – вроде бы и не со мной это всё, вроде, как с другим, пусть похожим на меня, человеком… - «Производится посадка на рейс…»   «Ну, давай», говорю, и жму ему руку.
        Время не замечено ни в самолёте, ни в раздолбанном 53-м, так кое-какие всполохи в памяти. Помню на ветровом стекле «газона» на присоске болтался чёртик, сплетённый из трубок капельницы. Сразу вспомнил, как, лёжа с серьёзным отравлением в больнице, мы с Серёгой учились их плести, благо материала было завались. Серёга научился быстрее меня …  Лихо вынырнув из озерообразной лужи, водила огибает край берёзовой посадки: «А вот тебе и Кадриловка!»

        В доме не топлено, сыро как-то. Глухая, вязкая тишина. Машинально ищу зеркало и вижу его, накрытым покрывалом… Лёлька, как за эти три четыре дня она изменилась. Впали глаза, поблёкли. Голос глухой, волос растрёпанный. Руки постоянно теребят какого-то толи медвежонка, толи зайчонка… - «Всё Лёля, всё милая, я рядом и никогда тебя никому в обиду не дам!» - говорю я ей таким же глухим, сиплым голосом. Из её груди вырывается на волю жуткий стон, крик – я загребаю её в охапку, прижимаю к груди, всё её тело содрогается: «Как они могли? Как они могли?!»
        Председатель колхоза «Светлый луч» вцепился в меня мёртвой хваткой. Кадриловка, хоть и не так мала, как я раньше думал, но слухи по ней разлетаются молниеносно и то, что первоклассный токарь теперь будет жить в доме Митаевых, естественно не прошло мимо председателевых ушей. Да, если честно, мне и самому за три недели безделья надоело сидеть дома, нет, конечно, я не сидел, сложа руки – всё же дом, хозяйство, да и зима на носу…. А зимы здесь длинные и суровые. Пробовал с ружьём побродить по тайге – принёс пару зайцев: стрелять я научился в тирах, а закрепил это умение на военной кафедре института. На всём факультете не было ни одного, кто бы смог потягаться со мной в умении обращаться с оружием…. Но всю жизнь не просидишь на печке – нужно идти дальше: пошёл работать в колхоз. Так началась моя новая, колхозная жизнь. В июне мы с Лёлькой расписались, свадьбу полностью организовал колхоз, а в октябре появился Серёжка. Лёля сама, без меня его так назвала и я, в общем, не имел ничего против этого имени. Свою прошлую жизнь я, как бы оставил за некой гранью. Появились новые дела, заботы, хлопоты. Лишь только радио да телевизор изредка вырывали меня из действительности и возвращали назад в прошлое. МММ – лопнул! Но, то, что я успел «заработать» позволило нам безболезненно, для бюджета семьи купить новенький «УАЗ» и кое-что из мебели. К тому же председатель не обманул в своих обещаниях и платил приличную, по здешним меркам, зарплату.
       Страну продолжало пучить и рвать изнутри. Во «Взгляде» парни (Листьев, Политковский и пр.) показывали Чечню.  Становилось не по себе от увиденного: толпы  фанатиков, вооружённых «забытым» Советской Армией оружием, бродили по улицам Грозного, Гудермеса и др. Вершили, как им казалось, свой правый суд: расстреливали, просто расстреливали у стен, неугодных и нашедших в себе силы, возражать. Вся страна превратилась в огромный стихийный и бесформенный рынок, рушились одна за другой громаднейшие башни, возводимые десятилетиями, такие, как патриотизм, честность, доброта, сострадание. Люди, вынесшие эту страну на своих плечах, умирали от безысходности. Те, кто сражался за родину, восстанавливал и строил заново заводы, фабрики, электростанции, кто возвёл эту колоссальную платформу, с которой и начиналось, узаконенное, власть имущими, распихивание по личным карманам всего государственного имущества, оказались теперь не нужными никому: рубль терял в весе поминутно, а пенсии оставались на прежнем, советском уровне. Постоянно чувствовалась всепоглощающая, непроглядная безысходность. «Хочешь жить  -  умей вертеться!» - один из тогдашних оптимистических лозунгов, а вот такие лозунги, как «Старикам достойную старость» потеряли свою актуальность на фоне всеобщего беспредела.
        В «Светлом луче» долгое время держалось наследие разваленного социализма, то ли за счёт удалённости от «большой земли», а может за счёт огромного потенциала, созданного председателем Петром Степановичем Круть. Сам детдомовец послевоенный, родителей потерял: отец погиб в первый же день в Бресте, мать с двумя сёстрами спустя четыре дня при артобстреле. Он чудом выжил и в свои семь лет, прибившись к обозу беженцев, выбрался к своим. Затем детдом, ПТУ, армия, сельскохозяйственный институт и по распределению молодой, перспективный специалист попадает в развивающийся колхоз «Светлый луч» в должности агронома. В 1963 году его избирают на пост председателя колхоза. С первого же дня своего правления Круть дал понять, а тем, кто не понимал - объяснил популярно, что никаких интрижек, лизоблюдства и неконструктивизма он не потерпит.  «Оставьте сплетни болтунам и помогай трудиться нам!» вместо портрета вездесущего Ленина висел в его кабинете такой призыв. Трудно приходилось честному человеку выходить из сражений с подхалимами на вышестоящих уровнях, если не победителем, то хотя бы, не побеждённым. Центр давил планами, требовал перевыполнений и Круть, перевыполнял, но была у него, как теперь говориться двойная бухгалтерия, у «Светлого луча» получалась так сказать дисперсия. И никакие проверки с района, области не могли ничего обнаружить незаконного: всё на виду. А вот то, что на каждый из трёх тракторов, лишь один зарегистрирован, что фактически шесть«Газ -53», а по бумагам один, что пашни на самом деле на восемьнадцать гектар больше, чем он объявил ранее и так далее – никто обнаружить не смог, да и не искал вовсе, ведь хозяйство было перспективное, развивалось ударными темпами и не давало сбоев практически никогда. Так, приедут, попьются водочки в клубе и по домам.  Но докатились-таки и до «Светлого луча» густые сумерки. Степанович был человек старой закалки, не признававший иллюзии работы, а новые веянья именно эту иллюзию и несли наивному народу. В колхозе, где пьянство практически приравнивалось к измене Родине, не смотря на отчаянные попытки Степаныча, стали появляться, либо проявляться очень усердные любители этого дела.
  Однажды как-то не досчитались двух тракторов. Затем, на «газончике» увезли электростанцию, из неучтённого свинарника. Стали десятками пропадать общинные свиньи, коровы – дело приняло вид цепной реакции: люди, видя, что что-то пропадало, решали, что скоро всё так и пропадёт и принимали логичное, наверное, решение «что бы всё не пропало, нужно и мне чего-нибудь потянуть». Как у Ильфа и Петрова: «Он крал и краснел», а потом и вовсе перестали краснеть и, продержавшись на плаву на четыре года больше своих соседей «Светлый луч» померк совсем. А вскоре и Петра Семёновича, жившего одиноко, после смерти жены, в скромном небольшом доме, случайно обнаружили соседи с ножом в сердце, сидящим на кухне.
       Россия «расправляла» облезлые крылья. Ушли старого, в меру пьющего, первого президента. Привели нового, насквозь ментовского. Начался порядок. Потихонечку полетели кое-какие головы, был сделан ряд рокировок, но, по сути, власть, для народа не стала прозрачней, так же царьки-губернаторы в своих владениях творили, что хотели и как хотели. Бизнес – это слово вновь не стало с его дословным переводом равнозначным по значению, бизнес – это означало и означает спекуляция, обирание окружающих, обман, выдумывание хитроумных схем мошенничества, только никак не дело. Как некогда на Руси, например: «Дело Артамоновых»…. Вкрадчиво, аккуратно, без вздымания пыли, не спеша начался процесс наведения порядка. Но до мест, до конкретного человека никакой порядок не доходил, да и не дошёл сейчас – разве это порядок: я не вор, не убийца, не террорист, не насильник, не хакер, короче, - я не совершал ничего предрассудительного, запретного – я простой, рядовой гражданин России, нахожусь на мушке у десятка снайперов… Но, впрочем – всё по порядку.
       Лёлик была на восьмом месяце. «Девчонка!» - сказал Димон-узист. Отвёз из больницы её, с Серёжкой домой. «Буду, милая, после двух, около трёх ночи. Надо сделать ещё  ходку. Ты, давай, меня не жди, залей чайку в термос – я хлебну и спать. Ну, всё, бегите…»
 Выходя из кабины лесовоза, Лёлька поймала мой нетерпеливый взгляд: «Милый, пожалуйста, будь осторожен. Ты же знаешь, что, кроме тебя, мне не на кого опереться, ты же знаешь, что я никак не переживу, если ни дай…» _ «Так, ну-ка, что за разговоры! Быстро домой! И проверь у Серого уроки, а  то он меня позавчера «наколол», а Софья Геннадьевна, когда я её подвозил вчера, сообщила, что этот плутишка обвёл нас с тобой вокруг пальца, выдав за сделанное домашнее задание, задание, которое он сделал в прошлый раз…» Сзади просигналила, стоящая всё это время, какая-то машина. «Волга, вроде» - подумалось –« Ну, ладно, всё пока. Я скоро, наверное!» «Урал» взревел и без рывка спокойно пошёл под гору. Молодец, всё-таки Михаил Дмитрич, толково починил сцепление – машина, как с конвеера. Сзади не стало видно огней, лежнёвка гулко бубнила из под колёс. Ещё ходка и отбой. Всё пока. Пора и отдохнуть. Два года за рулём лесовоза – это не такие уж и шутки, тем более, после «стоячей» работы токаря. Всё, махнём, наверное к дядьке в Феодосию… Ну и что, что уже другое государство? Что и люди стали другими? Головы вторые, либо ещё там чего повырастало? Да, если покопаться в истории мира, то Крым-то… Да, ладно!  Свет фар выцепил из тьмы машущую руками фигуру. Водила с треллёвочника, с отмороженной левой рукой, запрыгнул в кабину, как Чкалов под мост, я даже не успел глотнуть свежего, морозного воздуха. –«Санёк, тебя сам бог послал! Давай на шестую делянку! Там Григория Палыча  и Семёна комелем придавило. Мой трактор-то кувыркнулся и «клюнул», а они, козлы там чё-то лазили под стрелой бычьё..!» Ищу место для разворота, ломаю пару молодых кедров и приличную липу. Гнус, - так его называют все, и я нисколько не против, пытается отогреть обмороженную «клешню»  от воздухообдува ветрового стекла.  «Не делай так, кранты руке будут…» - «Вон, вон там! Стой!» Выскакиваю, подбегаю: Сёма жив, - Палыч показывает язык, лёжа затылком на пне, с полуметровым  кедром на голове. Чалю этот самый кедр, так, что бы Сёмку не размазало – в сторону Палыча, вернее, того, что от него осталось: ему уже не помочь. Рывком срываю вековое дерево, Гнус, как ни странно уже тащит Семёна в кабину. Отцепляю «телегу», вместе с Гнусом вскидываем на «рога» то, что осталось от Палыча – лисы тут, волки – мало ли.
       Проснулся от металлического звона – медсестра уронила ножницы на пол. «А вы уже проснулись? А вашему другу гораздо лучше. Хотите чаю? Да, знаете, там гаишники приехали – какой-то му… вызвал: ищут водителя, оставленного на клумбе «Урала». Я им говорю: какая же клумба зимой, а они…»    Иду в палату к Сёмке – жив! Слава богу! И рядом Гнус с «трёхпальцевой клешнёй», радуется, что хоть три спасли…
       Гайцам предложил отвалить – парни нормальные на севере, не то, что где-нибудь в Белгороде, спросили «Доедешь сам?» - «Да, ребят, спасибо!» Дорога назад быстрее, но что-то засыпается. Остановился. Чёрт, надо же было ещё в ментуру заехать, там же Палыч в тайге! Лёля, ну возьми же трубку, Чёрт! Что-то на душе не добро. Возвращаться в райцентр – это три четверти пути (опять три четверти, ловлю себя почему-то), домой ближе, тем паче налегке, без прицепа – домой! Перекушу, вздремну с пол часа и за Палычем. Тут прозвонился Гнус, из-за плохой зоны покрытия, услышал: «За Палы…  ….везут  …енты и проку…. …… не волнуйся!» - ну, хоть два слова нормальные, молодец таки этот Гнус! Как его? Да по моему тоже Саня… Вот и домишко… Что за гости? Возле двора стоит «Волжанка»… Чёрт меня дери! Да это же Витёк, собственной персоной! Номера-то обкомовские так и оставил на «тачке», вот проныра!
          На столе ужин, завтрак? Что это за запах такой а? Чего холодно-то так? Лёл… - В нашей спальне, с Серёнькой в обнимку Лёлька. «Лёлька! Девчонка моя! Ты что?! Что ты Лё-ё-ё-ля?!» Мой рёв, кажется сейчас разорвёт этот проклятый дом, дом, убивший, уже не одного человека.. «Лёлька-а-а-а!» Хватаю их обоих на руки, выволакиваю на тридцатиградусный мороз. Серёжка улыбается, закостеневшая ручёнка с кулачком под щёчкой… Падаю…
       Стакан пуст. Пуст, как пусто всё вокруг. Пусто в душе. Пусто в этом доме-убийце.
 Глухо и нехотя потрескивают поленья в зловещей печи. Юшка наглухо закрыта, закрыты и законопачены окна и двери. Ну, давай, давай же! Может заснуть – засну. Сейчас где водка? Ага, ну за твоё здоровье супер печь! Дым струится по комнатам. Дым, как уверенный в себе гад, обволакивающий свою ничего не подозревающую жертву, проникает мне в лёгкие. Глубже. Лёлька… МММ…
         Какое-то мутное пятно… Ближе, чётче… - не пойму. Вглядываюсь. –«Доктор! Доктор! Пациент пришёл в себя!..» стук башмачков удаляется. «…пришёл в себя…»
 Вялой, не своей рукой обматываю простынь вокруг шеи перебрасываю, вернее просовываю в спинку больничной койки… «…пришёл в себя – щас!» - «А ну- ка, что это ещё за такое!...» Возня. Хриплю что-то. Руки крутят.Колят…
         Мутное пятно. Касание моей руки. Вглядываюсь – не верю, не пойму: Витёк!
 «Витёк! Витёк, ты знаешь, какой мне сон приснился, брат! Как хорошо, что сон…» Пытаюсь протянуть к нему руку, но – нет руки спелёнуты. Брыкаю ногой – нет хода ноге… - «А-а-а-а-а!» Укол.
       Шёпот: «Ну что же ты, миленький? Ну зачем так себя рвёшь, зачем мучаешь?» - «Лёлька? Лёлька ты где, Лёлька, солнце? Лёлька-а-а-а?....».  Шёпот: «Ну зачем ты меня тогда не послушался? Зачем помчался домой, зачем всё это увидел первый своими глазами? Отдохнул бы, поспал…». - Открываю глаза: та, курносая медсестричка, склоняясь надомной, причитает и гладит по руке через какой-то балахон. – «Позови доктора девочка. Не бойся, я больше не буду…»
       «Оксана, зря ты ходишь ко мне в психушку вот уже полгода. Пойми, девчонка: я только её, понимаешь, только её…» - «Ничего Сашенька, - я буду ждать столько, сколько потребуется. Ничего…»
         Выписка. Оксана на отцовской «девятке». Едем в Кадриловку. Дом. Нет, не дом, а среди кучи головней чёрной, закопченной глыбой возвышается печь. Печь, сломавшая всю мою жизнь, печь, убившая всё то, ради чего я жил, дышал. Чалю «на удавку» длинной чалкой это сооружение, цепляю за фаркоп «УАЗа», включаю блокировку и пониженную третью передачу… Рывок и сзади грохот и туча пыли.
       Оксана зря надеялась на чудо… В гараже, он был мною сложен из кирпича и стоял поодаль от бревенчатого убийцы, забрал ружья, силки, крупы, - в общем взял столько, сколько влезло в «УАЗ». Она стояла бледная, со слезами на глазах, слегка подрагивая от порывов, уже не совсем летнего ветра. «Спасибо тебе, малышка, за твою доброту, за твою любовь, за терпение. Не могу я ничего забыть, понимаешь? Может, глядя на тебя и хотел бы, да вот не могу…. Прости меня, зайчонок. Прости и не поминай лихом. Не вздумай меня ждать и не ломай себе, девочка, жизнь. Мне пора. Прощай». Руками, обнимавшими в последний раз, Лёльку, неуклюже обнял её за дрожащие плечи, прижал к груди. Что-то защемило, задрало внутри, накатила волна удушья. Грубо, рывком оттолкнул Оксану, не оборачиваясь, втиснулся в «УАЗ» - газу!

                Зимовье.

     Работая на лесовозе, когда с помощью карты, когда натурально, я довольно таки неплохо изучил местность, а именно то, что касается тайги, знал, где в ближайшем будущем будут вестись работы по вырубке. Маршрут мой лежал на северо-восток, там, ещё не скоро завизжат бензопилы и застонет валяемыми деревьями тайга. Кончились подобия дорог, пробирался между деревьями, часто петляя, выписывая такие «кренделя», что пешком пройти можно было бы в два раза больше, но как известно: лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Как  и должно быть кончился бензин в обоих баках. Осталась, конечно, сорокалитровая канистра, но это мне НЗ, как память о цивилизации. Приметил место и пошёл дальше пешком, взяв с собой самое необходимое, для дороги. Все мои действия были, как бы вроде и осознанными, слаженными, размеренными, но конкретной цели я перед собой не видел. Я просто шёл. Шёл дальше от этого мира, шёл в тайгу. Меня не пугала встреча ни с медведем, ни с кабаном и ни с  волком – мне было всё равно  - я  просто шёл.
        Четвёртый день пути дал очевидные результаты. Невдалеке от бурного ручья, под отвесной скалой ютилось, сложенное из природного камня строение. Не сказать, что бы оно было в хорошем состоянии – скорее наоборот: кровля обрушилась, подобие окон рассыпались, всё очень плотно заросло травой в полтора роста, но это было какое-никакое, а жильё. Переведя дух, начал осматриваться. Не спеша огромным, как мачете ножом, вырубил сорняк в самом здании, затем вокруг. Оказалось, что место само по себе довольно удобное – сзади отвесный уступ высотой пять-шесть метров, спереди площадка метров тридцать квадратных, а её, с остальных трёх сторон, окружает обрыв, так же высотой около пяти метров. Только одна, не слишком широкая тропинка, по которой я сюда и попал, вела к этому странному строению. Решив здесь обосноваться, я принялся за реконструкцию этого убежища. Шесть раз я сходил к брошенному «УАЗ»у и перенёс почти всю поклажу, в коей было много инструмента, а так же бензопила плюс сорок литров к ней бензина. Надо сказать, что бывшие хозяева были не просто смекалистыми и трудолюбивыми, они были аристократичными что ли. Само здание состояло из трёх помещений: первое – это не большой  тамбур, с окошком в виде бойницы, с закутом, где, наверное, прежние хозяева либо держали какую-то скотину, либо хранили припасы. Второе – просторное помещение с огромным валуном возле окошка-бойницы, в котором задолго до того, как его обнаружили люди, какими-то неизвестными природными силами была образована большая выемка, которая вместила в себя четыре с половиной десятилитровых вёдер воды. Выемка эта была с одной стороны валуна и занимала треть его площади, остальная его часть была почти ровной и почти горизонтальной – ну просто идеальный стол! Перегородка между вторым и третьим помещениями являла из себя ни что иное, как камин, с сохранившимся на верху дымохода куском толи алюминия, толи магния – явно от какого-нибудь упавшего самолёта, что и сберегло, по сути, сам камин.  День за днём, изнуряя себя работой, я перекладывал верхние ряды кладки, так как они долгие годы находились без защиты кровли и мороз с влагой в паре сделали своё дело,
 Заготавливал лес, тесал брёвна, возводил крышу. Внеся свежее дыхание в это строение, я добавил непроизвольно ещё одно помещение – чердак, ведь оттуда, сквозь верхушки, находящихся в обрыве елей, открывался замечательный вид на тайгу. Макушки огромных деревьев сливались между собой и создавали иллюзию моря, а над этим бескрайним простором, так же безгранично синело ослепительной лазурью небо.
        Огромное количество времени, естественно занимала добыча пищи. Только оторвавшись от благ цивилизации, оставшись один на один с равнодушной к тебе природой, действительно начинаешь замечать и понимать простейшие вещи, места которым в той, прошлой жизни не было. Ведя борьбу за выживание, отбрасываются не нужные и мешающие условности, такие, как брезгливость, опрятность. Ты сливаешься с природой, становишься её неотъемлемой частью, ты входишь в новый, доселе тебе неизвестный мир, мир, который всегда был рядом, но ты его не замечал или не хотел замечать, теперь наполняет тебя собой.
       Осень подходила к завершающей своей фазе, когда я честно себе сказал, что дом готов. Странно, наверное, слушать о разговорах с самим собой, но тот, кто находился в полном одиночестве, хотя бы больше трёх-четырёх месяцев, меня прекрасно поймёт.
 Домик получился на удивление опрятным и замечательно вписывался в местный ландшафт. На фоне серой, если не чёрной, скалы белёсый дымок из трубы веял каким-то домашним теплом. Одно лишь в домике меня не устраивало – это кровля. Исследуя, в верх по течению ручей, я наткнулся на не большое болотце, где и заготовил камыша, для утепления и изготовления кровли, но когда затапливался камин, из его трубы порой вылетали такие искры, что становилось страшно за моё строение. Поэтому я решил с приходом лета, во что бы то ни стало разыскать материал понадёжнее и переделать её. 
        Трудности первой зимы заставили меня ещё больше собраться, сжаться пружиной и не давать себе никаких поблажек, в виде там, поваляться подольше на топчане или у камина. Наоборот я много бродил по тайге с ружьём за плечами, добывал дичь, применял шкуры для утепления дверей, окон. Одежда моя пока была ещё в норме, хотя, конечно, рвалась и приходилось вспоминать уроки труда, где нас с Серёгой молодая учительница домоводства учила шить, накладывать латки, штопать. Мы очень психовали и всячески старались отлынивать от таких занятий…. А вот теперь….
         Прошлую свою жизнь вспоминать не хотелось. Досада. Боль. Выжигающая душу боль.
         Прошла зима, потом ещё одна. Я стал частью этого леса. У меня завелась живность: коза подранок оказалась беременной и родила козлят; явилась как-то летним вечером молоденькая кошка. И, так по простому, по кошачьи, -  прямиком в дом. В плетёных  клетках сидели два десятка перепёлок. Сама территория стала выглядеть ухоженной, жилой: там навес, там небольшой сарайчик. Но больше всего я гордился тем, что заставил часть бегущего неподалёку ручья течь, пересекая мой участок по диагонали и срываться потом  с обрыва, образуя водопадик, с приятным сопровождением всплесков воды. К тому же я разбил вдоль этого ручейка клумбу, наковыряв разнообразных таёжных цветущих растений. И теперь она меня радовала своей пестротой и различными ароматами цветов. Но ещё больше я порадовался, когда освобождая для цветника от камней место, я вдруг наткнулся на тайник, в котором я, к своему удивлению нашёл в смазке и обмотках «Маузер», «Максим» и цинк и два цинка соответственно патрон к каждому. Я, как огорошенный, долго сидел и хлопал глазами, глядя на это наследие тех времён, после чего у меня уже приблизительно начало вырисовываться время, в которое и было это зимовье построено. Всё найденное оружие было в отменном состоянии. С «Маузером» бродил по тайге и стрелял мелкую дичь – великолепная машина, ничего не скажешь. «Макса» тоже проверил – как часы. Но попусту тратить патроны не хотелось. Ведь как-никак кругом тайга, мало ли что. Конечно, решил пулемёт поставить на чердак – а куда же ещё? Ведь и у первого командарма красной армии Будённого тоже был «Максимка» на чердаке и когда его, вдруг решили арестовать – он немножко пострелял и всё прошло. Меня-то кто, да и за что будет арестовывать? Но осторожность не помешает. Придумал тайник в утеплении крыши таким образом, что бы несколькими движениями и подставка и сам пулемёт были готовы к работе. Получилось очень интересная конструкция, благо, что времени для творчества завались, вот и не спеша, продумав, изготовив и закрепив все элементы, добился неплохого результата. «Маузер» положил туда же – пролежали вместе столько лет, пусть , не буду их разлучать. 
          К середине третьего лета, моего отшельничества, у меня появилась потребность в выходе к людям. И я пошёл, взяв с собой наиболее ценную пушнину, да пару небольших самородков, случайно найденных в ручье. Два дня хода, вместо прежних трёх – и я в своём «УАЗ»е. Он начал потихоньку врастать в землю оброс огромной травой так, что, если бы не моя твёрдая уверенность, основанная на приметах и зарубках, что он именно здесь, - протопал бы мимо и всего-то. Передохнув, подстриг волосы и бороду, нашёл под сиденьем старенькую, забытую мной робу – она на фоне тех обрывков, в чём я был, выглядела просто смокингом каким-то. Четыре дня пути и я услышал далёкий гул моторов – «Косят тебя Тайга-матушка, убивают потихоньку…». Выйдя на лежнёвку, пошёл по знакомым направлениям, где-то, через три часа, сзади заревел мотор «УРАЛ»а.
 На протяжении нескольких лет, слушая тишину и звуки природы, где самым громким шумом был крик лося, мои уши отвыкли от звуков цивилизации, - я обхватил голову руками и отскочил на обочину. «УРАЛ» остановился, вышел водила – Славик Семьёв, - «Здорова Слава», говорю, «подвези-ка куда-нибудь в люди».
        Полчаса у Славухи не закрывался рот: как, да что, зачем – всё пустое. Правда одна вещь меня сильно заинтересовала: он рассказал, что тем летом, в Кадриловку приезжали два «крутых» и очень много обо мне выспрашивали, что, дескать дали соседке денег и обязали следить за гаражом и тем, что ещё уцелело после пожара до тех пор, пока либо я не найдусь, либо не будет твёрдых оснований считать меня мёртвым.
        На развилке, он, взяв с меня честное слово, что я его дождусь у себя в гараже, обдал меня гарью, как оказалось, бывшего «моего» «УРАЛа» и потянул народные некогда богатства в лапы новых хозяев, как и Чубайс, «кровью и потом заработавших» их.
        Кадриловка  подросла до неузнаваемости: дома два-три этажа, разноцветная палитра крыш,  заборов, да и самих домов непривычно резала глаза. На фоне этого разноцветия, мой, некогда не самый последний в деревне гараж, казался какой-то собачьей конурой.
 Ключ запасной там же, где его тогда положила Лёлька. Смазка в замке ещё не вся высохла – открылся легко.. Неуклюже как-то вкрутил пробки – заиграл «МАЯК». Сел на старенький диванчик. Прилёг….
         «Гражданин! Гражданин! Я к вам обращаюсь! Да-да именно вы! И не стоит делать такого изумлённого лица!.. Ой! Дядь Саш, это Вы?» - лицо молодого милиционера из напускной строгости, как-то сразу выразило и испуг и удивление и радость одновременно. «Это я, Колька, старший брат Руслана, ну он в одном классе с Вашим Серёжкой…». Потом, вспомнив, как-то виновато замолчал. «А мы все гадали все эти годы: где ВЫ, живы ли ВЫ…». – «Ладно Коль, вопросы потом. Давай-ка я хорошенечко высплюсь, а там будет видно»…. Снова  провалился в сон. Почему-то привиделась Оксана. Она неслась за мной по пятам на своей «девятке» и что-то кричала, а я всё время изворачивался в последний момент, что-то ей объяснял….
          Слегка дёрнули за плечо – смотрю: Славка – «Ну, здорова чёрт перепуганный! Смотри с кем я пришёл!» - Боже мой! – вся наша «банда леспромхозовская» в сборе! И мало того: не дождавшись пробуждения того, из-за кого собрались, они, гады такие, кто разжигает костерок, кто придумывает прямо перед гаражом подобие лавок, короче – работа кипит. «Наверное, только лишь из-за таких минут и стоит жить» - мелькнуло в голове. В этот вечер я ею, головой, практически уже не пользовался…. Что-то, конечно, говорил, рассказывал, объяснял, плакал, как пацан – я был среди людей, я был среди СВОИХ людей! Наутро проснулись вчетвером : Сёма, Славик, Гнус и я. Гнус, стараясь изо всех сил соответствовать своему прозвищу, визгливо предлагал сбегать за пивком.
 Заглянула соседка тетка Пелагея, долго причитала, охала, а потом, что-то вспомнив, выбежала из гаража  и вернулась с какой-то бумажкой. «Вот, совсем вылетело от радости из головы, - те робятки, шо тебя шукали велели обязательно передать».
          С самородками проблем не возникло – два ящика патрон  и все дела, половину шкур так же «махнул» на крупы, муку и стал собираться в дорогу. Не смог отказать парням в их желании подбросить меня до места – кум Сёмки летает на вертолёте и меня, прекрасно представляющего, что значит тащить на себе перебежками всю мою провизию, Сёма очень быстро уговорил. Полтора часа лёту (чёрт побери!) и мы неподалёку от зимовья, где около ручья, тайга допустила пролысину, опустили на тросе мой багаж, а после и меня. Прощаясь, Сёма и Славка пообещали обязательно меня навестить. Обнялись, пожали руки и я «пошёл».  Вертолёт, сделав небольшой круг, как бы примечая место, отправился обратно, унося с собой шум и грохот цивилизации, запах выхлопов и, оставляя мне тишину, свежесть таёжных запахов и моё одиночество.
          Письмо было от Серёги. Это он в прошлом году вместе с Витьком приезжал в Кадриловку и занимались моими поисками: «Сашка, Привет родной! Дочитай, пожалуйста, до конца, не рви – мы с тобой и так уже много в этой жизни порвали. Не знаю, сможешь ли ты меня простить, но сам себя я все эти годы простить не могу. Когда вернулся Виктор, который ездил к тебе в гости и стал свидетелем твоей драмы, где и сам-то чудом выжил, ведь он спал в соседней, дальней комнате от печи…, он мне тогда рассказал всю твою историю, начиная с нашей ссоры. – Как я проглядел и, заботясь лишь о своём имидже, как я не смог увидеть, услышать, почувствовать твою беду? – не знаю. Но стало так, как стало и ничего не сдвинуть. Прости меня брат. Прости пожалуйста и возвращайся, если ты жив. У нас с тобой очень много дел – мне нужен свой человек на заводе: хочешь замом, хочешь компаньоном…». Аккуратно сложив в очередной раз, уже ставшую чёрной, эту записку, положил её к другим своим «драгоценностям» в небольшой сундучок ручной работы ещё дореволюционных мастеров. Этот ларчик я нашёл недавно, когда решил немного переложить перегородку между комнатами, в нём лежали письма на имя ротмистра Еремеева Николая Львовича от некой Нелли, кулон с, видимо, её изображением, два георгиевских креста и ещё какие-то медали, грамота от Деникина за доблесть проявленную в боях за освобождение Российской Империи от незаконной революционной власти, несколько купюр разного достоинства и мелкие монеты. Эта находка часто скрашивала моё одиночество. Долгими вечерами я разжигал несколько лучин у камина и садился на шкуру молодого медведя. Перечитывая те письма, я погружался в ту эпоху, в те чувства, ту жизнь – это лучше телевизора, скажу я вам. Просто в нашей сумашедшей жизни человеку некогда порой просто посмотреть в зеркало, а не то, что себе в душу…. А здесь я мог спокойно чувствовать и понимать чувства тех далёких, давно уже не живущих людей,  про чью великую любовь посчастливилось узнать мне. Эти письма были чисты и открыты, поэтому и Серёгино письмо я положил к ним нисколько не сомневаясь, в нём тоже была и боль и тоска от разлуки с другом и покаяние….

                Гости
            Мурка встала на дыбы, шерсть на загривке поднялась и из кошачьей пасти вырвалось шипение. Так было прошлой зимой, когда этот-самый «неусыпущий» медведик, что теперь мирно растянулся своей шкурой у камина, принялся потрошить куропаток, ловко вытаскивая их лапой из плетёнки. Тогда, правда, вся живность вела себя беспокойно: козы метались по вальеру, не находя себе места, куропатки, пытаясь избежать медвежьих лап бились в плетённой клетке, чем ещё больше раззадоривали нападавшего…. А теперь всё было тихо, лишь Мурка продолжала щетиниться, как тогда на дверь. Я загнал патрон в патронник карабина и решил выйти под полуденное солнце. Только рука коснулась дверной скобы –«Хозяин!» - услышал я, -«Хозяин!» - уже понастойчивей. Человеческий голос – это то, что никак не могло появиться здесь! Человеческий голос – только мой слышали эти ели, камни, ручей…. Я осторожно вышел из зимовья. Был обыкновенный солнечный, летний полдень. Солнце, пробиваясь сквозь верхушки деревьев, светило прямо в глаза, стоящих возле калитки, перегораживающей единственную сюда тропинку, людей. Я присмотрелся – никого из пришедших я не знаю.
 От этого стало как-то не по себе и в душе, где-то очень глубоко, «ёкнуло» какое-то не доброе предчувствие. « Что вам угодно?»  (видимо под впечатлением писем графини) спросил я. «Кто вы такие?» - «Не кажется ли вам, уважаемый, что это не вам задавать вопросы? Я бы на вашем месте, поубавил прыть и попробовал разговаривать полюбезнее?» - пролаял один из пришедших. Их было трое. Одеты, как и все в тайге – в камуфляж, за плечами карабины. – «Если вы не изволите сменить тон и будете продолжать делать вид, что вы являетесь хозяином всего вокруг, боюсь, что наша с вами беседа, увы, так и не состоится.» - почему–то опять в стиле тех далёких, из писем, лет, ответил я. Они переглянулись, о чём то переговаривая, затем, видимо, старший, тот, который и начинал разговор, сказал: «Ладно, давай по спокойному, только не удобно лаяться через ограду – мы же люди: давай сядем и пообщаемся». - «Хорошо. Зайдёт только один и без оружия».  – «Лады. Я кладу оружие». Стоя на выходе из тамбура, я дёрнул рычаг, закреплённый на внутренней стене – задвижка на створке калитки позволила той открыться. Незнакомец вошёл. «Закройте дверь, пожалуйста, направляя на него карабин, попросил я. Тот нехотя пнул ногой дверь и та ( не зря я провёл многие дни в усовершенствовании этого механизма) сразу же и надёжно защёлкнулась своим «уазовским» замком. Человек подошёл, я кивком предложил ему сесть на лавочку возле тамбура, а сам немного углубился внутрь, так, что бы невзначай у пришельцев не возникло непреодолимое желания «снять» меня из карабина. Он уселся и, переведя дух, сказал: «Ну что ж – давай знакомиться: Я – Гридчив Олег Мурманович, полковник милиции, начальник управления по незаконному обороту наркотиков города Красноярск, слышал про такой? Подзаблудились с ребятами на охоте, а ты «Кто такие, да кто такие?»
 Вот ты кто такой? Как тут и зачем? – не понятно».   -  Полковник милиции. Для меня это, в принципе, уже означало, что опасаться, практически, не чего. Я впустил остальных и вскоре, за накрытым совместно столом, под пару глотков спирта, я им рассказал всю свою историю. – «Ну, а документы-то хоть у тебя есть?» пьяным голосом спросил лейтенант Володя.  – «Права, да техталон на «УАЗ» - вот все мои документы, остальные, сам слышал, сгорели во время пожара».  -  «Так я до сих пор и не понял: а кто же поджёг-то дом? Ведь в нём только был угарный газ и ты же смог спокойно вынести своих из него?»  -  спросил Рустам Орифович, работник какой-то миграционной службы Красноярска.  -  «Да я и сам-то толком не пойму, ведь я больше полугода провалялся по больницам, наверное, люди не смогли простить этому дому-фантому смертей, которые он принёс. Я так всегда себе думал»  -  ответил я.  -  «Ну а золотишко помываешь?» - задал вопрос Гридчив.  -  «Пробовал, да только, что-то без толку.»   -  «Давай Саня так. Ты, я вижу, парень нормальный, не глупый. Мы тоже, как видишь не дурачки, поэтому давай всё начистоту: то, что ты там рассказал похоже на вокзальное «сами мы не местные», ты давай-ка по честному, по мужски: что нашёл таки жилу, о которой ещё до революции здесь ходили слухи? Ты самое главное не волнуйся и не спеши с ответом. Понимаешь, ты – человек пришлый, да к тому же без документов, удостоверяющих твою личность – права такими не являются, стало быть, тебе одному никак не суметь организовать, пусть даже нелегальный сбыт намытого, а мы в этом городе, кое-что из себя, представляем и, как ты понимаешь, можем реально тебе помочь. Ведь посуди сам: золото штука очень серьёзная и сколько жизней погублено по глупости, по алчности и по недальновидности нашедших его первыми, а не поддайся они этим эмоциям, оцени трезво ситуацию, прикинь все «за» и «против», глядишь, и не было бы тех смертей…». В пьяной моей голове, словно разрядом тока, включилось сознание, а с ним и осторожность, стало понятно, что, как в, когда-то увиденных мною фильмах о всевозможных разведчиках, со мной разговаривают «по душам» по протокольной форме. С детства, наивно приученный верить людям на слово, опираясь на своё мировоззрение, основой которого всегда было говорить лишь правду, как учил меня отец, мама, бабушка, дед, я никогда себе не мог допустить, что, глядя в глаза, доверительно вещая, мне врут, тем самым, загоняя в угол. Тем более, что поступают так со мной люди, обличённые властью, люди, чьё прямое назначение меня защищать. Всё ещё не веря в свою догадку, я, проглотив обиду от недоверия собеседников, сказал: «Да что Вы на самом деле Олег Мурманович! Я же Вам, как на духу, зачем же Вы меня пытаетесь обидеть?», в его глазах блеснул злой огонёк: «Слушай сюда горе-погорелец: через три месяца, к концу осени мы к тебе снова придём, но нас будет в два раза больше, чем теперь, и, как ты думаешь почему? Пра-а-а-вильно, для того, что бы помогать нести наше с тобой золото. Тут и делить-то особо нечего. Вот сам погляди:  Володька – организовывает людей и доставку с места в Красноярск, Рустам – его забота подороже и повыгоднее всё рыжьё продать, я – гарантирую полную безопасность этого предприятия, как перед всевозможными уголовными авторитетами, так и перед нашим, нелюбящим своих граждан, государством, и, на конец, - ты. Ты, брат мой Саня, просто, как енот, мой, да мой. Что бы тебя не сильно отвлекали бытовые проблемы, мы тебе оставим довольно таки приличное количество провианта, который мы, зная, что тебя найдём, предусмотрительно загрузили в вертолёт, который нас ожидает в километрах пяти от твоего зимовья. Провиант  будет сюда доставлен в двух часовой срок, после нашего ухода.»
 Никакие мои слова и доводы ими были не услышаны. Они ушли, а через два с половиной часа пришли шесть солдат и поставили возле калитки мешки и ящики. Я это всё затащил потом за калитку, накрыл сеном, что бы не мокло под дождями и в течении месяца, наверное, не прикасался к этим «подаркам».
           Спустя месяц, ранним уже не тёплым утром, я, сидя на могучем кедре, стоявшим на возвышенности, закреплял там самодельный ветряк. Всё таки скучновато было без элементарных благ, таких, как свет, радио и я, распотрошив, брошенный «УАЗ», изъял оттуда всё, что нужно, для изготовления простейшей миниэлектростанции. То и дело я бросал взгляды вниз, на своё зимовье и вот, в один из таких моментов, я заметил какое-то движение по ту сторону калитки. Хоть я и был с наружи, но калитку я запер, ведь для открытия её из вне, мною был придуман потайной рычажок, он был как бы и на виду, но обнаружить его было просто невозможно, следуя обыкновенной человеческой логике . Я внимательно присмотрелся к пришельцам. Если это те же гости – мне будет трудновато. Чёрт! Надо было хотя бы «маузер» с собой зацепить…. Незваные гости тем временем начали стучать в калитку и звать меня по имени. Я притаился и пытался различить двоих, стоящих у калитки, затем, осмотревшись и убедившись, что их всего лишь двое, я начал медленно и осторожно спускаться. Обойдя их сзади, сжимая рукой увесистую палицу, я потихоньку начал подкрадываться к ним. Они стояли лицом к входу и негромко разговаривали. Ветер доносил обрывки слов, но разобрать толком не представлялось возможным. Я обогнул куст шиповника и был от них на расстоянии около восьми – девяти метров, когда один из них обернулся, закрываясь от ветра, чтобы прикурить….
              «Да Сашок, хлебнул ты лиха больше положенного в своей жизни, пора бы и заканчивать себя самобичевать. Ты почему не отозвался, когда письмо получил, почему не позвонил, не написал в конце концов? Ты себе не представляешь, как я обрадовался, когда мне дозвонилась тётка Пелагея! Да, да братишка, у нас с ней и на этот случай был договор, только дозвонилась она спустя полмесяца после твоего ухода, а то не пришлось бы тебе познакомиться с этими «оборотнями в пагонах». Ну да ладно, давай отдохнём, водочки сегодня «хапнем», а завтра ровно в 16:00 мы все должны быть на площадке, где нас высадил вертолёт» - сказал Серёга, разливая по кружкам «путинку». Витёк – он был вторым пришельцем, проматерившись весь день, толи от радости, толи от обиды за меня, охрип и ничего больше не говорил, просто сидел, понурив голову, и своевременно закусывал хорошую водку неплохой солониной.  – «Нет Серый, никуда я не поеду» сказал я, когда Витька блаженно захрапел на топчане, а мы с Серёгой вышли на двор – дурную привычку Сергей так и не бросил. Он задымил, а я уставился на звёзды, как будто увидел их в первый раз. «Смотри: какие тут звёзды, какие огромные звёзды! Какой воздух и ты обратил внимание: почему-то совсем нет гнуса и прочих кровососов. Наверное здесь такая, какая-то зона, что насекомым совсем не климат. Да, не дурак, далеко не дурак был ротмистр Николай Львович Еремеев, что выбрал такое удачное во всех отношениях место, для убежища от озлобленных, непонимающих, что сами творят новых, на тот момент, хозяев страны. Право жаль, что он не забыл свою далёкую графиню, а то взял бы, уволок себе какую-нибудь комсомолку-активистку из ближайшего свинарника, глядишь и по сей день жили бы тут его наследники, не испорченные ни старым, ни новым светом…»  -  «Да, что ты такое несёшь Саша?! Ты хоть слышишь-то сам себя? Небо! Звёзды! Воздух, чёрт бы тебя драл! Тебе нужно жить дальше, действительно, уволочь где-нибудь, пусть хоть, свинарку и жить, размножаться и строя, оставлять свой след на этой Земле! А ты сбежал от всех проблем, от людей, друзей и думаешь, ты их так решил? Ничего подобного! Ты просто теряешь своё время. Понимаешь на моём заводе, да-да на МОЁМ, мне как никогда нужен свой человек, человек, который не выстрелит в спину, который будет рядом не смотря ни на что и другого такого человека Саша, кроме тебя у меня нет, да и не будет уже! Там, Саня, такие деньги, такие «звёзды», а ты тут на них смотришь вместо того, чтобы рвать их руками! В стране наводится порядок, понимаешь: ПОРЯДОК! Нет тех бандюганов, которые «бомбили» предпринимателей, выкручивали руки малому и среднему бизнесу. Теперь и за чиновников скоро возьмутся, возьмутся, вот увидишь.
 Ко мне тут недавно комиссия из Москвы прилетала, походили кругами, носы свои посовали во все дыры и, получилось так, ты не поверишь – ничего не нашли. НИЧЕГО! А перед отлётом мне их старший и говорит: знаете, мол, Сергей Валерьевич, не сильно то Вы хорошо гостей встречаете, ведь мы можем и отрицательное мнение своё высказать по поводу охраны окружающей среды, например. Тут меня так распёрло (новые фильтровочные установки давно заказаны и уже на подходе по «железке») говорю: «Летите-ка вы, мил человек с миром… и без взятки, иначе и моё мнение о вашей комиссии может кое-кого заинтересовать» и всё, понимаешь  -  никаких последствий.
 А что это значит, а значит это Саша, что бояться народ стал законы нарушать, а раз начинают соблюдаться законы, то и жизнь в стране, в целом налаживается. Так что никакие возражения не принимаются – завтра летим и точка!». Я слушал своего давнего друга, голос которого я не забывал ни на миг, друга, которого мне так не хватало все эти годы, ради встречи с которым я, может быть и остался жить, и не сломался. А остался тем же человеком, что и был. Просто, когда кто-нибудь заболевает, то каждый по своему приходит к выздоровлению. Например, Смирнов дядя Вася, бригадир лесозаготовщиков, когда подхватывал простуду, либо чего-нибудь посерьёзнее – он три дня подряд пил спирт, водку, самогон и всё это время (ну спал ещё конечно) орал разные песни, а репертуар у него широкий: от дореволюционных до нынешних там «сюси-пуси» и на четвёртый день – как огонь! Может быть и моему организму стоит побыть в карантине.
 Я никому ничего не должен, я ни у кого ничего не беру. Я, как птица в небе, медведь, волк, лиса, лось и пр. в тайге, как рыба в воде – кому они все должны чего-то. Все живут своей жизнью, в своём мире и выполняют в этом своём мире своё предназначение. Так и я ушёл из той жизни, где нет времени на простые человеческие чувства, где, что бы просто выжить простому человеку, нужно вкалывать, не разгибая спины, не поднимая голову – где уж там поехать в Куршавель, почудить там с проститутками. Где постоянно нужно притворяться, что ты глупее твоего тупого, как баобаб, начальника и принимать, как должное, когда твоё рацпредложение выдают за свои заслуги вышестоящие начальники, где, когда выдают зарплату ниже, чем было оговорено ранее, просто не смотрят тебе в глаза, где милицейское начальство вместо того чтобы…. «Да, Серёж! Вот ещё одно дело – совсем забыл вам с Витькой рассказать: тут ко мне месяц, может чуть больше назад, «гости» приходили, так у меня до сих пор по спине холодок от их предложения, от которого я, по их мнению, не могу отказаться»…. И я коротко рассказал Сергею ту недавнюю историю. Тот слушал не перебивая, затем немного помолчав, как бы переваривая всё в голове спросил: «Сань, а ты и вправду нашёл эту жилу»?  Вот чего я не ждал от Серого, так такого вопроса. Неужели его так затянули в свой оборот деньги, что он не слышит в любом рассказе ничего другого кроме денег? «Слушай, а что правда про эту жилу? Правда она есть?»  -  « Не знаю Серёга, не знаю. Может есть, да не про нашу честь. Да я-то толком и не искал её»  -  «Знаешь, как давай сделаем? Мы летим отсюда восвояси, собираем «чёрную» экспедицию и через недельку-другую мы уже на месте, правда я на смогу – у меня деловая поездка запланирована в штаты, но ты-то всё равно хочешь быть тут, - так ты тут и будешь. И с тобой будут специалисты, знающие в этом деле толк и серьёзная охрана, человек так шесть, нет восемь. У меня знаешь какие парни в ЧОПе? – ураган! И раз уж тебе всё ещё хочется романтики, приключений – так и совмещай приятное с полезным».  «Слушай Серёга, допустим, что я соглашусь, а готовы твои ЧОПовцы убивать людей и не просто людей, а представителей государственной власти? И хотя они насквозь пропитаны алчностью и коррупцией, но факт есть факт они менты и за их головы государство будет спрашивать не так, как за наши с тобой. А войну они устроят, будь спокоен. Я видел их взгляды – это взгляд человека, смотрящего на таракана, я слышал тон их разговора – они с тобой разговаривают, как с умалишённым, обречённым всё время им служить. И ни дай бог, кто-нибудь из них выживет в этой войне, а если будет «левая» экспедиция – будет и война, то сюда придут уже ОМОНовцы или СОБРавцы и никакие ЧОПовцы им не помеха – это пустая затея Серый, забудь».  – «Но, извини меня, ты же собираешься здесь остаться совсем один?! Один, о котором никто ничего, кроме их и, теперь, нас не знает!»  -  «Вот это уже слышу умные речи, брат. Ты правильно говоришь кроме них и ВАС! А это мне как нельзя на руку, - если они не будут уверены, что я всеми забыт основательно, то они со мной ничего серьёзного не сделают. Ну сам посуди: это равносильно тому, что любого человека они отловят в городе, завезут его в тайгу и будут убивать… Просто мне нужно какое-то доказательство связи и не односторонней связи с «большой землёй». Вот, если это в твоих силах, то это будет более чем реальная помощь».
         Небо понемногу начинало светлеть. Серёга выглядел очень усталым и каким-то разбитым. Он выбросил пустую пачку «винстона» в выдолбленную мною в пеньке урну, встал, потянулся и молча зашёл в зимовье. Как, всё таки за эти годы мы с Серёгой стали далеки, думал я. Вот он искренне пытается мне помочь, он из кожи лезет, что бы меня вновь не потерять, но предлагает мне то, от чего я сюда сбежал, то с чем мириться не стало сил, а особенно после потери семьи. Я просто не хочу своим трудом оплачивать чьи-то поездки по заграницам, я не хочу кормить пенсионные фонды, которые не платят пенсии людям, благодаря которым ещё живо это государство, не хочу платить за газ, который и так мой, ведь он находится в недрах моей родины и какая-то пропорциональная его часть и так моя, не хочу платить за свет, тому, кто развалив электроэнергетику до основания ,скоро уйдёт или уже может быть ушёл на «честно заработанную» пенсию.…  Спустя минут десять Серёга вышел из зимовья. Сел на прежнее место, закурил и протянул мне спутниковый телефон. «Вот, возьми, осёл упрямый, сейчас буду объяснять, как этой штуковиной пользоваться…»  -  «от осла слышу, а пользоваться, не смотря на мой неандертальский вид, я им прекрасно умею. У нас на восьмой делянке деловые выкупили лес на корню и один из них, по своему, назначив меня старшим по водилам, дал мне такую «балалайку», так что проболтал я по нём пару месяцев…»
          Вертолёт удалялся, унося в себе моих старых, верных друзей. Витёк прошипел мне на прощанье : «Ну ты и козёл!», Серёга долго жал мою руку и смотрел в глаза. Потом порывисто меня обнял и не оборачиваясь запрыгнул в чрево гремящей машины.
         Пол дня я просидел, как огорошенный. Это было событие. Они только улетели, а мне их уже стало не хватать. Я смотрел на «трубу» и боролся с желанием закричать в неё «Серёга заберите меня! Я с вами!» Ночь тоже прошла в полной бессоннице, не смотря на бессонную предыдущую. Я то выходил во двор и пялился на звёзды, то усаживался и читал письма графини, умиляясь её простоте, чистоте и природному такту. Лишь под утро я взял себя в руки и тут же уронил, провалившись в тягучий, как дёготь, сон.
         Шёл противный, мелкий, но плотный дождь. В моём жилище, кроме телефона, появились ещё признаки цивилизации – под потолком в обеих комнатах, лёгким движением руки включались лампочки, выдранные мною вместе с фарами из никчёмного мне «УАЗа». Где-то там, не громадном кедре, возвышаясь над всеми другими деревьями, подставляя себя под ветер, рубил лопастями воздух, наконец-то пущенный в дело ветряк. Приёмник же, на который я возлагал большие надежды, напрочь отказывался что-либо говорить, не находя, видимо никаких радиоволн поблизости.
           Серёга позванивал время от времени. Спрашивал как дела, что нового? Неизменно уговаривал бросать «свою дурь» и прилетать к нему, мол вертолёт готов в любую минуту и дня и ночи. Я отвечал, что скоро уже буду готов и тогда, наверное, позвоню.
           …Разговор начался тяжело. Гридчив задал лишь один вопрос и этот вопрос был: «Где, милый, наше с тобой золото?» То, что я ему отвечал, его нисколько не волновало, - он был просто однозначно уверен, что я есть «чёрный» копатель. Сзади послышалось движение, я начал оборачиваться….
             «Чёрт его знает, этого бомжару, - обыскали всё вокруг: ни единой песчинки! Мурманыч, а может он правду говорит, может он и на самом деле того, вольтанутый на всю голову?»  -  «А это мы сейчас узнаем. О, ты гляди ка - очнулся наш питикантроп! Ну, что, сердешный, будем «колоться» или будем продолжать разыгрывать из себя дурочка? Ты вон посмотри на себя, ты же уже весь синенький, а мы до сих пор без «рыжья», если так и дальше пойдёт, то очень-очень скоро ты просто-напросто «зажмуришься» и делов-то». Тихим, почти ласковым голосом промурлыкал мне Олег. Принесли, забытый мною в сарае телефон. – «Вот! Видишь? Всё становится на свои места: Рустамчик ты только посмотри, - этот ублюдок работает на кого-то ещё и, судя по стоимости связи, денежки у этик ребяток водятся! Ну давай же, мы все тут собрались и в нетерпении ждём твоих увлекательных рассказов…, только, уж, не обессудь: по ушам нам фуфлом елозить не надо более. Понял, болезный?»
             Били качественно. На пятый день, видимо устав морально, Гридчив, забрав всё оружие, которое нашёл, со словами, «а теперь ты на самом деле пожалеешь, что так с нами поступил», со своим немногочисленным отрядом покинул территорию зимовья.
 Лёжа в луже, ловя ртом капли дождя, я ещё раз пожалел, что не послушался Серёгу. Но теперь-то уж точно пора менять дислокацию. Спасибо, как говорится этому дому.
 Провалявшись около двух часов, кое-как нашёл в себе силы подняться. Ощупав кости, обнаружил отсутствие переломов толково, профессиональная привычка – ничего не скажешь. Правда не стало большей половины зубов (как-то не аккуратно), да, подумал, - всё равно они уже начинали побаливать. Хохотнул от своей шутки и сразу же свалился на пол. – «Так, всё больше без шуток!» - серьёзным тоном сказал сам себе. Да – а телефончик-то разгрохали, вот дебилы, техника-то тут причём? Ну что ж: придётся «шкандыбать» пешочком по знакомому уже пути. Решил подождать, пока хоть немного приду в форму, заколочу зимовье и всё, закончилось отшельничество. Мелькнула мысль: «вот обязательно, чтобы человек принял какое-то решение, ему просто-напросто нужно дать по голове» - хохотнул и опять упал.
        К концу третьего дня, после последнего визита «гостей», я, чувствуя себя более мение способным передвигаться, начал сборы в дорогу. Все эти дни, я усиленно питался, что бы восстановить пошатнувшиеся здоровье и чтобы набрать кое-какой потенциал сил, ведь нет смысла тащить с собой пищу, так, как я её тащил сюда. Достаточно нескольких перекусов в пути и налегке вернуться «в люди». За этими размышлениями, заметил какое-то движение около калитки. Раздумывать времени нет  - сразу полез на чердак. «Гражданин Галищев! Немедленно выходите из здания с поднятыми руками!» - как ворона закаркал мегафон. «Повторяю Галищев, сопротивление бессмысленно, выйти с поднятыми руками!». Я аккуратно подошёл к бойнице окна, тут же уазовский «сталинит» разлетелся тысячью мельчайших частиц и левое плечо пронзила тупая боль. Зажав рану ладонью, нашёл ветошь и наскоро перемотал, как мог плечо. Да, подготовились серьёзно, «лупят», похоже, снайпера. Вот и тайничок. Привычным движением монтирую «максима» в исходное положение и жду. Дверь во двор опять вышибли и по двору бродят люди без оружия, двое из них устанавливают на треногу камеру. Как только закончили, один из них взял микрофон и кивнув второму, начал репортаж: «Уважаемые телезрители, мы ведём наш репортаж с места события, где происходит принудительное выселение лица без определённого места жительства. Данное лицо нигде не работает, не платит никакие налоги, а живёт промыслом дичи, уйдя глубоко в тайгу. Его неоднократно призывали прекратить это форменное безобразие, принять человеческий облик и жить, как полагается людям: работать, платить налоги, но на все призывы и предупреждения этот человек не реагировал, кроме того, он совершил нападение на сотрудника миграционной службы, нанеся ему телесные повреждения средней тяжести. По заявлению потерпевшего, прокуратура области выдала ордер на арест некоего Галищева  Александра Павловича. Учитывая социальную опасность, задерживаемого, в операции участвуют бойцы подразделения «СОБР», всё здание полностью блокировано и контролируется снайперами этого подразделения…»  Он ещё что-то тараторил, но мне хватило и этого…. Накаркал же я про «СОБР», хорошо, что хоть «ОМОН» не подтянули. Надо же, как сплели толково: не достаёт нашему государству несчастному моих налогов, вот оно и застопорилось и ни шагу сделать не может… Ну ничего, вот выбьют скоро из меня эти самые недостающие налоги, и рванёт страна в заботе о своих гражданах, улучшать их благополучие!...
            На сей раз снайперок оказался слепиньким – пуля впилась в утеплитель кровли, в сантиметрах пятнадцати от меня. Я спокойно взял рукоятки пулемёта и полил округу плотным дождём свинца. В ответ защелкали выстрелы, а на чердаке поднялась нелепая пляска, только танцующих видно не было – летели щепки, ошмотья камыша и от дымохода рикошетили пули. Кого-то оттаскивали подальше от калитки, кто-то вновь подбирался поближе – я вновь «прочесал» всё своё имение, пострелял по клумбе, по сараю обильно по, стоящим напротив кедрам. Мне отвечали. Шла та самая война и война не с шайкой подонков в пагонах, а с государством, которое, оказывается, так просто провести, тем, у кого нет Родины. Нет и никогда не будет.
         Я поймал в прицел «маузера» знакомую фигуру Гридчева, бац и с затылка поддонка оторвалась значительная часть черепа. Улыбаясь, почувствовал тоже самое у себя:  Лёлька-а-а-а-а!



                19 – 22 июля 2009 г.


© Copyright: Андрей Павлищев, 2010
 Свидетельство о публикации №21010130498
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Редактировать / Удалить
Рецензии
Написать рецензию
Другие произведения автора Андрей Павлищев