Незнакомка

Телеграфист в окно созерцает предмет любви.
На подоконнике - мёртвые мухи лапками вверх,
и ветер воду в канаве тёмной слегка рябит,
и звуки вечера относит к Большой Неве.

Закат пылает, как инфлюэнца в голодный год.
Закат пылает, как металл в плавильных печах,
и на ступеньках, клубком свернувшись, пушистый кот
мурлычет, греясь напоследок в его лучах.

Сестра разучивает гаммы, терзая слух.
Папаша, выпив графин казённой, хулит прогресс,
и угреватые подростки из ремеслух
на чердаках гоняют в сику на интерес.

Она проходит здесь каждый вечер, всегда одна,
она проходит здесь каждый вечер, не глянув ввысь
или чуть ниже, где из распахнутого окна
печально смотрит в неё влюблённый телеграфист.

Хозяин запер двери лавки и укатил.
Кухарка семечки грызёт, шелухой соря.
Народовольцы конспиративно идут в трактир:
готов подкоп, снаряжён фугас, и долой царя!

Она проносится сквозь время, как вешний вихрь,
и только небо в конских яблоках облаков,
да мат извозчиков, да трели городовых
её на время вырывают из тьмы веков.

Земля застыла в центре мира. Коперник врал.
Маркони шлёт Попову сигналы: "Событий нет.
Карл Маркс украл у Клары Цеткин её коралл,
украла Клара Цеткин у Карла Маркса кларнет."

Телеграфист сидит один, на крюк запершись.
Ему не справить к зиме пальто и тёплых кальсон.
Она прекрасна, она проходит, как дура-жизнь.
Она проходит, она прекрасна, как детский сон.

Закат разлился над островами, как сладкий морс,
в его сиропе тонет Солнце, как мягкий плод,
и ветер тянет вонь с помоек на Гельсингфорс,
и неподвижен, застыл на рейдах Балтийский флот.

В саду качели летают с визгом то вверх, то вниз,
и от бессмысленности жизни приют найдя,
в петле качается влюблённый телеграфист.
И тёмной стайкой живые мухи над ним гудят.


1992