Ягодки-цветочки. Нинка

«Человек рождён для счастья, как птица для полёта»
 В. Г. Короленко (рассказ «Парадокс»1894г)

Я иду с Люськой, девчонкой из нашего подъезда. Она взяла меня под руку, слегка прижимаясь ко мне своим горячим боком и что-то весело щебечет, поворачивая ко мне своё лицо, как бы спрашивая разрешения на продолжение.
Люська Михалёва - это удивительное создание, которое учится в десятом классе в школе на Сенюшиной горе. 
С  длинной, толстой косой,  красивой фигуркой и наливающимися грудями, в коротком платьице, она была восхитительна. Особенно её ямочки на щеках и тонкие брови изогнутые, как турецкая сабля, а в чёрных, блестящих маслинами  глазах,  без спасательного круга можно было запросто утонуть. В это время на экранах кинотеатров Иркутска шёл индийский фильм «Сайха» и мне казалось, что Люська была похожа на эту героиню, о чём я ей и сказал, а она заразительно смеялась.
 Я знаю, что я ей нравлюсь и она мне тоже, но над ней дамокловым мечом висит табу, которое наложили её старшие братья Виктор и Иван.

Виктор кряжистый мужик в очках и с огромными кулаками. Он отмотал свой приличный срок, полученный по глупости и, выйдя на свободу, остепенился. Работает на заводе, прилично зарабатывает, чем помогает поднимать матери на ноги подрастающих девчонок Люську и Танюшку. Мать растит детей без мужа, а где он я не знаю, не вдавался в подробности. Его брат Ванька, по кличке Коготок, ни чьих советов не слушает и усиленно готовится занять место брата на нарах. Так вот Виктор предупредил жиркомбинатовскую шпану, а меня персонально, что вырвет с корнем причиндалы тому, кто тронет сестёр. Жить, говорит, будете, а остаток жизнь писать только по - бабьи. Слов он на ветер не бросает, я знаю. Ванька тоже вторит ему, хотя сам ни одну юбку не пропускает, чтобы не проверить содержание, но за сестёр голову любому отгрызёт.
Год назад я уже дружил с их двоюродной сестрой тоже Люськой и тоже Михалёвой. Она закончив педучилище уехала домой в Улан-Удэ и наша юношеская любовь не получила продолжения. А мне поступило персональное предложение, от которого было трудно отказаться – обходить сестёр стороной. Люська  постоянно недоумевала, почему я её избегаю, но  не объяснять же ей в чём главная причина моего поведения.
В этот вечер она всё - таки уговорила меня погулять с ней, и я, как агнец на заклание, провожаемый взглядом её матери, тётки Марии, пошёл, делая вид, что иду только по принуждению. На свободе я догуливаю последние денёчки.  Как бы я не хорохорился, отвечая знакомым и девчонкам на вопрос, когда мне в армию:
- Такие люди, как я в тылу нужны!
Но чувствую, как говорил Купи-продай (Борис Новиков) в известном фильме, скоро загремлю под фанфары. Я оканчиваю курсы плавсостава по специальности дизелист-электрик  при Управлении Восточно-Сибирского речного пароходства и прохожу там практику. Взрослые мужики, коллеги по работе, говорят, что на плавсостав бывает бронь от армии до 27 лет, а потом обязательно призовут. Поэтому я хочу свалить в армию со своим годом, а не позже, когда узнаю вкус жизни.  Как уж тут не погулять с девушками напоследок.

Двоюродная сестра Михалёвых -Люська ,была смешная и озорная девчонка, да ещё виртуозно играла на баяне и пела. Песню  неизвестных авторов в её исполнении  «Смешная девчонка» я запомнил на всю жизнь, а встречал только у одного певца Аркадия Северного. После Люськиного отъезда на родину я, по просьбе друзей, пел им эту песню под аккомпанемент их гитар.

Вся Сенюшина гора и район Жиркомбината в новостройках новых жилых домов. Идёт великое переселение народа из бараков с одного края города в другой, но уже в отдельные квартиры, но также со своими  пороками, проблемами, радостью и горем. Кругом летом царит непролазная грязь после дождей и пыль стоит столбом в жару, а зимой чёрт ногу сломает пробираясь по колдобинам. В районе Жиркомбината ещё много частного сектора, дома с заборами и огородами, с собаками во дворах. Из печных труб тянет вкусным дымком. Освещение на столбах редкое, а в домах окна закрыты ставнями. Темнота, хоть глаз выколи.
Первоначально были стычки между молодёжью по выявлению авторитетов, но вскоре это прошло. Чего делить нам и куда денешься с подводной лодки. Авторитет без кодлы ничего не стоит. Всем  ведь сразу не дали квартиры в новых домах в новых районах, поэтому авторитеты из Рабочего, Марата, 3его и 6го посёлков ГЭС или пацаны из тех кодл, расселились в разнобой в местах со своим микроклиматом. Со временем все стали кучковаться вместе и проводить время за водкой, вином, пивом и с не замысловатыми развлечениями.
Среди новых домов было много общежитий для «химиков», то есть условно-досрочно освобождённых из мест лишения свободы и отправленных  для работы на стройках народного хозяйства. Большинство из «химиков» работало тут же на Сенюшке на строительстве жилых домов. Проблемы с ними возникали редко, они хоть и урки, но люди поднадзорные. Редко какому дураку захочется вернуться в зону с довеском срока, поэтому старались жить тихо и мирно.
Уже давно стемнело, и мы возвращались к нашему сорок девятому дому по узкой улочке среди тёмных деревянных домов, когда услышали в районе небольшого продуктового магазина шум, крики, женский визг и маты, мужские голоса. Люська от любопытства вытянула шею в ту сторону и говорит мне:
-Серёжа пойдём, посмотрим, что там происходит.
Чего там смотреть, понятно и так, это очередная драка и надо ожидать, что скоро и менты нарисуются. Но мне тоже любопытно, а бояться вроде некого, все свои. Чужие здесь поздно не ходят. Поворачиваем и идём в сторону магазина, на шум голосов. Магазин располагается в первом этаже двухэтажного каменного дома на улице Даржи Банзарова. Над входом в магазин горит лампочка, освещая подходы к нему и галдящую толпу напротив.

Подходим, вижу знакомых парней стоящих кольцом, а в кольце дерущихся женщин. Парни хохочут, свистят и выкрикивают советы, как сподручнее бить, подзуживают дерущихся.
Дерутся четыре девицы, вернее трое бьют одну. Таскают её за волосы, пинают, бьют по лицу. А одна, ухватив рукой избиваемую за одежду на груди, другой рукой с зажатой в ней туфлей бьёт её куда попало: по голове, плечам, спине. Избиваемая дико визжит и, растопырив в стороны руки, пытается отбиваться, но тщетно.

Трех девиц я знаю. Это Наташка-ковырялка, она когда-то была на Сенюшке на «химии». После освобождения бичевала здесь же. Жила, где придётся, ходила на мальчишники. Там, не смотря на её порочные наклонности, использовали по прямому назначению, как женщину. Да она и не особо сопротивлялась, за стакан бормотухи маму родную продаст. Ещё одна из девиц - Галка, она  живёт в городе, но постоянно ошивается у нас. С ней перед армией ходил мой двоюродный брат Сергей Березовский, а после его ухода в армию, она переходила из рук в руки. С ней была незнакомая девица из города, но видимо тоже штучка ещё та, судя по участию в драке.

 В избиваемой я с трудом узнал Нинку, по кличке Ягодки-цветочки. Кто ей и за что дал эту кличку не знаю, но она к ней приросла напрочь. Это тоже бывшая подруга брата и я её хорошо знал.

Она приехала из Качугского района Иркутской области после окончания школы, для поступления в институт, летом 1969 года. Молодая, цветущая, довольно симпатичная, полная радужных надежд. Вот поступит, окончит институт и перед ней широко откроются все двери в этот огромный мир, станет нужной нашему обществу. Но! Всё упирается в но и в случай. Не набрала проходного балла, и двери института перед ней закрылись. Возвращаться в свою деревню за 250 километров от города ей было стыдно и не охота. Да и что её там кроме молочной фермы ожидает.
Она остаётся в Иркутске, устраивается на радиозавод, получает комнату в общежитии. На следующий год она опять будет поступать, тщательно подготовившись, да и год рабочего стажа не помешает. Это всегда учитывалось.

И опять дело случая, а случаи бывают и вонючие.  В общаге жизнь не сладкая. Только после 30 лет одинокому человеку можно было рассчитывать на отдельную жилплощадь. В двухэтажном общежитии Жиркомбината в комнатах жило по шесть девчонок, шкаф, стулья, тумбочки и кровати.  Душевая комната из пяти кабинок и столько же кабинок в туалете на всю общагу. В других общежитиях в блоках из 4-5 комнат один туалет и одна душевая человек на пятнадцать. Там и скрыться негде, постоянно на людях – на работе и в общежитии. Летом куда ни шло проще, а вот зимой все окрестные ухажёры спасаются от морозов в женских общежитиях. Бывает, что набьётся в комнату столько народа, что и повернуться негде. Если стулья заняты, то садятся на девичьи кровати, устраивая на них кавардак, а девчонкам потом на них спать, до следующей смены белья. И это девчонкам приходится терпеть, нравится это им или нет. Но не всем. Были такие девчонки, что запросто выставляли за дверь тех, кто пытался сесть на их кровать. Воспитанные в своих семьях и приученные к порядку, они соблюдали его и там. Кровати застилали пикейными покрывалами, подушки с накидками. Даже в их отсутствие соседки по комнате, боясь скандала, не разрешали подходить к их кроватям.

Парни, получая отпор, тоже не наглели, зная, что девчонки могут вызвать коменданта общежития, а тот позвонит в милицию или опорный пункт милиции, который располагался рядышком  на Сенюшке.

Вот в такую ситуацию попала и Нинка. В комнате, где она стала жить, сложился уже свой микроклимат. Соседки, не обременённые совестью и таким понятием, как честь вели разгульный образ жизни, а новая скромная девчонка не очень вписывалась в их коллектив.

В это время с ней познакомился  мой двоюродный брат Сергей Березовский с дворовой кличкой Скорцени. Кличка прилипла к нему ещё с Ольхона, где ему рваный шрам на щеке оставила овчарка Ильи Орлова - Пальма. Серёга был смуглым, крепким, высоким  парнем, спортивного телосложения, мягкие, волнистые каштановые волосы уложены в причёску с помощью бриолина. Всегда в отутюженных брюках, в свежей рубашке он на девчонок производил впечатление. А злоупотребляя часто  менял, благо в Иркутске их неистребимый запас.

Соседкам Нинка, как кость в горле, они высмеивают её деревенскую скромность, отзывчивость, доброту и постепенно начинают её втягивать в свою компанию. Приглашают вечером погулять по городу, выпить вина или тащат в компанию знакомых парней, отметить какое - либо событие. Нинке стыдно постоянно отказывать новым подругам, и она постепенно стала им уступать им свои позиции.
Не возражала, когда устраивали вечеринки в своей комнате, и стала принимать в них участие. В один из вечеров подруги затащили её в соседнее общежитие «химиков», к кому-то на день рождения, где «плохие мужчины» с великим удовольствием всех девушек напоили. После чего ими попользовались. Нинка, быстро опьянев, не успела оглянуться, как её пустили по кругу. Утром привычные к такой процедуре соседки по комнате, утешали плачущую Нинку, что, мол, поделаешь, мы тоже пострадали, но не поднимать же по этому поводу шум.
Молва о «падении» новенькой быстро разлетелась по Сенюшке и жирику. А брат, узнав об обобществлении его девушки, тут же бросил её. Нинка быстро покатилась под гору, сил сопротивляться обстоятельствам не было.

Гулянки с подругами в мужских общежитиях сразу дали о себе знать. Тяжёлое похмелье, опоздание на работу, а потом и участившиеся невыходы на работу привели её к увольнению и потере общежития, вместе с городской пропиской.
Нинка оказалась в сложном положении: плохая характеристика с места работы, отсутствие прописки, поэтому на работу нигде не берут. Зима, холодно. Спасалась в мужских общежитиях - за еду, и ночлег расплачивалась собой. Вот так она превратилась в своего рода зомби или расплывшиеся животное с отсутствием совести и чести.

Погуляв с ней ночью и попользовавшись «химики» утром выбрасывали её из общежития, у них режимная общага, проверка контингента комендантом, милицией и им не нужны были всякие заморочки. Зимой днём Нинка пряталась по подвалам новых домов, а летом  в сараях. Возле 40го и 50го домов стояли двухэтажные сараи для строителей. Строители уже ушли, а сооружения ещё стояли. Бичи и молодёжь натащили туда старых кроватей, диванов, одежды. Бичи летом там жили, а молодёжь водила туда девушек и женщин.

После ночных гуляний и порока Нинка утром брела или буквально ползла к сараям, иногда совсем голая, если её спешно выкидывали  из общаги без одежды.
Забравшись в сараи и зарывшись в тряпье, Нинка забывалась беспокойным  сном. Но и там ей покоя не было. Находили её там мужики, у кого возникла потребность в женщине, или подрастающее поколение шестых, седьмых классов и старше забирались в сараи, чтобы на Нинке сделать себя мужчиной. Она часто и не просыпалась, пока по ней лазили, лишь бы не били.
Юные шкеты, которым ещё рано было пробовать свои пистолеты в деле, посмотрев, что делают старшие, бежали домой и жаловались своим матерям. Тогда собиралась толпа разозлённых тёток и с палками, и прутьями бежала к сараям. Вытаскивали Нинку на свет Божий за волосы, лупили кулаками, палками, прутьями. Вырвавшись из злобных рук Нинка голая бежала куда глаза глядят, лишь бы скрыться от побоев.

Летом 1970 года, через год после её приезда в Иркутск, это существо уже мало походило на ту приехавшую симпатичную, пышущюю здоровьем  селянку.
В один из жарких летних дней у протекающей в том районе речонки Кая собралось много народа: женщины, мужчины, молодёжь, многие пришли семьями с детьми. Народ купается, загорает. Тогда речка ещё несла  свои полные воды и не была так сильно загажена, как сейчас.

Там же и мы своей компанией. Принесли с собой пиво, вино, играли в карты, волейбол. После обеда возле нас появляется Нинка Ягодки-цветочки. Пьяная в хлам, сидит голая на земле, напевает песенки, смеётся, но соображая, что все на неё смотрят, начинает выкидывать фокусы. Держит в руках деревянный сучок и, раскорячив ноги суёт его себе в …, при этом поглядывая по сторонам, какое производит впечатление. Мужики и парни смеются над её выходками, нормальные девушки, переходят от неё подальше, а матери, возмущаясь, убирают своих детей.

Потешившись, Нинка переходит к другой процедуре – стала совать себе зажженную сигарету  взад. Но промахнувшись, сунула её зажжённой стороной и, закричав, метнулась в воду, чтобы притупить боль. Когда успокоилась, стала ползать на четвереньках по земле, изображая толи корову, толи собаку, кто её знает. Держа в руках прут, подползла к нам и остановилась возле двух сидящих братьев, старшего из них звали Анатолием, он осенью вернулся из армии. Она, смеясь, суёт ему в руки прут и вертя расплывшимся задом, говорит, чтобы он бил её этим прутом.
У Анатолия лопнуло терпение и он берёт лежащий на земле кожаный солдатский ремень, в бляху которого залит для тяжести свинец и хлещет Нинку по ляжкам и ягодицам. На теле, где прилипла бляха, мгновенно вспухают багровые отпечатки звезды с серпом и молотом. Нинка, завизжав, убегает вся в слезах, хотя за ней никто не гонится.

Утром нашу компанию вызывает к себе  наш участковый  старший лейтенант Алексеев. Я уже годом раньше имел с ним неприятную встречу, и не очень хотелось бы вновь светиться.  Мы приехали с братом с Байкала, и я привёз собой рыбу для продажи – сотню отборных, крупных омулей. Вечером шлялись по Хужиру, утром рано приехали в аэропорт, естественно не выспались. По приезду легли досыпать, но разбудил звонок. Открыли дверь, а там стоит участковый и требовательно мне говорит:
-Ты привёз рыбу, веди в тёщину комнату.
Проходит в квартиру и прямиком туда, как будто он там сам поставил чемодан. После моя тётка отмазала меня, чемодан пустой вернули, акт уничтожили. Сдал  меня тёткин муж Георгий, а чего это ему пришло в голову, никто не знает. Я собирался продав рыбу, купить себе костюм к школе и ещё вещей, но пришлось донашивать старое. Ту рыбу мне до сих пор жалко, жлоба, наверное, давит.

Вот и опять я попал перед светлыми очами участкового.
В кабинете сидит Нинка. Она написала о побоях заявление в милицию и сейчас, задрав подол, показывает на ляжках и жопе пятиконечные советские звёзды.
Раздавшийся наш смех, Алексеев быстро прерывает и начинает допрашивать всех по очереди.
Анатолий рассказал всё, как было дело на берегу Каи, а мы подтвердили. Нинка поначалу пыталась оправдываться, но потом, потупив голову, замолчала, искоса на нас поглядывая.
Участковый, выслушав всех по очереди, стучит кулаком по столу и, обращаясь к Нинке, говорит:
- Если ты ещё раз сука напишешь подобное заявление, я привлеку тебя к уголовной ответственности за ****ство и развращение малолетних детей,  и упеку тебя до трёх лет в колонию. Поняла?
Если не прекратишь тунеядничать и не пойдёшь работать, то посажу на год за тунеядство, и нарушение паспортного режима.
Собрались все, и пошли отсюда: хулиганы и потерпевшая. Тоже мне нашлись учителя!
Вот такая, неполно описанная  мною жизнь, стояла за плечами Нинки Ягодки-цветочки, за два года до этого вечера.

Люська Михалёва прижимается ко мне и вполголоса спрашивает, за что её так бьют. Мне тоже стало интересно, и я спрашиваю у парня, рядом с которым мы стоим. Он, оторвавшись от созерцания битвы титанок, со смехом поясняет:
-Они решили с парнями погулять вечером, собравшись у приятеля в квартире, благо его родители уехали на выходные дни  в деревню. В гастрономе на Сенюшиной горе они закупали всё необходимое для пьянки, когда заметили крутящуюся рядом Нинку, которая строила им глазки и заговорщицки подмигивала. Потом, не выдержав, она подошла к ним и жеманно улыбаясь, пропела:
- Парни, вы не угостите даму вином?
Парни переглянулись и в унисон ей отвечают:
- Угостим! Только, чур, за интерес, отработаешь на всех.
Нинка, обрадовавшись, заспешила, пока не передумали:
- Не вопрос, меня не убудет, хватит на всех.
- Тогда замётано.

Гулянка была в разгаре, когда Нинку вызвали эти три девицы. Они попросили её, чтобы она переговорила с парнями, и те бы взяли этих девиц в свою компанию. Но Ягодки-цветочки уже изрядно подогретая водкой, лихо послала их:
- Ходят, тут всякие ****и, шакалят. Я и без вас управлюсь, обслужу всех, и захлопнула перед ними дверь.

Обескураженные Нинкиной неожиданной наглостью, девицы настреляли у знакомых прохожих денег, купили бутылку портвейна, накатили её и пришли к Нинке с разборками. Вытащили её из квартиры на улицу и там дали волю своим  оскорблённым чувствам, о чём парень мне со смехом поведал.

 Мне, наверное, стало её жалко, я помнил её такой, какой  она приехала, а может ещё и чувство самосохранения:
- Галка, ты же убьёшь Нинку, остановись!
- Да пошёл ты!
- Я- то пойду, а ты на нарах своё причинное место сушить будешь, хотя вон Ковырялка тебя ублажит, она на это мастер.
Тут и Наташка встревает, запыхавшись, трещит:
- Чего ты лезешь не в своё дело?
- А ты, Ковырялка, пасть-то закрой, из неё скверно пахнет.
Я, уже обращаясь к ржущей толпе парней:
- Парни, а вы чего смотрите. Сейчас эти кобылы забьют до смерти  Нинку и мусора опять нас всех перетрясут, оно нам надо?


Буквально недавно, ещё по холодам, мы пришли в общагу  радиозавода на Сенюшиной горе. Едва поднялись на нужный этаж и вошли в квартиру из четырёх комнат, как я понял, что сегодня будем иметь неприятности. Вся квартиры была забита народом, во всех комнатах  сидеть и  стоять было негде. Не успели мы найти место, где можно было более - менее спокойно стоять, как всё пришло в движение  и прозвучал возглас:
- Менты!
Слышим команду:
- Всем оставаться на местах, а после по команде по одному на выход и без фокусов.
В комнате появились милиционеры и дружинники с повязками на рукавах и стали в колонну по одному выводить нас на тёмную лестничную клетку, там тоже были люди в погонах. Вывели нас на улицу перед общежитием и стали обыскивать.

Среди нас крутился уже с месяц какой-то приблатнённый шкет, лет шестнадцати - семнадцати. Он только что откинулся с зоны, как нам говорил, в которую загремел по - малолетке. Но сидельцу это ума не добавило, поскольку в повадках и разговорах сквозила  блатная лирика, полная пафоса. В коротком демисезонном пальто, в кепке и брюках заправленных в хромовые сапоги, голенища которых были сложены гармошкой и проглажены утюгом, по уголовному этикету. Во рту блестела металлическая фикса, а за голенищем сапога он носил финку с наборной из цветного плексигласа рукоятью, которую любил демонстрировать. Когда мы  иногда проходили по дороге, мимо лагеря строго режима номер 6, что находится напротив радиозавода, у этого огольца была привычка подразнить часовых на вышках. Он визгливым голосом запевал песенку:
«Предо мною икона и запретная зона,
А на вышке сидит распроклятый чекист..»
Часовой на вышке лязгал затвором автомата и предупреждал, что откроет огонь, если он не закроет рот. Пацан смеясь,  довольный замолкал и на всякий случай отбегал подальше.
Нас его выходки не сильно радовали, но и прогонять из своей компании не стали. Там места хватало для всех.

В этот вечер он был изрядно пьян и тоже пришёл с нами в общежитие. Когда очередь для обыска дошла до него, он, согнувшись, выдернул из-за голенища финку и дико крича, кинулся на стоящего перед ним участкового.
Старший лейтенант Алексеев, мужик двухметрового роста, мгновенно среагировав, выхватил из кобуры ТТ, и передёрнув затвор приказал:
-Бросай нож на землю перед собой, стреляю  на поражение без предупреждения.
Пацан понял, что это уже не шутки и, бросив нож на землю, растопырил руки над головой. К нему тут же подскочили милиционеры, заломили руки за спину и, обыскав, закинули в стоявший рядом Газ-69 с решётками. Больше это паренька мы не видели, каждому своё.

А нас после обыска, в окружении ментов и дружинников, повели в опорный пункт милиции. Все недоумевали, что произошло и, идя толпой, негромко переспрашивали друг у друга. Тут раздаётся громкий голос парня из нашего дома Серёжи Попандопуло, болтливого всёзнайки:
- Да я знаю, сегодня квартиру на Сенюшке почистили!
Ближайший к нам мент, услышав его слова, взглянул на него запоминая, а после водворения нас в опорный пункт, с помощью коллег изолировал от нас.

Нас опросили, кто, где был днём в указанное время, чем занимался. Когда до меня дошла очередь, я сказал, что был на практике. Мы курсанты пароходства готовили суда к летней навигации, поэтому у меня было железное алиби. Алексеев записав мои показания, сказал:
-  Проверим твои показания. Ты бы ольхонский меньше крутился в этой компании, а не то загремишь, как этот ваш дружок.
Я не стал с ним пререкаться, зачем дразнить служивого, себе дороже обойдётся.
Попандопуло выпустили из КПЗ только через три дня, когда кража была раскрыта и злоумышленников пойманы. Сам виноват, не болтай лишнего.

Вот об этом я и напомнил наблюдающим за дракой парням. Те и сами уже пресытились зрелищем и стали сообща растаскивать бойцицек. Девицы уже выдохлись, но матерились отчаянно. Нинка Ягодки-цветочки благоразумно растаяла в темноте, от греха подальше. А мы с Люськой тоже пошли своей дорогой к дому.

На следующий день утром проходим там с моим приятелем Саней Колесниковым. Он малыш двухметрового роста с узенькой щёточкой редких усиков, учился в Благовещенской мореходке, но за драку был исключён, но любил иногда пощеголять в курсантской чёрной форме: шинели и расклешенных брюках, мичманке. Мы  с ним купили трёхлитровую банку пива и ищем себе компанию, чтобы не было скучно, а может и добавить чего-нибудь покрепче.

Возле конечной остановки автобуса 8 маршрута  «Жиркомбинат- Марата», у деревянного дома на лавочке, сидит с сумкой и сеткой Нинка Ягодки-цветочки. Лицо, шея и руки в синяках, и кровоподтёках. Мы подходим к ней:
- Привет, красивая!
Нинка неопределённо мычит,  потом с трудом говорит мне:
- Спасибо тебе, что вмешался вчера, они бы меня убили.
- Сама виновата, не болтай чего не надо, они же подруги твои. А ты куда собралась?
- Да какие они мне подруги, хотя такие же, как я. Домой собралась, вот заняла денег и еду на автовокзал. Не убьют здесь, так под забором сдохну.
- Выпьешь пива? Поправь голову.
- Нет, не буду, если выпью сейчас, то уже не уеду никогда. Спасибо!
- Ну ладно, как знаешь, удачи тебе.
- Спасибо!

Она осталась дожидаться автобуса, а мы пошли по своим делам, искать приключений, жизнь продолжается. Больше я её на Сенюшке не видел и не слышал, наверное, уехала.
Потом жизнь закрутила меня самого в водовороте событий и я забыл о ней.

Прошло много лет. В средине 90х годов приезжает из Качуга мой двоюродный брат Сергей Березовский, он там работал в филиале общества инвалидов председателем. Увидев меня, он говорит:
- Ты знаешь, кого я встретил в Качуге?
- ???
-Помнишь здесь жила Нинка Ягодки-цветочки, я ещё с ней ходил до армии?
- Ну, конечно, помню – и рассказал ему, как она уезжала, много лет назад.
- Так вот, на днях ко мне пришла женщина с просьбой помочь ей приобрести через общество коляску для её сына инвалида детства. Она меня не узнала, а я её узнал сразу, хотя прошло много лет. Это Нинка.

У Сергея была изумительная память, он никогда дома не учил уроки, кроме письменных работ. Остальное всё запоминал в школе. Он, может быть, пошёл бы далеко, но жизнь сыграла с ним злую шутку, и он  остался никем.  Но хорошо помнил лица людей, имена, фамилии, адреса и номера телефонов, даты и никогда не записывал их.
Они с ней поговорили, вспоминая прошлое, и он пообещал выполнить её просьбу. Что он и сделал, поставив на уши Иркутск, в те уже тоже далёкие  бандитские 90е.

Не знаю, жива ли Нинка, а Сергея уже давно нет в живых. Пусть этот небольшой рассказ будет памятью о тех, кто рождён был для полёта, а жизнь заставила их ползать.

Сергей Кретов
Баден-Баден, 19 февраля 2012 года