Амареттовый блюз, или о чем молчала черная кошка

Полностью повесть можно прочитать            
http://www.proza.ru/2013/09/15/1101

            АМАРЕТТОВЫЙ БЛЮЗ
         Или о чем молчала черная кошка
 
                …Ты обними меня,
                как небо землю обнимает,
                как языки огня
                дрова в печурке обвивают,
                как к берегам волна
                касается волною пенной,
                как лепестки цветка
                луч солнца гладит откровенно...
               
               
                ПРОЛОГ
                (а как же без него?)

      За окном мчащегося поезда ночь безжалостно кромсала реальность тонкими стилетами звездных лучиков.
     А поезд  нервно постукивал на стыках и покачивался-пританцовывал  в такт ему только ведомой мелодии. Соседка по купе, выговорившись, спала, чуть похрапывая и постанывая во сне. История, которую она рассказала, стара как  мир: любовь, измена, примирение. Ничего нового, ничего такого, чтобы  удивиться, впечатлиться. Наверное,  поэтому Вероникин сон –  от скуки, что ли? –  прыгнул за окошко, да и был таков.
    Вероника ...Да-а, наградили родители имечком! Маменькина идея. Это она, начитавшись романов, придумала такое. Очень уж красивым и романтичным оно ей показалось. Прямо, как раз  для веснушчатой русоволосой девчонки, которая  бегала по лугам на окраине города летом  в ситцевом платьишке, чаще босоногая, а зимой  в огромных - на вырост - валенках, в   цигейковой шубке, купленной на барахолке и обогревшей за свою бытность не одного сорванца. 
        В этом босоногом детстве из-за имени она  не очень-то и страдала.  Зато в подростковом возрасте почти ненавидела его, особенно когда ее называли Никой - вот уж нашлась богиня победы с лицом, обляпанным  конопушками (они каждую весну нахально выпрыгивали на нос и щеки –  погреться на солнышке, надо полагать). Только одно примиряло ее с Никой –  так  назвал ее Артем, сосед и первая детская любовь. Хотя он чаще  звал её Нитка, и обосновывал: он –  Артем –  иголка, а Вероника –   Нитка.  Потом Артем уехал,  и когда кто-нибудь называл ее Никой, сердце  девчушки сжималось от несвойственного в ее возрасте чувства потери.
        Шло время, Вероника  выросла, и стало все равно: Ника, Вера,  Вероня, Верона, даже ворона, как ни называй, ничего не задевало, все было до фонарей.  Нет, не до тех, которые тускло светили на улочке, где жила девочка с веселыми конопушками. А до других, невсамделишных, вымышленных.
     Ника прижалась лбом к темному стеклу, оно приятно холодило и как волшебное зеркало, показывало картинки из жизни трехнедельной давности. Как строгий пастух собрала Ника разбежавшиеся в панике воспоминания в одно покорное ее воле стадо. Одна реальность ушла из-под ног, другая, неслышно подкравшись из-за спины, накрыла с головой...
   
          
                СРОНИЛА КОЛЕЧКО
                (длинная, скучная, первая глава)

...  Город готовился встречать Новый год, да что там говорить, не просто Новый год -  новый век, новое тысячелетие. Рубеж между двумя тысячелетиями  назывался иноземным словом -  "миллениум." Оно без конца звучало отовсюду: с телевизионных экранов, из радиоприемников, даже бабульки, в солнечную морозную погоду случайно встретившись во дворе, сбившись в стайки, как нахохлившиеся воробышки, со знанием дела шамкали: «Слышь,  Степанна, муленим идет! Ой, чо будить!»   
    Страсти в связи с грядущим событием накалялись с каждой минутой. Чем только  не грозили падкому на всяческие пророчества, впечатлительному люду: сбоем всех компьютерных систем и как следствие, чуть ли не ядерной войной,  обещали конец света, падение астероида и бог весть что еще. Народ охватило смешанное чувство панического страха, смятения, беспокойного трепета и обывательского любопытства: что будет, что будет?!
       А у  Ники уже  наступил свой конец света.
 Два дня назад она обрела новый  статус –   разведенная женщина,  и пока еще ей было трудно  это звание применять  к себе, хотя она ничего не потеряла от развода.
     Нет, неправда, потеряла –  восемь лет жизни, молодости. Она потеряла уверенность в себе, как в женщине. Она потеряла самое главное  и дорогое - своего ребенка, который не родился из-за неудачного Никиного падения во время очередной бессмысленной  ссоры с Павлом, теперь уже бывшим мужем. К слову сказать, в Пашке было  намешано много всего: и хорошего, и плохого. Но, похоже, свое "хорошее" он  прятал так тщательно, что сам потом не мог отыскать. Зато "плохое" лезло изо всех щелей и щелочек его личности, как перебродившая опара из квашни.
    До  развода  все в жизни Ники казалось стабильным и размеренным, незыблемым и вечным, как каменные  идолы на острове Пасхи. А на поверку оказалось, что это и  не идолы вовсе, а конструкции из доминошных костяшек, которые стояли в четком порядке. Но тронули одну, и она, падая, увлекла за собой остальных -  такая вот цепная реакция.
   Брак с Пашкой был скоропалительным и даже легкомысленным. И все потому, что   строгая опека  матери, у которой Ника была единственным ребенком,    показалась вдруг невыносимой, и захотелось свободы, независимости. Ведь если сидишь в тюрьме, надо хотя бы готовить побег, пусть даже нет шансов. Замужество - не это ли выход из тесной клетки правил, запретов, ограничений и контроля?
    Но, вырвавшись из-под одного надзора, Ника попала под другой, более жесткий, и в  чем-то унизительный. Поначалу были отважены все подруги, дескать, дама ты замужняя, нечего тары-бары разводить. Спорить и бунтовать Ника не стала, а вдруг так и надо, вдруг все так живут. Потом были напрочь исключены кино, театр, вечера отдыха и  вечеринки на работе. Это тоже было сдано без боя -  нет, так нет, обойдемся. Жизнь сосредоточилась на домашних хлопотах и работе.
    Долго до Ники не доходило, что эти жесткие рамки просто элементарная ревность - глупая, беспочвенная, бессмысленная. А когда поняла, ей стало так тошно. Тем не менее, Ника  пыталась убедить Пашку, что она "ни сном, ни духом", что  ни на кого, кроме любимого мужа она не смотрит и думать не смеет. Пустой номер! Все доводы разбивались об глухую стену упертости и какой-то недалекости.
    Почему-то считается, что между понятиями  "ревность" и "любовь" можно поставить знак равенства. Ревнует - любит, любит -  ревнует. Ерунда! У большинства ревнующих почти всегда отсутствуют признаки любви. Для них женщина - всего лишь    территория, которую надо оберегать от любых попыток посягания на нее другого, чаще всего, гипотетического самца.
Вот и получалось, что чем старательнее Ника оправдывалась, тем глупее Пашка ревновал, подбрасывая сухие ветки в костер идиотского чувства вины, и ей порой хотелось  добровольно встать в какой-нибудь угол, пока не была назначена в качестве наказания прилюдная порка.
  Сколько времени продолжался бы этот "бракованный" брак, если бы однажды Ника не увидела своего добропорядочного супружника  с букетом красных роз, встречающего  выходящую из магазина обуви эффектную брюнетку чуть более двадцати лет. И все! Будто прозвучал гонг, извещающий о конце схватки на ринге. Какой смысл продолжать эту пародию на семейную жизнь? 
      Ника, ощущая тупую боль в груди,  решительно поставила жирную точку на этой жизни. Будто жарким майским полуднем нырнула  в по-весеннему ледяную воду – страшно, а надо. Павла, конечно, не   обрадовал такой поворот, его устроило б, если бы все оставалось по-прежнему, так сказать, и "овцы целы и волки сыты". Его да, но не Нику.
  Милка, закадычная подружка, пытаясь успокоить, твердила,  что не бывает счастья в кандалах. И что развод всего лишь повод начать жизнь  с чистого листа. Банальные истины, их Ника и без Милки знала.  И приняла ситуацию без показательного трагического надрыва. Кто-то умный сказал: «То, что не убивает – закаляет!» Она  просто смирилась с тем, что  пришлось пройти  через не очень приятную процедуру, понимая, что нужно время, чтобы все улеглось – досада, обида на весь мир и на себя в первую очередь, что развод – это не смертельно, и все еще будет в ее, Никиной, жизни. 
         Но, тем не менее,  непонятно откуда взявшееся чувство потерянности и  брошенности ходило по пятам,  куда Ника, туда и оно. Это чувство назойливым лейтмотивом бормотало:
        Словно в ракушке жила
        Здесь  любовь ненужная,
         Как песчинка все ждала
         Миг, чтоб стать жемчужиной.
                Не дождалась, умерла,
                Истекая нежностью.
                Опустились два крыла
                Перед неизбежностью...
  Вероника жаловалась Милке:
 - Представляешь, докатилась, стихи из разбитого сердца просочились, не понимаю, откуда.
А Милка посмеивалась: «Когда человек перестает что-либо понимать, он на верном пути».
     В тот новогодний вечер Ника, послонявшись по комнате, разозлилась на себя. Чего киснуть-то? Что произошло страшного, несовместимого с жизнью? Сколько  женщин  прошло по этому пути, и не один раз. Ну, развелась, и что? Жизнь продолжается. Пусть настроение дает ненужный сбой, пусть не хочется никого видеть и слышать, но жизнь-то продолжается. Да, пожалуй, в самую точку утверждение, что люди долгое время просидевшие в темнице, боятся выходить на свободу. А чего бояться-то? Свобода она и в Африке свобода. Просто нужно время, чтобы привыкнуть к ней.
    Пристыдив свое скулящее сердце, Вероника накрыла праздничный стол. Для себя, любимой. Потому что надо было чем-то заняться, ведь любые, самые простые действия, дарят иллюзию, что не обстоятельства задавили тебя непомерным грузом, а ты одним легким движением  расправилась с ними.
   Потом она нарядилась в новое платье,  купленное месяц назад   в столичном бутике.  И вовсе не потому что, надев обновку, пытаешься примерить  на себя новую роль в спектакле под названием «Жизнь». В конце концов, Новый год –  Никин самый любимый праздник. 
        Ее приглашали  в гости и мама, которая жила за городом, и Милка, решившая на широкую ногу отпраздновать миллениум.  Однако идти никуда не хотелось –  ловить сочувственные взгляды и выслушивать всякие правильные слова, о том, что еще молода и все впереди? Нет уж, увольте!   
    Но в пустой комнате с празднично накрытым столом (для кого, спрашивается?)  слезы непрошено закипали в глазах, как чайник на плите. И тут  же гордость - бдительный пожарный -  тушила этот огонек обиды и жалости к себе. Да еще Багира, кошка, черная, как безлунная ночь, похожая на пантеру (за что и получила имя), с насмешкой смотрела  на Нику:  «Ну, что  удумала! Будто бы есть,  о чем слезы лить!" Ника  согласилась с мудрой хвостатой подругой: "А и, правда, не о чем!" Багира грациозно выгнула спину,    демонстрируя свою кошачью привлекательность, как это умеют делать только кошки и негромко мурлыкнула:  «Вот и молодец! Ты моя  умница!  Я же с тобой, а значит, все-все  у нас будет хорошо! А счастье твое совсем-совсем  близко».
      Багира не ладила с Пашкой, поэтому сейчас торжествовала: как же, как же, ведь она, Багира, оказалась права в своей неприязни к бывшему хозяину. Не тот он мужчина, который подходит им с Вероникой, ох, не тот, мяу…
     Ника  нежно погладила Багиру. Ее, крохотным -  с ладошку -  котенком подарила в день свадьбы неугомонная Милка, чтобы  в будущей  супружеской жизни это была единственная черная кошка  между молодоженами, но, увы, кошек оказалось так много – не счесть...