Я ее наблюдал...

Я ее наблюдал в многоликом кругу ее сверстниц.
Они вместе бывали на улице, в школе, в кино.
Я за ними следил, как коперники в сонме созвездий
за движеньем планет... И ее отличало одно.

В их беспечности юной, во вспышках их звонкого смеха,
в звездном блеске их быстрых, с лукавинкой, глаз, – ох, каких! –
в их движениях легких, в стремленье изведать успеха
в ней уж виделась женщина больше, чем в каждой из них.

С безотчетным, быть может, природой ей данным уменьем,
подчиняясь инстинктам сродни ей крылатых существ
и души ее тонкой каким-то летящим веленьям,
она делала вдруг изумленно-пленительный жест.

В ее голосе часто звучала какая-то нота,
от которой у сверстников сладко щемило в груди,
и была не страшна им какая угодно работа,
и волшебные дали им грезились там, впереди.

От нее исходило чарующей силы сиянье –
не пустой мишуры – от ногтей до фальшивых ресниц –
её внутренний свет создавал ореол обаянья:
перед нею хотелось склониться молитвенно ниц,

как склоняется грешник с надеждой в преддверии рая
и в сиянье небес озирает свой жизненный путь.
Но она ведь была не небесная дева – земная:
как дышала ее целомудренно-юная грудь,

как сиял ее взгляд, оставаясь таинственно-лунным,
и какую тот взгляд предвещал негасимую страсть, –
когда что-то извне пробуждало души ее струны,
получивши над ней, хоть на миг, но счастливую власть!...

Триединством её были ум, красота и искусство,
но её существом управлял первобытный инстинкт.
Что предпримет она, на какие  решится безумства?
Что отринет душой, что воспримет и даже простит?

В чем увидит она настоящее женское счастье
и кому безоглядно подарит свободу свою?
Кто войдет в ее жизнь, как властитель волшебного царства?
Наблюдая ее, я тревожные думы таю.

В круговерти судеб мы подвластны свершениям рока,
но нередко и сами свою предрешаем судьбу.
Кто идет напрямик, кто петляет умело и ловко...
Я красавицу видел однажды лежащей в гробу. –

Испугалась позора. Другая, с притворною грустью,
в окруженье поклонников здесь же стояла в толпе.
Она будет везде, даже в самом глухом захолустье,
за двоих танцевать, за двоих наслаждаться и петь.

Сколько разных путей, сколько трудных в пути поворотов!
Пусть в душе нам всегда путеводная светит звезда,
пусть она нас зовет сделать в жизни счастливым кого-то –
в этом счастье найти, скажем прямо, судьба хоть  куда...

Не читаю мораль: назидания здесь неуместны, –
я ей счастья хочу и об этом тревожусь слегка.
Ведь в груди у нее, у моей героини прелестной,
бьется сердце Ривьер, а ривьер означает река.

Пусть течет ее жизнь незастойной рекой полноводной;
кем бы ни был потом тот избранник ей, друг или муж, –
пусть он будет достоин ривьерности этой природной,
пусть из племени будет таких очарованных душ...

Я смотрю на нее и питаю к ней странное чувство –
в нем трепещет душа, оно властно влечет меня ниц.
Нет, не зря ради женщин мужчины свершают безумства –
если это не так, это вовсе не к чести для них.