Диван. Глава четвёртая

         В Одессу Миша впервые попал в семьдесят четвёртом году, будучи в командировке на завод «Прессмаш». Прибыл с указанием своего генерального директора –  без пресса не возвращаться! Вызванный к нему в кабинет, он получил краткий, но выразительный наказ.
         – Поезжай в Одессу и ускорь получение пресса. У снабженцев возьми бумаги, наряды. Ехать надо тебе, Захаров. Почему, говоришь? Да потому, что с  производственниками надо разговаривать на их языке – языке техники, а ты специалист, язык этот знаешь.  Когда будет ясна ситуация, позвонишь, подскочит к тебе кто-нибудь из снабженцев. Понял? А чего стоишь тогда?
         Это «понял», зная их генерального, надо было понимать, как редкий по красоте и силе пинок под зад. Для ускорения. И ещё это означало, что командировка предстоит непростая и долгая. Иначе, зачем бы стал вызывать сам, генеральный? Но в этой командировке был для Миши и плюс – возможность подобрать на «Прессмаше» недостающие материалы  для диссертации. Что-то он с ней завозился. Начал за здравие, а, оказалось, пороху маловато.
         – Поселиться надо у какой-нибудь «бабули»,  в частном секторе.  И дешевле, да и кормить могут, если договоришься. Да договоришься, коль захочешь. – Так ему советовал поступить хороший приятель, Женька Масошин, когда Миша заскочил к нему в отдел.
         – В гостиницах никогда мест нет. Они тебе и не нужны. Я же сказал, найди какую-никакую бабушку, у неё и остановись. Что значит, у кого спросить? В самом лучшем справочном бюро – и он засмеялся, – а лучшее справочное бюро – парикмахерская. Зайди в парикмахерскую, пока стрижёшься, только задай вопрос – так все, кто там работает, включатся, ещё и замучают советами.
         – Снабженец – это не профессия, –  гордо и часто говорил Женька, цитируя своего начальника – снабженец – это национальность! Тебя выставили в дверь, зайди через окно!
         От генерального Миша сразу же зашёл в кабинет своего начальника техотдела, чтобы  передать суть разговора. Тот был уже в курсе дела.
         – Оформляй командировку. Получишь, деньги, попроси снабженцев забронировать билет, у них со всеми контакты есть, наверняка и с билетной кассой. Телефоны одесского завода возьми. И, вообще, звони!
         Сентябрьским утром, около десяти, поездом из Воронежа Михаил Захаров прибыл в Одессу. К сожалению, это событие осталось неотмеченным в хрониках города.
         Выйдя из вагона на привокзальную площадь и осмотрев окрестности, он удержал себя от фразы: «Нет, это не Рио-де-Жанейро».
         –  В Одессе не надо строить из себя Остапа – говорил ему Женька, по долгу службы бывавший в этом городе. – Здесь и без тебя каждый второй – Бендер.
         Вернувшись в зал ожидания, Миша засунул в автоматическую камеру хранения свой багаж – спортивную сумку и, уже налегке, отправился открывать для себя Одессу.
         Было прекрасное тёплое утро рабочего дня и народу было немного – дети на занятиях, взрослые на работе, отдыхающие, (бархатный сезон) вероятно, уже на пляжах. Гулять, осматривая город, было  интересно и приятно. Лёгкий ветерок с моря, ещё не жаркое солнце.
         – Попадая в новый город – учил друга тот же Женька – старайся сам на всё смотреть и пореже расспрашивать. Крепче запомнишь.
         Ещё в вагоне соседи выдали ему обширную информацию о привокзальной части Одессы, так что, он шёл, не боясь заблудиться.  Вот и сейчас, пройдя  поперёк Большую и Малую Арнаутские, стал забирать всё влево и влево. Выйдя на Преображенскую, двинулся по ней дальше и скоро наткнулся на парикмахерскую. Постоял, закурил. Пока дымил, слушал Высоцкого из одного окна, а из другого дома – Магомаева, с «Королевой красоты». Но вот, из дверей парикмахерской вышел стриженый клиент. Пока он выходил – из парикмахерских дверей звучали японские «Каникулы  любви». «У моря у синего моря ….». Миша докурил сигарету и толкнул дверь парикмахерской с надписью «Юность».
         Внутри два мастера (правильнее было бы – мастерицы) работали с клиентами, причём одна, что постарше, только начала стрижку. Два шкета, лет по десять, сидели у столика с журналами и что-то внимательно рассматривали.
         – Это надолго – подумал он, – надо сваливать. Небось, в центре не одна парикмахерская?
         – Лиля! Клиент уходит – сказала та, что постарше, не повернув головы. – Вы не уходите, клиент, хлопчики-то стригутся за пять минут, у их стрижка одна – «под Котовского», на другую им мамка  гроши не даёт.
         Светловолосая Лиля, та, что помоложе, подошла с улыбкой, удивительно открытой и искренней:
         – Не уходите, мы вас сейчас обслужим. Плохая примета, когда клиент, да такой интересный (это она добавила, уже чуть жеманясь) уходит с утра. Денег не будет.
         – Это только девки радуются, когда клиент утром уходит, а нам это сплошное разорение. И клиент ушёл и денег не будет – добавила та, что постарше и засмеялась.
         Вместо слова «девки» она произнесла другое, неизвестное Мише слово, но смысл его он понял правильно и, тоже засмеявшись, присел на свободный стул. Куда торопиться? Ведь и зашёл сюда, чтобы поговорить и попробовать узнать, где поселиться.
         – Ха, Лиля, ты поулыбалась, клиент-то остался, тебе его и стричь. Давай, заканчивай брить Семена Петровича, усаживай гоя в кресло, да поглубже, чтобы не сбежал. Семён Петрович, как хочешь, без одеколона не отпущу. План на чём давать прикажешь? Как чем освежить? Большинство мужчин просит «Шипр», а хочешь, «Красной Москвой» можем освежить? Не надо мне твои копейки «на чай», лучше дай мне на сахар и на курочку. Можешь дать на трамвай, всё равно домой пешком иду. Конечно, шучу. Пошёл? Не забудь передать Малке привет от меня. – Вот такую  тираду услышал Миша от мастерицы, что постарше, под магнитофонное пение японских сестричек. И ещё, сообразил, что «гой» – это про него.
         – Что будем с вами делать? – это Лиля стала расспрашивать, с  улыбкой смотря на его, цвета старой соломы, шевелюру.
         – Давайте делать «канадку», но перед этим помоем голову. Я же с дороги.
        –  Конечно, помоем. И стричь я вас буду только ножницами на влажных волосах. А вы кто? Мы раньше вас здесь не видели,
         Неизвестно почему, но Миша честно вывалил всё. Рассказал и про командировку, и про Женьку, научившего зайти в парикмахерскую, и что зовут его Миша, и что ему двадцать семь, рост сто восемьдесят шесть, вес шестьдесят восемь, и что он холост.
         – А на сколько вы приехали, Миша, – это та, что постарше.
         – Точно уж не скажу, но ожидаю, что недели на две. Чувствую, что мне  к вам придётся не раз приезжать – здесь он вздохнул, зная утверждённый  министерством план реконструкции своего завода с переходом на одесские прессы.
         – Значит парикмахерская – это справочная – улыбнулась та, что постарше. –  Работай, Лиля, работай, а то у тебя столбняк появился. Ну, что же, Миша, Лилю вы уже знаете,  а меня зовут Кира Исааковна. Кстати, как ваше отчество? Михайлович? Это уже интересно. А фамилие ваше как? Захаров? Странно – Михаил Михайлович …и Захаров. А вы не ошибаетесь? Ну, ладно, а чего это вы вздохнули, когда сказали, что ещё придётся приехать в Одессу. Я думаю, что вы будете вздыхать, когда придёт время ехать назад. Вы будете хотеть остаться, а мы вам скажем: «Нет уж, ехайте, Миша, ехайте, но скорей возвращайтесь». Правильно я говорю, Лиля? Что ты только молчишь, хотя бы поддакнула мне. Я не даю слова вставить? Перестань, что может Миша обо мне подумать. Я – Аркадий Райкин? Ну, спасибо, дай Бог ему здоровья. Кстати, Миша, что я могу сказать за ваше проживание. Это не моё дело, но я бы не полезла в частный сектор. Ни туалета нормального, ни помиться где, ни телевизора. Оно вам надо? Вы человек городской и ухоженный, вам надо снять комнату, чтобы недорого, чисто, душ, чтоб помиться, опять же. Чтоб до моря недалеко. Если на две недели, то и постирать ведь надо. Есть ли у нас такие комнаты? Конечно, есть!
         Надо заметить, Кира Исааковна выдала этот монолог, не переставая стричь клиента, и, параллельно, ещё говоря о чём-то и с ним. В заключение стрижки – тот же монолог про план и одеколон. Только этот клиент уже был не Семён Петрович, а Лев Аронович.
        – Уже пошёл, Лева? Роне от меня привет.
         Даже короткое время Мишиной жизни в этой в парикмахерской, убедило, что Кира Исааковна знает всех своих клиентов, а их жёны – её подруги.
         – Так, давайте шкеты, кто первый? Не, давайте по очереди, по очереди. Ты, Яша, первый? Ну, садись, рассказывай, пока я тебя стригу, почему ты не в школе, как нормальные дети? А если ты прогуливаешь, то зачем не прогуливаешь себя на бульваре, сидишь здесь, а не дышишь свежим морским воздухом? А ты, Боря тоже сиди и думай, чтобы такое умное соврать тёте Кире. Смотрите, Миша, на этот позор, на этих братьев!
         А Миша в это время сидел с мокрыми после мытья волосами и глядел не на братьев, а в зеркало, на  симпатичную  Лилю. Очень молодое лицо, с гладкой, без морщинок, кожей, с мелкими светлыми кудряшками, природно-вьющимися у висков. У неё был хорошо знакомый ему чернозёмный тип лица женщин.
         – Что-то тебя, Лилечка, наш Миша, гляжу, смутил. Обычно, ты мне хотя бы подпеваешь, а нынче, видимо, слова не выучила, а шпаргалку дома забыла. Молчишь и молчишь.
         Лиля стала понемножку розоветь, но не отвечала Кире Исааковне. Тщательно захватывая пальцами мокрые пряди, она их ровняла  ножницами. Миша же пока про себя переваривал – «наш Миша»?   
         А Кира Исааковна полезла в тумбочку, взяла электрическую машинку и очень быстро превратила в одинаковых «Котовских» одного шкета за другим.
         – Так, давайте, рассказывайте мне, почему не в школе?
         – Да не выучили мы, тётя Кира, уроки на сегодня, а ещё нам задание всем дали по природоведению, мы его тоже не сделали – заканючили пацаны. – Лучше мы прогуляем, (может мы заболели), а то дневник домой принесёшь с колами, вот тогда достанется нам.
         Кира Исааковна долго смеялась, проводив братьев до дверей, потом выглянула на улицу, зевнула: «Пойду-ка, попью кофейку, а то засну»  и направилась в подсобку. А Миша успел немного рассмотреть её, пока она с мальчишками разговаривала.
         Брюнетка, среднего роста. Стройная, стоит и ходит прямо, не согнувшись. Так обычно ходят балерины, гимнастки. Причём осанка бросалась в глаза, стоило ей сделать хоть несколько шагов – вон, пацанов проводила до дверей, так спина прямая, живот подтянут. Смотреть приятно!  На вид ей…. Никак у него в то время не определялся  возраст женщин старше тридцатипяти. Они все казались Мише одинаково старыми. Ну, где-то, наверное, лет под пятьдесят. Всё, что из волос на голове и лице – темное, скорее чёрное. Глаза тоже чёрные, со смешинкой, чёрные брови, ресницы, нос с небольшой горбинкой. Яркий рот. Интересная женщина южного типа. С хорошим чувством юмора.
         Прошёл где-то час с небольшим. Постриженный под «канадку», получивший горячий компресс на лицо после бритья, освежённый «Шипром», а в довершении всего ещё и с укладкой на голове, Миша был отпущен из кресла. Лиля, казалось бы, ещё молодая девушка, была настоящим мастером своего ремесла. Из подсобки вышла Кира Исааковна:
         – Только присела на топчанчик кофе попить, представляешь, Лиля, и  заснула сидя. Ночь прошлую не спала. Вот он на меня навалился и свалил.
         – Кто навалился? – испуганно спросила Лиля.
         – Кто, кто!  Дед Пихто! Сон навалился. Ха, ты напугалась, думала мужик, может  какой, в подсобке спрятался? Всё тебе о мужиках думается, золотце ты моё. И правильно, кстати. Так, Миша, повернитесь ко мне затылочком. А теперь лицом. Да, Лиля, это чистая работа. Хорошая работа. Хоть на конкурс отправляй. Сколько времени сейчас? Уже двенадцать? Миша, вам дать адрес какой-нибудь бабушки лет под сорок в частном секторе? Понятно. А что вы надумали за поселение на квартире? А зачем вам её смотреть? Вы там отдыхать и спать собираетесь, или меняете Воронеж на Одессу? Скоко будет стоить? Ха, это правильный вопрос, я на него отвечу и даже скоро, после того, как мы пообедаем. Уложитесь. Я говорю, в командировочные уложитесь. А где ваши вещи. Как, на вокзале? А зачем они там живут? Давайте, шустрите на вокзал, она нога там, другая здесь, пойдём селиться и обедать.
         Миша шел на вокзал за сумкой абсолютно не торопясь, понимая, что его дождутся, да и ходьбы-то здесь всего ничего. В голове крутились, мешая друг другу, привязавшаяся мелодия «У моря, у синего моря» и стыдливая мыслишка, что женщин он ни хрена не знает. Да откуда ему знать их было? В семье? Семья у Миши совсем небольшая – он и бабушка.
         Когда ему исполнилось десять лет, отец (он не знает причину, никогда его не спрашивал) оказался в колонии, тоже на десять лет. Мать немедленно оформила развод, а сына отвезла к бабушке в Воронеж. До этого они семьёй жили в Тамбовской области, в посёлке Уварово.
         Мать снова оформила какие-то документы и уехала по вербовке на Камчатку, работать в огромном, рыболовецком совхозе. Сначала заместителем, а потом и главным бухгалтером. Позже вышла там замуж за главу района и осталась, Миша её больше никогда и не видел. Так, раз в год поздравление.
         С отцом разок встречался, специально для этого ездил в Уварово. Он там, на химическом заводе работает. Приезжал, скажу так, заново познакомиться с отцом. А у него там новая семья, он к ним и не попал даже – отец отказал.
         – Не хочу, чтобы новая семья что-то о тебе знала. Ты уж прости меня, Миша. Я этой жене ничего о своём прошлом не рассказывал, а она пока и не допытывает. Понимаешь?  Пойдём, посидим в кафе.
         Ну, посидели в кафе, попили пивка, он и поехал назад, больше, скорее всего, не поедет.
         А с бабушкой – маминой мамой, он с десяти лет. Она для него и мама, и бабушка, и самый близкий человек. Его маму рожала поздно, ей было сорок два и, когда он к ней попал, она была уже пожилым человеком. Живут они с ней душа в душу, она Мишу по жизни вела и ведёт. Без неё он никогда бы ничего не добился. Сначала в техникум заставила поступить, прямо при заводе. Он там и работал, и учился, потом во ВТУЗ, тоже при заводе. Сейчас, вот, над кандидатской работает, генеральный на собраниях в пример ставит.
         Но женщин, конечно, он не знает. Они в его жизни были, и не одна, но занимали места и времени очень мало. Не больше, чем требует физиология.
         Миша забрал сумку и быстро пошёл назад, с удивлением думая, что, пожалуй, впервые ему захотелось общаться с женщинами.
         Неужели для этого надо было приехать в Одессу?