Девять шагов

(Поэма о девочке Ли)

Над мысом дальним, синеглазым,
за лёгкой тенью облаков
заметить невозможно сразу
мой остров в золоте песков.

Я, оттолкнувшись лёгкой пяткой,
ныряю в бархатный песок,
и камень рыжевато-гладкий
мне греет ласково висок.

Весь в звёздной чешуе блестящей,
в звон хоровода погружён
попыток светлокрылых счастья,
мой загорелый Робинзон.

Он не забудет ту минуту,
ворвавшуюся в синь, когда
в его открытую каюту
с улыбкой хлынула вода.

На той волне, колеблясь зыбко,
подверженный судьбе слепой
футляр покачивался скрипки,
пытаясь дверь закрыть собой.

А мне представить было трудно,
что, может быть, когда-нибудь
под парусом простое судно
ко мне проложит звёздный путь.

Взгляд капитана равнодушен –
уйдёт на дно - и нет его,
мой синеглазый мыс воздушен
и в лёгкой тени -  ничего…

                Реминисценция на В. Набокова
                «Воздушный остров»


1. Предисловие

Непонятность стихов – не проблема героя,
кто читать не умеет – тот видит меж строк,
не сдавалась любви стихотворная Троя,
только в русской рулетке бездарный игрок.

Только в этой рулетке последняя пуля,
да и та напоследок, как дар храбрецу,
достаётся в висок безрассудством июля,
как наследства удар по родному лицу.

Всю несказанность слов мерить русской рулеткой
просто глупо порой, пожалейте глупцов,
метку пули прикрыв ресторанной салфеткой,
на которой написано несколько слов.

Я заметил, что жизнь непрочна и поспешна,
знаю я, что любовь непорочна и зла,
и безбрежна слеза, и совсем неутешна,
как роса, что щекою травинки сползла.

И свеча догорает, и гаснут все звёзды,
их торопит уйти неизбежный рассвет,
где уходят все зимы – уходят и вёсны,
их в рулетку влюблённых вложил пистолет.

Сколько нас полегло – безымянных героев,
нас, в беспамятство впавших,  фатальность – судьба,
нас, гонимых на муки, бесстрашных изгоев,
не поверивших в милость чужого суда.

Не поверивших в пламя любимого взора,
не открывших письма с долгожданным «прости»,
захотевших сбежать в тишину от позора
нелюбви, чтоб уйти и спасти, отпустив.

Жизнь по сути рулетка, там любишь по-русски,
по-другому любить нам с тобой не дано -
так любил динозавр хронологией юрской,
молодое бродило в подвале вино.

Ли, страшусь и спешу, буду завтра ведь снова
посылать на Голгофу ночную свечу,
буду ждать приговора любимого слова,
если слово жестоко – под стать палачу.

Если слово и камень в пути нераздельны,
если локоть и стол неразрывно срослись,
если в струнах дороги живут параллельно –
берегами заплачет ночной гитарист.

Наш открытый прилив незатейливых истин,
затопивший мой частный ночной кинозал,
лучше вылить в вискИ отгоревшее вИски,
чем для пули отлить барабанный вокзал.

Сам придёт этот миг, от меня не зависит
этот год, этот век, этой вечности ход
в наш заоблачный плёс, где закатные выси
алой кистью раскрасит мой друг Дон-Кихот...

2. Девочка Ли

Ускользать от меня стало делом привычки,
только взгляд свой направишь в заметную цель,
не могу обойтись без заветной отмычки  –
без отмычки смычка не поёт менестрель.

Сколько нежности в слове,  в испуганной песне,
сколько боли и крови – источники слёз,
в синеву куполов, в малахит перелесья
улетает крылатый божественный Пёс.

Ты куда, друг лохматый, медовой пчелою  –
на тарелку, где в сотах обломок луны,
где тропа в молоке, где цветочной пыльцою  –
золотою мукою обсыпаны сны.

В этих детских секретах, в капризности лета
спрячет грустную песенку девочка  Ли,
и щемящие сны голубого рассвета
разольются браслетом горячих молитв.

Золотистым корсетом – чешуйчатой змейкой
так зацепит за руку, поставит перо,
разбежишься и прыг! серебристой уклейкой  –
не соврали, колдун, наши карты Таро.

Абрикосы на сны – нежный абрис на косы
грустной кистью наносит мой ласковый Пёс  –
голубиные плёсы в речные откосы,
на хвосте, как сорока, росою принёс.

Где крылатками клён, где крапива и мята,
где грудным молоком изошёл чистотел,
плачет наша кукушка, года виновато
кратким «кук», как в расстрел, отложила в предел.

Где в густых ивняках, соревнуясь улитки,
на зелёные лодки листвы соскользнув,
там на веточках мачт Ариаднины нитки
красит алый закат, окуная в волну.

Где мостки пролегли красотой измеренья,
где просторы реки мне на плечи легли,
там печальную скрипку прибило теченьем,
и её подняла босоногая Ли…

...

Ты снилась мне, тебе приснился он –
дом бабушки – доверчивый, горбатый –
но, может быть, то был совсем не сон,
а просто сказки старого Арбата.

Не покорит упрямая строка
верблюжий горб натруженного пальца,
он давит на квадратность молока
бумажного блокнотного скитальца.

Я не страдалец – постоялец, скит –
вот место пребывания поэта,
сидеть в глуши и верить, что не спит
неудержимость странного сюжета.

Вцепиться в горло чувственности строф,
дышать, душить и умирать от боли
в тяжёлых спазмах плазмы алых слов
и резких схваток непрерывных колик.

Твой  малый домик между стройных ив,
как воин, честный и непогрешимый,
палач мой - август спрячет в замок Иф,
он будет стойкий и несокрушимый.

Канатность переходов и стропил
и  эта струнность, эта стройность строчек,
час созиданья истины пробил
в морских узлах, затянутых в мой почерк.

В бессоннице луны тебе и мне
бродить по травным щекотаньям пяток,
в калитке – скрип, черёмухой в окне
стеречь его крестовую распятость.

И, презирая бредни городов,
бежать туда к зелёному кристаллу
над кровлею, измерив путь волхвов
лучом звезды над домиком усталым…

...

Блаженство бытия меняю на безумство
сердечной страсти, радости сознанья -
того, что спрятано за гранью безрассудства
и вложено в фундамент мирозданья.

Движенье времени не замедляет бега,
так на бегу  и  девочка  растёт,
вдохнув побольше ветра для разбега,
с весёлой легкостью готовится в полёт.

В её глазах всё разнотравье красок,
ковыльный блеск волос затрепетал,
миг детства так стремителен и краток –
победный миг!
             И прыг…
                на пьедестал.

Ах, эта лёгкость! Вкруг июньских ягод
деревьев летний сон, одежда не тесна,
неожидание озлобленности тягот,
реки голубизна… и золото песка...

Вечерний бред берёзок слабых – ябед,
ей отдававших из ранений сок,
загар подарит смуглость, рот ограбит –
освободит от земляники туесок.

Она не думает, летает, плачет -
обида невесома и легка,
а где-то огонёк любви маячит -
на  нитке жизни нет ни узелка…

Но, может быть, в какое-то мгновенье
она взовьётся на огне любви,
отбросив напрочь лишний груз сомнений,
с победным жестом лёгкой буквы «V»!

Как весело осуществлять движенье,
бежать, не прячась, получать в упор
все выстрелы любви, и ускоренья 
её не прятать, и  ломать забор
 
всех предрассудков, клик молвы беззубой
не превращать в тугую страха взвесь,
не защищаться перед силой грубой
нахальных глаз назойливых повес…

Смотреть глаза в глаза, не понимая,
к чему, зачем, и почему мы так,
так любим, и, не думая, меняем
вопроса знак – на восклицанья знак...

...

…в очерченности лёгких летних линий,
речные капли зацепив стопой,
целуешь серебристую картину
на фоне неба чуткою строкой,

в ней ликованье на горячих стыках
земли и неба, прозы и стихов,
по луговым низинам шёлк клубники
в набедренных повязках из листков,

подковкой-радугою над корзинкой –
изгиб моста над ягодным ручьём,
пустяк любви расплакался в низинке
и сделал вид – ему всё ни по чём,

в значеньи губ вся искренность полёта
простой береговушки из гнезда,
на синем небе трасса самолёта
с её пареньем спорит иногда,

и, вылепив гнездо на перекрёстке
простых жердей – нехоженых дорог,
с обидчивостью стройного подростка
благословит родительский порог –

дом, созданный из аромата ягод,
смолистых сосен и сухой травы,
в сплетеньях брёвен запахи залягут
эпитетами шепчущей строфы,
 
на треугольник деревенской крыши
пульсирует зелёная звезда –
увидишь свет и вечный зов услышишь
от нежности рыбацкого весла…

...

…эй, ласточка,
не залетай в таверну,
тебе звучать бегущей по волнам
на гребнях рун,
качаясь равномерно
в прикосновениях
к настойчивым губам…

…синь неба
и параметры пространства
тебе под силу,
а в простор реки
внеси своё небесное гражданство,
слегка коснись крылом
речной щеки…

…печальной тенью
мысли приоткроешь,
прольёшь стихи мне в изголовье дум
чудесным звуком нежного раскроя
из птичьих ножниц,
золотистых струн…

…и в хвостике
их маникюрных лезвий
ты принесёшь мне
алых вишен цвет,
разложишь в оригами из созвездий
лучистый нежный любящий сюжет…

…сольются в нём
пересеченья линий
на предсказаньях худенькой руки,
сплетения плывущих белых лилий
в глазах бездонных
голубой реки…

…на взлёте лета,
в музыке балета
нас не догонит слепота крота,
Дюймовочка 
моим крылом согрета,
мы вместе в пропасть…

…шаг!
и высота…

...
…время вишни придёт,
позовут голубиные сёстры
в тихий плёс окунуться,
прижаться кувшинкой к руке,
и надрезать прожилки запястий
осокою острой,
и понять,
что судьба в задремавшем скрипит челноке…

…и смирившись,
по пятнам мерцающей лунной дорожки
ты босою ногою разгладишь круги
на воде,
отразится лицо
на поверхности водной обложки,
улыбнувшись
уснувшей в колодце
вечерней звезде…

…на клинках рубежей,
на безмежьи булатной равнины,
где несётся
мой любящий
алый смешной жеребёнок
до сверкнувшей короны
далёкой и нежной вершины,
в благовесте укрыв
тонконогого дня 
перезвоны…

…где в рубинах земля -
там в хрустальных кристаллах  поверья,
где жемчужины слёз
под навесом пушистой ресницы -
в поэтический слог
там роняет заветные перья
пролетающий миг -
грустный зов
упорхнувшей жар-птицы…

...

…видишь, Ли…

…алый и синий
радужный миг полосы,
царство непознанных линий,
отблески в звуках
росы?..
грустные птиц перезвоны –

…слышишь, Ли…

…где их найти?..
кованых сосен колонны
встали
на нежном пути,
где
с грациозностью кошки
скроют свой лик
времена
в поздние всхлипы кукушки –
вязью ветвей
в письмена…

…веришь, Ли…

…искры не гаснут
в лилиях алых комет,
названа именем
ясным
будет одна из планет,
звёздные молнии чаек –
взмахи янтарных ресниц,
там
на далёком причале
ждёт Тебя…

…Маленький Принц…

3. Смятение вишнёвого ожерелья

…из уходящих вишен ожерелья
на облака развесит лунный блеск,
чуть-чуть коснётся солнца акварелью
Купальской ночи предрассветный всплеск,

в сиянии щитовника мужского
сокровища, сокрытые в земле,
увидишь взором ищущего слова
на письменном израненном столе,

там, где вгрызаясь в междометий чащи,
застрянет главный стихотворный знак (!),
в час отражения свечи горящей
застынет восковой слезою взгляд (i),

Иван-да-Марья – символы союза
тех двух стихий, в которых лёд воды,
жар пламени – мелодиею блюза
оставит мифа древнего следы,

Иван Купала на макушке лета
в вишнёвом омуте крестил инцест,
Иван-да-Марья на любви запретной
в траве воздвигли свой цветочный крест,

деревья бродят, шепчутся ветвями,
по заводям купальские венки,
и девушки вишнёвыми губами
уплывшие целуют лепестки…

...

уходят вишен алых паруса
за горизонт, на смену им приходят
других времён иные чудеса
изменчивой и плачущей природы,

в ночь воробья мне весточку пришлёшь,
отрезавши пером ночного бденья
кусочек сна, к которому пришьёшь
на веточку вишнёвое сомненье,

исход июня – день двадцать восьмой,
испив глоток минуты многотрудной,
обнимешь, поцелуешь, скажешь "мой..."
под парусом таинственного судна…

...

…влюблённая
вишнёвая пора,
округлых алых огоньков
мерцанье,
рассветных вен протоки отворя,
цветок не верил в жизни отрицанье,
со смертью
бился мой зелёный тигр –
отверстость вазы жадно окликая
смешной котёнок - 
маленький вампир,
он жить хотел,
так  яростно лакая…

…дороже всяких чистых родников
ему была спасительная жатва,
в полупрозрачных лапках лепестков
была зажата вечной жизни…

…жажда…

...

…нам ёжик алый
яблоко принёс
в ладонях-иглах,
взяв взаймы у солнца,
блаженствовал Собачий бог –
мой пёс,
неся вериги –
царственные кольца
вишнёвых звеньев пламенной любви,
он добровольно надевал ошейник,
как мантию,
и выставлял на вид
собачью верность –
величайший ценник…

…мой верный пес,
когда успел ты зелье
зелёных глаз - трав колдовских
испить,
теперь вину любовного похмелья
улыбкою хвоста…

…не искупить…

...

…шелковица
воздвигла ветви тяжко
под грузом нитей солнечных лучей,
колибри-гроздья прилетели в чашку
на перекрёсток
майсенских мечей,
скопленье ягод –
чистый отголосок –
подарок шелкопряда
в летний день,
оттенок вкуса – от пчелы набросок,
прицелившейся в детский рот-
мишень,
а на зелёном небе
всплеск узора,
расцвечена алеющая нить
вишнёвых звёзд,
которых без надзора
оставив,
ни за что не сохранить…

…вечерний воздух
в аромате ягод
так преисполнен нежностью любви,
весь в предвкушеньи
наступленья яблок,
в ночь Евы ядом вспоенных... –

…сорви…
...

…не убедил июля горячий злой экватор,
он сжалился над миром небесною водой,
потом открыло солнце меж туч иллюминатор
и весело веснушки рассыпала ладонь,

деревья в абрикосах, на зелени янтарно
вся бархатистость мидий раскроет створки уст,
и в золотистый теннис – ночной межпланетарный –
под окнами играет мой виноградный куст,

не променять созвездье Медведицы суровой
на грусть скопленья ягод из Южного Креста,
мой Медвежонок (м)алый звездой Полярной слова
покажет мне дорогу прожилкою листа,

и я моряк заблудший на кукурузном море
плыву следами жёлтых высокородных пчёл,
мой компас в бесконечном нескладном птичьем хоре
льёт жаворонка голос на милое плечо,

потоком светлых линий на золотистость пятен
откладывает в соты подсолнечника мёд,
а дикий мир бессмертен, красив и необъятен,
и мой корабль вселенский под парусом плывёт,

все запахи варенья вместит в сомненьи банка,
слетится на пирушку ватага пьяных ос,
забытая сиротка – лежит в траве панамка,
как маленькое солнце, в ладошке - абрикос,

а вечером я выйду на берег речки тихой,
где в заводи тоскует зелёная звезда
и озаряет светом тот домик с облепихой,
где в хвостиках птенцовых сплетение гнезда,

шагов всего лишь девять – неспешных, осторожных –
ты вложишь их печально в заветные мостки,
и в думах обо мне отзывчиво-тревожных
там сосчитаешь лилий небесных лепестки…

...

...не спишь,
окно открыто,
твой овраг
шуршит
ежей семейством беспокойным,
а на земле
иголками ковра
щетинится в подстилке
дух сосновый,
в которую зарылся белый груздь
под куполом настоя травяного,
и нежная таинственная грусть
тревожит душу
волнами былого...

...в ночи
кукушки  спрятали свой всхлип,
реки прохладу и бессонниц зелье –
смеётся в синеве речная выпь,
в хмельном тумане –
царственные ели,
их лапы,
словно нежные шатры,
усыпанные звёздами июля,
чуть слышен шёпот ласковой Туры –
два берега в смущеньи поцелуя...

...таинственна сокровищница Ли,
природными богатствами владея,
она открыла мне
Глаза Земли –
таинственное царство...

...Берендея...

...

...когда мне вечер приоткроет
небрежный сумрак тайн твоих,
когда густым неспешным роем
ворвутся мотыльки в залив
окна...

...гнездится кактус,
и душит запахом герань,
улягутся в пасьянсе карты,
и, плавный сделав реверанс,
сон...

...в благостность твоей подушки
уложит цвет
и крыльев тень
на возвратившийся с пирушки
хмельной и буйный
летний день...

...тогда и я в конвертик дома
вложу заветное письмо,
и марка жёлтым окоёмом
засветит бледное...

...окно...

...

…моя любовь!..

ты чудо-теорема,
рассыпанная каплями рябины,
ключом скрипичным,
а не журавлиным…

…на трауре
ночного гобелена…

…я приласкаю словом-акварелью
последнюю
небесную сюиту
на срезах времени
в застывшем малахите…

…мелодию
 испуганной свирели…

…арфистка горечи,
жалейка всех времён,
пусть расставаний женщина
не знает,
не плачет,
не скорбит,
а... утешает
и не хватается за ниточки
стремян…

…моя любовь!..

возьми в блаженный сон,
не допусти,
чтоб свет сошёлся клином
на безответности,
пусть пухом тополиным
голубка прилетает…

…на балкон…

...

Твой день –
застывший тенью,
словно склеп
забытой жизни –
замкнутый и лишний –
контрольный выстрел –
поцелуя след
запёкся
алой обожжённой вишней...
Твой дом –
старик –
подслеповат бухгалтер,
седые брови ставен –
все вразлёт,
хрипит,
скрипит,
ворчливый свой характер
предъявит,
словно банковский расчёт.
Твоя рука –
родная дочь души –
упрячет в горсть
полуденную мышку
и в дальние загонит камыши
стада
из слов
компьютерного списка.
Твой Друг
живёт
совсем не в Подмосковьи,
и в алый цвет! –
в его стране рассвет,
его стихи
лежат у изголовья
в бессонницах
недремлющих комет...
его любовь
неутолимой жаждой
к тебе взлетает
в пламени страстей
бумажным,
но Журавликом отважным...
как ты права
в поэзии...

...твоей!


4. Нас разделили берега...


...что миру до меня? Я никому не нужен,
июльской ночью встав и выйдя под навес,
увижу отблеск звёзд у изголовья лужи,
которую нам дождь прольет из рук небес.

Я буду здесь стоять, и видеть на обрыве
на берегу слегка светящейся реки
фигурку из лучей, взлетевшую в порыве – 
над полем алый мак, терявший лепестки.

Ночного воробья тревожное смятенье,
зарницы дальних гроз и тусклый рокот мглы,
мираж в сияньи льдов несмелого мгновенья
и Ариадны нить на кончике иглы.

Сухая пыль-пыльца прибита в каплях ночи –
звенящий бег коня отчаяньем копыт,
и водянистость звёзд в прожилках червоточин
отправит в лабиринт вишнёвый следопыт.

Исчерченность в стежках небесного пространства,
изломанный зигзаг –  желтеющая суть –
к нам стадо кобылиц летит из дальних странствий,
им подставляет вихрь свою степную грудь.

В Сибири где-то там девчонка над рекою
молитвенно глаза, воздев на образа,
желает счастья мне волнующей строкою
и падают на сердце девчоночьи глаза.

Рябиновая ночь к нам снизойдёт в обличьи
вспорхнувших на судьбу горячих летних снов,
и грустный воробей нашепчет нам по-птичьи
секретное табу – любимое кино…

...

…как воздух твёрд
над письменным столом,
вооруживши руку рифмой острой,
я режу строчки,
плачу над стихом,
и не пускаю никого на остров
моей тетради –
маленькой ладьи,
чьи вёсла –
эти тоненькие руки,
когда их опускаешь в забытьи
на волны клавиш,
извлекая звуки
моей души…
 
…сей выдумкой ночной
она давно когда-то отболела,
но вновь и вновь таинственной свечой
меня зовёт,
призывно и несмело,
на стол больной –
он жертвенник души,
в согласии с бессонницей моею,
не меряет стихи
на свой аршин,
но критикует,
и хвалить их смеет…

…рука – к бумаге,
строчек суета,
всё смешано –
и чувства,
и событья,
и немота болезненного рта –
в ожоге стихотворного…

…наитья…

...

…мне нравится эпитетов тюрьма,
живи, как перст, грызи свои запястья,
наручники сдирай, сходи с ума
и не ищи сомнительного счастья…


5. Застыла боль в губах непоцелуем...

…не полюбить мне этот дом чужой,
где рифмы звук - простая приживалка,
стихи здесь слышит только домовой
и потолка задумчивая балка,

затворник-взгляд ресницы опустил,
как жалюзи, сквозь замкнутые двери
сердечный луч не выпустит пунктир
к своей далёкой и любимой цели,

он так решил, свой сбивчивый мотив
на свой собачий лад переиначив,
и песни, и стихи сдаёт в архив
и прячется от всех в свою незрячесть,

ему бы в пару взять поводыря –
щенка простого – маленького бога,
а он вцепился в ручку фонаря,
которым Диоген искал дорогу,

заплачет бочка, и вздохнёт сверчок
от поступи чужой и сильной воли,
прижмётся к плечику страдающий смычок
и в пепле нот поймёшь –

…отшельник болен…

...

…мне непонятны тишины проступки,
но всё равно я звуком наказал
её звенящий стон, её скорлупки
отправились в стихов концертный зал,
я всех предметов описал значенье,
моя тетрадь, её белеет суть,
рука и ручка – их предназначенье –
в бумагу лить сверкающую ртуть,
а вот предмет – алеющее чувство,
его в созвездье вишен я вложил
и расписал блаженство и безумство
в пространственной измученности сил,
вот мой диван, в придавленность пружины
не верит строчка, верит только мысль,
а мысли будут петь и будут живы,
когда сольются в строчке в слове «мы»
значения вещей, их голограммы
в пиджачном сне, укрыв пространство плеч,
в сукно предмета спрятали программы,
не повредив, оттуда не извлечь,
предметный мир весь в золотом сеченьи,
в квадрате круга тайная вина,
непознанная суть предназначенья
на первый взгляд, конечно...

...не видна…

…но ты назло пророкам и провидцам
хватаешь суть, пытаешься раскрыть,
но вдруг прозреешь, станет очевидным –

не раскрывай, захочется…
 
…завыть…

...

о... мудрость глупая моя,
всё понимающая сила
проникновенного копья,
горящая неугасимо,
как сердце Данко на земле
упавшим факелом во мгле,
толпой растоптанное в буйстве
и вознесённое на бруствер,
как знамя Жанны на костре…

о...  несгибаемость моя,
переходящая в упрямство,
сжигаю ночи воробья
в твоём дневном непостоянстве,
в исчезновении лица –
так растворяется пыльца
в прополисе медовой массы
на чайном столике терассы
под плач упавшего птенца…

о...  опрометчивость моя,
влюбляемость, как меч Дамоклов,
нависнешь, слова не тая,
и вырвешься на дивный остров
моей рябиновой тетради,
и, этого момента ради,
я умереть сто раз готов
и девять адовых кругов
преодолеть словесной хляби...

6. Послесловие

Книг корешки, как будто напоказ,
тиснением сияют золочёным,
прижав друг к другу жёсткие бока
в стеснении на чувства обречённых,

в молчаньи книгу трепетно держать –
любимых строк увидеть бег молекул,
читать и плакать, грустно отражать
болезнь, которую не лечит лекарь,

услышать в нотах мудрого сверчка –
щекотную возню смычка в ладони, 
хозяин – от горшка-то два вершка  –
мой домовёнок в одичавшем доме,

листает он ступеньки старых книг
в заветном сне усталого горниста,
в настенных ходиках старинный лик
созвучен с ликом старого артиста.

Мне в норку одиночества уйти
испуганным зверьком ночной природы
и упиваться книжным ассорти –
в изысканном вине бумажной оды

в день абрикоса мысленно связать
все мышцы влаги в золоте окраса,
налить в бокал из книги благодать
и выпить залпом – взрывом от фугаса

ворваться в боль сердец библиотек,
в утробный мир глуши читальных залов,
я книжными лекарствами аптек
врачую чувств великую усталость... 

…упрятанных героев не ищи
средь книжных полок, вглубь уединённых,
так хорошо быть одному в тиши...

СВОБОДУ – ОДИНОЧЕСТВУ ВЛЮБЛЁННЫХ!!!