Кобейн

в 95 Курт всё же ложится в клинику и лечится,
и наконец, отказывается от героина.
когда через год он покидает-таки лечебницу,
утихает его личная Хиросима.
то, что раньше было невыносимым
становится безразличным и безболезненным.
дьяволята в его глазах убирают лестницы,
снимают флаги, разбирают виселицы,
психиатры восторженно восклицают: "Прикиньте, выбрался!"
а его самого преследует иллюзия, что всё приснилось:

и фанаты, и героин, и аспирин с шампанским,
всё это кажется бессмысленным и дурацким,
а стихи ему кажутся вычурно-агрессивными.

груз, кажущийся непосильным,
теперь становится чем-то обыденным и нормальным.
а Кортни видит какую-то аномалию:
муж не пишет стихов,
не бренчит на своей гитаре,
никаких "Lond up.." и так далее...
только дочь на руках качает и кажется чуть печальным,
словно чего-то ещё не хватает,
словно чем-то его накачали.

а он даже виду не подаёт.
вечерами он не поёт,
не кричит от боли,
не глушит литрами алкоголь,
но агония...никогда не проходит сама собой.
а фанаты всё так же пишут,
спрашивают, чем он дышит,
репортёры предлагают баснословные суммы
за пару  реплик.
теперь он официально излечившийся Бог.
не человек.

Курту исполняется 30 уже через пару лет,
вся его слава стухая почти перешла на нет,
Курт до сих пор жалеет,
что как не хотел - угас.
и вот затихает голос,
приходит конец на "раз".
на "два" он уже признался, что всё напрасно,
на "три" его имя стирается вечностью,
и звуки агонии падают в никуда.
и так далеко отсюда....

***
сегодня здесь пустота.
лишь тело Кобейна, рядом
записка, земли горсть, рязряженное ружьё.
а сам он в своей Нирване,
бессмертен и очень рад.
сидит на краю Вселенной и что-то уже поёт.

***
девяносто четвёртый год,
на дворе тишина, апрель.
кто-то встанет с своей постели,
выпьет кофе,
прочтёт газету,
послушает автоответчик.
поставит одну в подсвечник
и закурит.
и может быть не поверит,
что
так
умирают
люди.