Маска, трубка и ласты...

          Эта небольшая витрина меня сразу же крепко заворожила. Я наверное, с полчаса перед ней замерев стоял. Под скользким толстым стеклом в отделе спорттоваров сконцентрировалось всё то, о чём я только мог мечтать в начале того жаркого лета. Овальное стекло маски для подводного плавания, было прочно завальцовано сверкающим нихромовым ободом и заманчиво оттеняло тёмно-зелёную мягкую резину покрытую узором, напоминающим водоросли с самого океанского дна.  Рядом лежала причудливо изогнутая дыхательная трубка такого же цвета, как и маска, из тёмно-зелёного пластика с серым эластичным загубником. И всё это великолепие довершали ребристые ласты, резиновые, тяжелые и гибкие как русалочий хвост.
          Река просто в нетерпении ждала меня экипированного в эти ихтиандровские доспехи. Где там Серёга? Скоро ли он придёт…? Стонала река. И зачем я только зашёл в этот универсам, вот теперь одно расстройство…? Всё это стоило столько, что мне было понятно, ни отец, ни тем более мать никогда мне этого не купят. Отец, может быть с большим трудом и согласился бы выделить деньги, на что нибудь с его точки зрения более практичное, вроде недорогого фотоаппарата, но на такие, по его мнению глупости он бы явно не согласился. А уж мать тем более откажется мне это покупать. Она воды боится как огня! Или наоборот, это она огня как воды боится…? Ладно…, позже над этим подумаю. А я не желал заниматься никаким фотографированием, все эти проявители, закрепили, глянцеватели и фотоувеличители были не для меня. Таинственные тёмные глубины меня манили.

          Универсам находился в нашем районном центре. В селе Ермаковском, куда в первый же день летних каникул, я поехал поглазеть на недоступную в моей деревне цивилизацию, светофоры, кафе, поесть мороженного в вафельных стаканчиках и повидаться со своими двоюродными сестрёнками. Они были почти моими ровесницами и хоть мы виделись и не очень часто, но мне нравилось общаться с ними. Я всегда чувствовал в их присутствии себя немного старше и опытнее. Они меня наверное тоже любили и смотрели на меня снизу вверх. Родного брата у них не было. Так уж получилось, что  у моего отца родилось три мальчика, а в семье его младшего брата родились три девочки, Людмила, Марина и Тамарка. Вот я и решил совместить родственный визит с походом по магазинам. И зачем я только зашел в этот магазин, весь день, чем бы мы ни занимались, и о чём бы я не говорил с сёстрами, я думал только об этой прекрасной маске и ластах. Вечером, сидя в автобусе по дороге домой я уже твёрдо решил любой ценой заработать денег на эти, так как казалось мне необходимые любому уважающему себя пацану предметы.

          Правда, возможности заработка в деревне в ту пору были весьма ограничены и туманны. Раньше иногда отец давал мне возможность подработать на карманные расходы, на заготовке черенков, деревянных лопат и мётел, или тех же кедровых шишек. И хоть помощи от меня было маловато, и брал он меня с собой чтобы не так было скучно одному, но сейчас и этим возможностям был не сезон. Начало лета. Да и сам отец подрядился на всё лето работать проводником в какую-то экспедицию в Саянах, занимающуюся не то метеорологическими исследованиями, не то геодезическими измерениями. И поэтому дома он будет только ближе к осени. Впрочем, вариант один был. В нашем колхозе, большие территории были засеяны кормовой свеклой. Называлась эта свекла – турнепс. Это была такая не очень мелкая репа, как в сказке о дедке, внучке, жучке и маленькой крыске, только предназначалась эта репка не бабке на кашу и квас, а исключительно на корм стройным колхозным коровам. Ею было засажено несколько десятков гектаров и как раз наступило время её прополки. Полоть её нужно было вручную, при помощи тяпки, потому что при машинной прополке повреждались клубни и соответственно снижался урожай. По деревенским меркам платили на прополке неплохо и все свободные и неработающие женщины и ещё крепкие старушки пенсионерки выходили заработать денежку.

          Эх, как же мне не хотелось вставать рано по утру и к восьми часам брести на поле, за  три километра от деревни, куда к этому времени приезжал бригадир и распределял рядки между собравшимися. Но что делать, уж очень мне хотелось купить эту маску и ласты, чтобы чувствовать себя полностью и бесповоротно счастливым.
          Бригадир записывал в свой блокнот фамилии и количество взятых рядков. Кто-то брал один рядок, кто-то два, но никогда больше трёх никто не брал. Вечером, когда уже на поле никого нет, в его обязанности входило просмотреть проделанную работу. Если прополото было плохо, то он мог заплатить как за половину рядка.

          Стоило посмотреть на это поле и становилось понятно, что деньги просто так не даются. Не очень стройные ряды низкорослой зелени, с расстоянием покрывались дымкой и из зелёных превращались в голубоватые, потом в серые и наконец, совсем терялись где-то далеко, почти у самого горизонта. И где-то там, на совсем недосягаемом расстоянии, виднелся далёкий и маленький берёзовый лес обозначавший границу бескрайнего поля. Женщины потуже подвязывали платки, я тоскливо вздыхал и работа начиналась. Первые полчаса это было ещё терпимо. Солнце было ещё милосердным, и земля исходила тёплой влагой в голубые небеса. Но чем дальше мы отходили от края поля, тем суше становилась почва и мрачнее настроение. Темная земля потихоньку из черной превращалась в серую, вспыхивала струйками пыли, которая осаждалась кристалликами на коленях, на плечах, на лице и уже начинала потихоньку поскрипывать на крепко сжатых зубах. Становилось понятно что в этой казалось бы однородной субстанции при высыхании обнаруживается немалое количество песка. Пот начинал потихоньку заливать глаза. Тёплая вода из взятой с собой фляжки немного смачивала горло, но через минуту оно снова кололось кристалликами мельчайшей пыли.

           Особенно неприятным было послеобеденное время. С двенадцати часов и до двух часов дня. Солнце так накаляло ничем не защищённую землю, что по ней совершенно невозможно было ходить босыми ногами. Оно раскаляло майку на теле и обжигало ярким зноем шею лицо и ничем не прикрытые коленки. Кожа краснела и начинала потихоньку облазить. И если женщины чтобы спастись от зноя ещё глубже закутывались в свои платки, то мне закутываться было не во что. Тем не менее, ни кто не бросал работу в эту жару. У деревенских баб дома было немалое хозяйство и все спешили успеть к трём часам закончить прополку, чтобы осталось как можно больше времени на домашнее хозяйство. Ну вот наконец и недосягаемая граница поля вплотную приблизилась к нам. Все садились отдохнуть на пять-десять минут и медленно расходились по домам.

          А я сразу отправлялся на речку. Вода была прогретой на поверхности и слегка прохладной на глубине. Так было приятно погрузится в эти зеленоватые струи, чтобы снова помечтать о том, как здорово будет исследовать эти глубины с маской и ластами. Мне почему-то казалось, что я смогу достичь даже дна «Раскопанской ямки» - глубокого омута, чья недосягаемость вошла в легенду. Поговаривали, что там подводная пещера, туннель, который ведёт в соседнее безымянное озеро. Ещё ходили слухи, что в этом месте отступающие в Монголию войска атамана Семёнова затопили обоз с оружием и серебром. Чтобы избавится от лишнего груза, потому что не хватало лошадей и повозок. Всё это конечно слухи, ну а вдруг они не случайны? С этими мечтами я и валялся на мелком песке между заплывами и погружениями в прозрачные глубины.

          А утром снова рано вставать, и тащится на поле, и погибать под высоким палящим солнцем и скрипеть алмазной пылью на зубах. Но я же упрямый, я же «противный хохол», как изредка называли меня мои двоюродные сестрёнки, когда я особенно досаждал им, или «белоглазый эстонец», как называла меня бабушка, гоняясь за мной с прутом по двору, когда я учинял очередную шкоду.  Я не понимал, почему я белоглазый? Разве такие люди бывают? Смотрел в зеркало и видел, что глаза у меня нормальные, как и у всех людей, серо-зелёные. Впрочем, в том, что бабушка меня любила больше других внуков, сомнений у меня никаких не было. Это она просто отводила душу, так как никогда не могла меня догнать.

          Месяц прошел скучно и трудно. Время от времени к прополке присоединялись мои одноклассники и друзья, но отработав один день, от силы два, они быстро сбегали с этой горячей каторги. И только я, сжав зубы, каждый день приплюсовывал ещё немного денег к так необходимой мне сумме. Поле, река и мечты заменяли мне полноценные каникулы, в то время пока другие отдыхали в пионерских лагерях и отсыпались дома до обеда. И наконец, через месяц я получил свою первую зарплату…!
 
          Воскресным утром, я тщательно помылся и причесался, надел новую рубашку и мы с матерью отправились на автобусе в районный центр. Ей тоже нужно было по каким-то делам заглянуть на прежнее место работы. Сначала мы зашли в гостиницу, где она раньше работала старшей по этажу, до сих пор не знаю  как эта должность называется. Потом заглянули на рынок, где она что-то прикупила для хозяйства и наконец, отправились в центральный универмаг. Этот Клондайк и вместилище заветных желаний, и волшебную лавку моей почти уже сбывшейся мечты. Мы проходили мимо отдела кожгалантереи, и мама заглянула туда, чтобы подыскать себе перчатки. После того как она уволилась из гостиницы и они с отцом переехали в деревню, ей пришлось пойти работать дояркой. С тех самых пор у неё стали болеть руки. Дояркой она работала и раньше, когда была ещё совсем молодой девчонкой. И ей с такими же, как и она, юными подругами приходилось по два раза в день вручную доить коров. На каждую из них приходилось по двадцать, а то и по двадцать пять этих упрямых животных. А потом ещё самим и перетаскивать огромные фляги на ледник.

           Вот с тех времён, она и маялась руками. Иногда боль была такой, что казалось, будто руки ей кто-то выворачивает. Несколько лет отработав на «легкой» работе в гостинице ей снова пришлось вернуться к прежнему занятию и боли возобновились. Руки болели и очень мёрзли. И поэтому она любила тугие кожаные перчатки, хоть и ходила почти всегда в вязаных варежках. И вот в отделе универсама она присмотрела себе замечательные перчатки, из коричневой кожи. Долго мерила их любовалась, но узнав цену сразу загрустила, и положив их на место мы ушли из отдела. Посмотрела на меня, мне даже показалось, что она хотела что-то у меня спросить, но она только тяжело вздохнула. Денег ей явно на такую покупку не хватало. Отец приедет только под осень, а ей нужно кормить троих растущих сыновей, которые едят тоже будь здоров. А с зарплатой доярки не пошикуешь. Мне даже показалось, что она хотела что-то спросить про мои деньги, но видимо постеснялась. Она знала, как я мечтал о ластах, и с каким трудом мне эти деньги дались. Ей хотелось, чтобы я был счастлив этим летом.

          Я постоял у витрины с такими теперь доступными для меня сокровищами – маской, трубкой, и ластами, и попросив её немного подождать снова поднялся на второй этаж в тот самый отдел где она мерила так понравившиеся ей перчатки. Отсчитал свои бережно сложенные купюры и протянул продавцу. Она удивилась, но деньги взяла, меня она хорошо помнила, мы с мамой очень долго стояли у этих перчаток.

          Мне стало очень легко на душе. Бог с ними с этими ластами! Денег теперь на них мне не хватит. Перчатки нужней, а то вдруг их раскупят к осени? На это лето мне будет достаточно и маски с трубкой. А мама пусть зимой носит такие красивые кожаные перчатки. Может быть у неё меньше будут руки болеть….