Дневник 63 Узкие колодцы убеждений

«Убеждения, – пишет в записной книжке Максимилиан Волошин, – это особый вид омертвения мозга – когда мысли и впечатления теряют остроту жизни и подвижность. Убедить своего собеседника в своем мнении – значит заставить его поглупеть на одну истину».
И кто из нас не озадачивал себя таким вопросом и не морщился от зрения «принципиальных и убежденных» людей?
Свойство убеждения застывать в мертвых формах и иметь характер разъединяющего особо выпукло обнаруживается в политике, а именно – в различных партиях, их платформах, уставах, заявлениях, декларациях и прочей бутетени. Свойство каждого такого Устава изначально отделить себя от других, других – от себя. Человек партии сидит в вырытом им самим же колодце, на стенах которого только вензеля «убеждений» его и его однопартийцев. Тем самым, как мне кажется, скрадывается перспектива подвижности мышления, его горизонт сужается в пределах социальных, экономических, политических, нравственных постулатов, прописанных на знаменах того или иного политического движения.
И сколько среди политиков мы видим тех, про кого можно сказать словами того же Волошина: «Когда человек до шестидесяти лет сохраняет те самый убеждения, которые он имел пяти лет от роду, это называют верностью своим убеждениям и его – героем, хотя было бы разумнее поместить такого субъекта в лечебницу для глухонемых и идиотов».
Скольким таким «героям» были пропеты дифирамбы в советское время и где они сейчас!
Конечно, Волошин прежде всего говорит о догматическом, ограниченном, что ли, свойстве ряда убеждений. Ведь заповеди «не убий» и «не клянись» совсем не одно и то же, нежели «Россия для русских» или «мы построим коммунизм к 1980 году!»
Такое убеждение об убеждениях позволило Волошину в годы Гражданской войны встать над схваткой, увидеть трагедию объемнее, во всей ее страшной, братоубийственной полноте и написать потрясающей силы стихотворения, подобные выдающемуся его оправдательно-горькому документу под названием «Гражданская война». Кончается оно, как мы помним, примирительной молитвой:

А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.

Потому к писателям, шибко влекущихся к политической злобе дня, можно обратить слова Джулиана Барнса из его книги «Попугай Флобера». Защищая романиста от обвинения: «Он недостаточно интересовался политикой» – Барнс высказывается так: «Романисты, думающие, что их произведения это и есть инструмент политики, мне кажется, губят литературу и нелепо возвышают политику. Нет, я не утверждаю, что следует запрещать писателям иметь свое политическое мнение или делать политические заявления. Просто в этом случае они должны называть этот род своей деятельности журналистикой. Писатель, который думает, что его роман это самый верный путь в политику, обычно плохой писатель, плохой журналист и плохой политик».