На смерть И. Бродского

                29-30 января 1996 года

Нет никого, кому все прощается
Только за то, что земля вращается.
Нет никого, кто мне скажет грустное:
-Да, там за Смертью не будет света.
Но красота, если есть - останется.”
Толку-то, Господи, валерьяниться,
Вечности холод внезапно чувствуя
В старых привычных губах портрета.

Спрашивать? Смерть, до конца разгадана,
Тоже боится не хуже ладана
Собственных мук - отбирать дыхание
Тех, кто еще осужден вернуться,
Тысячекратно гремя оковами
Слов, из которых - стихами новыми
Скажется ватное дребезжание
Туч золотых и лучи прольются

НадСредиземные, сплошь хрустальные,
В Александрийские тайны тайные.
Только что - крыл трепетанье Аиста
Просто младенца - и смерть Поэта.
Жизнь одинакова - те же клавиши,
Далее - свитков и свитков залежи.
Вечность - найти в них себя, хоть начисто
Было забыто, что было пето.

Дымы, слагаются в льды воздушные,
Этой ценой отбирая скучные
Мысли о нас, о живой материи
В трауре невозмутимой тризны.
Что-то любить? Говоря неискренне,
Мы и молчим не в угоду истине,
Плача - что с нами не лицемерили
О равнодушной щеке отчизны.


Выпить? за радость тенями встретиться,
За необъятья. Ну как там? Вертится.
Вещь не живая уже, но мертвая -
Паркина нить. О безмолвном бюсте.
Ваших же строчек мне утешения
Кажутся - собственных слез блаженнее.
Пагоды смыслов и страсть нестертая
Тысячи рифм в покрывалах грусти.

Север, Америка, Мекка, Ливия
Все мы становимся некрасивее,
Только о вечном почти и думая,
И говоря почти сплошь о бренном.
Трансперелетами грезить томными
И пустячками дразнить альбомными -
О, эта Муза, как есть, угрюмая
Местным Эрато и Мельпоменам

Как это было всегда. Для верности
тысячекрылой моей химерности -
бабочки? Мухи - жужжанья длительность
Не одолела еще? Я скоро.
Крылышки, крылышки, вещь хорошая,
Аплодисментствуя, тоже брошу я
Здешний придел. Предпочтя сверхмнительность
Сомкнутых губ избежать укора.